было, кроме ровной золотистой кожи.
- Марина!..
Она схватила меня за руку.
- Ну, чего ты ждешь? Мужчина ты или импотент? Давай трахни меня!
Ее тело было прекрасно, в другой ситуации я был бы, скорее всего,
рад подвернувшейся возможности познакомиться с ней поближе, но не
теперь...
- Давай прямо здесь, на столе, - она небрежно смахнула на пол
бутылку.
Бутылка не разбилась, укатилась вслед за бокалом.
- Марина, ты пьяна.
- Да, я пьяна. И всю жизнь мечтала трахнуться с таким вот русским
мальчиком. Чего ты ждешь? Я тебе не нравлюсь? Или ты голубой?
Теперь она уже всем своим роскошным телом прижималась ко мне, а
рука ее, поглаживая, коснулась моей ширинки.
- Нет, не импотент и не голубой, - отметила она с удовлетворением.
- Так в чем же твоя проблема, мальчик?
Я попытался отстраниться.
- Я не хочу так, Марина.
- А я хочу именно ТАК, - она снова взъярилась. - Раздевайся!
- И не подумаю, - сказал я твердо.
- Не подумаешь? - она смотрела мне прямо в глаза. - А знаешь ты,
что мне достаточно слово сказать, короткий пароль, и тебе так
подумается, что ты не только меня, ты всех женщин в городе
перетрахаешь и не сможешь удовлетвориться? Все вы одинаковы... Куклы,
марионетки...
Я похолодел. Я увидел это отчетливо. Как меняется цвет радужки ее
глаз. Совсем как тогда в первые минуты нашего знакомства. Она МОЖЕТ!
Она СДЕЛАЕТ!
И чтобы остановить волну подкатившего страха, не видя другого
выхода, я начал раздеваться.
Мы занялись любовью там же, на полу кухни, и было это впервые в
моей жизни, когда я вовсе не получил удовольствия. С одной из самых
красивых среди встречавшихся мне женщин, заметьте!
Когда все закончилось, я поспешил встать и принялся натягивать
брюки. Перед глазами у меня стояло лицо Елены, и я подумал, что,
наверное, она не сочтет происшедшее сегодня изменой себе, даже если
когда-нибудь об этом узнает. Марина же потянулась. В глазах ее
появился блеск. Она села на полу, обхватила руками колени и, глядя на
меня снизу вверх, попросила:
- Дай сигаретку.
- Зачем ты так, Марина? - спросил я ее.
Она проигнорировала вопрос.
- А эти там сидят, мучаются, - сказала она с пьяной улыбкой на
припухших губах. - Коллеги наши, партнеры... Скучно им... Давай их
повеселим, белым помашем.
Я не успел ее остановить. Она схватила все еще валяющуюся на полу
мою футболку, резво вскочила и, подбежав к окну кухни, замахала ею,
как флагом.
Реакция последовала незамедлительно. Не прошло и пятнадцати
секунд, как в прихожей затопали и в кухню ворвались двое бойцов.
- Старший. Лейтенант. Лузгин! - представился один из них: мой
давний лаконичный знакомец (представлялся он не мне, конечно, без
персоналий - по долгу службы). - Что... - он замолчал, уставившись на
Марину; на губах его появилась нехорошая ухмылка.
- Все в порядке, лейтенант, - поспешно сказал я. - Ложная тревога.
- И проверка связи, - ввернула Марина.
Нахваталась уже идиом!
Она расположилась у окна, отставив соблазнительно ногу и легко
поводя пальцами по левой своей груди. В обход и вокруг соска.
Нехорошая ухмылка старшего лейтенанта Лузгина стала еще шире.
- Значит. Все. В порядке? - переспросил он, бесцеремонно обследуя
Марину взглядом.
Лицо Марины вдруг страшно исказилось.
- Вон! - закричала она, оскалившись. - Все вон! Вон отсюда!
Она подхватила с пола бутылку и запустила ею в лейтенанта. Тот
едва успел увернуться.
- Значит, все в порядке? - неожиданной для него скороговоркой и
совсем другим тоном уточнил Лузгин и вместе со своим напарником
поспешил ретироваться.
Когда они ушли, Марина, упав на колени, разрыдалась. Я этого
ожидал, присев рядом, осторожно погладил ее по плечу.
Все-таки она не выдержала. Все-таки зря я на нее понадеялся.
Все-таки она женщина...
Я отвел Марину в ее спальню, уложил в постель. А она,
захлебываясь, рассказывала. Рассказывала о пятнадцати безмерно долгих
потерянных годах, о том как взяли ее в оборот, когда не было ей еще и
двадцати (так я узнал, что Марине на самом деле уже тридцать пять
лет); рассказывала об изнурительных тренировках и перенесенных
операциях; брала мою руку и заставляла ощупывать странные ямки на ее
голове, прикрытые волосами. Она рассказывала о растоптанных надеждах и
изнуряющем одиночестве, о страхе, ненависти и подозрительности; о
серых стенах, в которых прошла половина ее жизни и тех людях, что
умирали у нее на глазах. Она ведь подумала, что и я тоже умер, что не
выкарабкаться мне; что зря я полез, что зря она согласилась, и что
теперь всегда так будет: куда бы она не пошла, что бы она не сделала,
все всегда будут умирать...
А слезы текли и текли, и лицо ее показалось мне в эти минуты лицом
совсем маленькой девочки, оплакивающей безудержу свою давно
потерянную, но до сих пор горячо любимую игрушку - свои иллюзии... И
горе этой девчушки было так велико, что я на время позабыл о
собственных проблемах.
А когда слезы кончились, она посмотрела на меня красными
заплаканными глазами и попросила тихо, очень так жалобно:
- Борис, ты останься. Не бросай меня.
И я остался с ней на ночь, и это уже была самая настоящая измена
моей Елене. И не думаю, что она мне когда-нибудь простит ее.
Но иначе поступить я не мог...
Утром приехал Сифоров. Оживленный, почти счастливый.
- Ребята, - сказал он, весь светясь. - Сегодня ночью Центр-два был
атакован. Герострат в наших руках. Сейчас его допрашивают в Большом
Доме. Ребята, мы победили!
- Вот и прекрасно, - сказала Марина, с утра она выглядела привычно
сдержанной. - Надеюсь, теперь вы не нуждаетесь в моих услугах?
- Мы победили, Марина, о чем речь?
- Тогда убирайтесь! Оба. Не могу вас больше никого видеть.
Сифоров вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.
Мы отправились на Литейный, и действительно мне с Мариной больше
увидеться не пришлось. Не знаю, стоит ли мне жалеть об этом.
Глава двадцать девятая
Было это так.
Ночью без пяти минут три в учреждение, маскирующееся под Центр
психотронных исследований зашел молодой человек в костюме при галстуке
и с большим портфелем. Все занятые в операции "Мышеловка" знали друг
друга в лицо, но этот человек был им незнаком. Вахтер
просигнализировал на пост управления о подозрительном субъекте, там
насторожились: как-никак первое происшествие за неделю, что-нибудь да
значит. Но молодой человек в костюме опасным не казался. Он спокойно
подошел к кабинке вахтера, поставил на пол свой портфель и,
наклонившись к сетке переговорника, задал знаменитый вопрос:
- Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как пройти в библиотеку?
Но на знаменитый вопрос молодой человек так и не получил
знаменитого ответа: "Идиот! Какая библиотека в три часа ночи?!",
Потому что в следующую секунду взорвалось устройство, спрятанное в
портфеле. Вахтера спасло пуленепробиваемое стекло стальной щит,
которыми предусмотрительно была снабжена кабинка. Но он был сильно
контужен и свалился на пол, потеряв сознание. От молодого человека в
костюме и при галстуке не осталось даже пыли.
И все бы ничего, все бы продолжало развиваться по плану, но в то
же мгновение, когда в вестибюле Центра-два прогремел взрыв,
разметавший кроме прочего в щепки входную дверь, во всем квартале
отключилась подача электроэнергии: как выяснилось впоследствии боевики
Своры захватили подстанцию. Все оборудование Центра-два, все системы
управления и контроля выключились, обесточенные.
Я представил себе: вот гаснут экраны в комнате с табличкой
"Вычислительный центр", вот, моргнув, гаснет свет; верещит, подмигивая
красным, компьютер, а Константин Пончанов по прозвищу Пончик, рассыпав
конфеты и ругаясь на чем свет стоит, лихорадочно стучит пальцами по
клавиатуре, а потом безнадежно махает рукой, откидывается в кресле и
говорит в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Предупреждал же, нужно-нужно-нужно монтировать на автономное.
Что теперь делать с этим барахлом?..
Герострат, понятно, не остановился на достигнутом. В сумраке белой
ночи взвились три осветительные ракеты: зеленая, красная, желтая.
Сопровождаемые разноцветными ломающимися тенями в полной тишине без
подбадривающих возгласов через открытое пространство к зданию
устремились боевики: два десятка. Возглавлял атаку сам Герострат.
- Он все очень точно рассчитал, - говорил Сифоров, рассказывая мне
подробности штурма. - Без электричества мы не смогли применить газ,
потеряли связь и возможность контролировать ход событий. Каждая группа
была предоставлена сама себе и действовала по своему собственному
усмотрению.
Пять боевиков несли на себе армейские огнеметы: по огнемету на
этаж. И скоро здание пылало, и дым и огонь усугубили всеобщую
сумятицу. Спонтанно началась стрельба. Боевики Своры были закодированы
жестко и в плен не давались. Чтобы не допустить потерь среди своих
подчиненных, командиры групп отдавали приказ вести огонь на поражение.
В результате все боевики Своры были убиты, и у ФСК не нашлось бы
повода праздновать победу, если бы четко не сработали спокойно
занявшие свои места и наблюдавшие со стороны за происходящим в
Центре-два ребята из оцепления. Герострат, что-то для себя выяснив,
предпринял попытку уйти, и его "тепленьким" взяли на автомобильной
стоянке.
- Очень все как-то просто, - заметил я, когда Сифоров закончил
свой рассказ. - Не похоже на Герострата.
- И на старуху бывает проруха, - весело отвечал неистовый капитан.
- Герострат у нас в руках, а что и как - пусть оценивают историки.
Мы подъезжали к Большому Дому.
- Кстати, Борис Анатольевич, - посуровев, обратился Сифоров ко
мне, - а стоит ли вам встречаться с ним? Это может быть небезопасно.
- Стоит, - сказал я. - Я не могу объяснить зачем, но мне нужно
увидеть Герострата.
Сифоров пожал плечами.
- Что ж, это ваше право. И вы его заслужили...
Глава тридцатая
Этот человек был ПОХОЖ на Герострата - одно лицо. Я даже подумал
было, что это и есть Герострат. Внутренне подобравшись, я шагнул вслед
за Сифоровым в двери кабинета на Литейном-4, где в окружении десятка
охранников под пристальным изучающим взглядом полковника Усманова
съежился в кресле лысый с темными пятнами вокруг блестящей в свете
ярких ламп макушки человек ростом, комплекцией, чертами лица сразу
вызвавший во мне спазматический отклик-воспоминание о моем "злом
гении".
Допрос прервался. Меня и Сифорова подпустили ближе, и, только
подойдя к допрашиваемому вплотную, я понял: да нет же, ребята, это не
Герострат, это двойник, умелая, но не идеальная подделка.
Но полковник и все прочие думали иначе. Ведь до сих пор они видели
Герострата только на фотографиях. Мне предстояло развеять их победную
эйфорию.
Я пригляделся внимательнее. И хотя псевдо-Герострат смотрел в
сторону, под таким ракурсом, под каким я его никогда не наблюдал, я
пришел к выводу, что не ошибся. Нос чуть длиннее, губы чуть толще, лоб
чуть уже, скулы чуть более выражены. И главное - отсутствие той
феноменальной подвижности черт, живого, хотя и странного взгляда, а
еще... Да, точно! У Герострата я когда-то заметил старые тонкие шрамы
на подбородке, а у этого самозванца подбородок был чист.
- Здравствуйте, Борис Анатольевич, - приветствовал меня Усманов,
постукивая тростью. - Вот, видите, все у нас получилось. Не без вашей,
надо отметить, помощи.
Я не ответил на приветствие, повернулся к Сифорову:
- Это не Герострат.
- Что?!
- Это не Герострат, это подделка, двойник. Герострат снова провел
нас.
При звуках моего голоса человек в кресле поднял глаза. И вдруг
рванулся, но вооруженные бойцы у стен были наготове и мгновенно
пресекли эту его попытку до меня добраться. Двойник засмеялся,
захохотал, и я, глядя на него, чуть было снова не подумал, что, может
быть, это я ошибаюсь и в кресле действительно сидит Герострат, а те
мелкие подробности образа, что держатся в моей голове - лишь еще одно
навязанное воспоминание. По крайней мере, теперь этот человек как
никогда стал похож на Герострата, каким я его знал. Выражения лица
сменялись почти с той же знакомой мне стремительностью; глаза смотрели
в разные стороны, и голос, тот же голос, те же дразнящие интонации.
- Ну давай поздороваемся, Боря, родной. Соскучился по мне, небось?
Я вот соскучился. Прикипел, понимаешь, к тебе всем сердцем - как
оторвать? Ты прав, конечно, Боренька, не Герострат это перед тобой, а
такое вот видеозвуковое письмо, голос из прекрасного далека. Так что и
отношение у тебя к нему должно быть как к письму. Хочешь - прочитай,
хочешь - в печку брось, - новый взрыв хохота. - Хотел бы я взглянуть,
как ты это последнее проделывать будешь. Порадовался бы, наверное. Но
недосуг...
- Что он мелет? - вскинулся полковник.
- Это не Герострат, - повторил я терпеливо. - Это очередной его
фокус. Он раскусил наш план и прислал вместо себя двойника... Мне
прислал...
- Что вы заладили: "мне", "ради меня"? - раздраженно перебил
Сифоров. - Такого не бывает. Герострат блефует. Он хочет, чтобы мы
поверили, будто перед нами совсем другой человек.
- Ну что, дорогой мой друг душевный Боренька, - продолжал двойник,
глядя на меня и только на меня, - не верят твои друзья -
контрразведчики в такую вот возможность? Что ж поделаешь, молоды они
еще в наших с тобой играх принимать участие, опыта маловато. Только и
могут, что путаться под ногами у нас, шахматных разрядников. Прошлый
раз такую многообещающую партию не дали нам закончить. Вот ведь козлы,
точно? Зря ты с ними связался, Боренька. Они хорошему не научат.
Сотрудничал бы лучше со мной, жили бы мы с тобой душа в душу,
подпалили бы пару храмов, Эрмитаж какой-нибудь - прославились бы, а
так - что за радость: бегать друг за дружкой, прятаться, патроны
расходовать почем зря? Нам ведь с тобой делить нечего, это у них
постоянно какие-то проблемы, претензии, не дают спокойно жить ни себе,
ни людям...
- Я ничего не понимаю, - объявил Усманов, раздраженно пристукнув
тростью. - Бред это, бред!
- Поверьте мне, - сказал я. - Это вполне в духе Герострата. Где-то
мы прокололись. И прокололись гораздо раньше, чем с Центром, иначе
откуда бы ему знать, что я участвую в охоте? А он узнал и прислал мне
записку. Уже вторую записку.
- Так это не Герострат? - до полковника, похоже, наконец дошло.
- Конечно, не Герострат, - подтвердил я. - Да вы сами посмотрите.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг