почему-то стреляют по своим же; и родное, но перекошенное лицо Митрохина
под прозрачным забралом защитного шлема. А потом - только летящие гильзы,
летящие пули, с глухими ударами пробивающие защитные жилеты, и снова
получается так, что кто-то прикрыл Игоря своим большим сильным телом, и
Игорь вдруг оказывается на полу, заливаемый чужой кровью.
Он ждал, лежа в полубессознательном состоянии, того немыслимо страшного
момента, когда новообразовавшаяся альветвь начнет судорожно сжиматься,
отмирая, уходя на Темную Сторону Времени, сминая в агонии своей миры, ее
составляющие. И несмотря на то, что никогда в жизни не был он
по-настоящему готов к этому моменту, и не было в нем той благородной
мужественности Героя, о которой столько раз на политзанятиях рассказывали
офицеры Школы, а только страх, казалось, переполняет его - несмотря на все
это, он почувствовал, как где-то глубоко-глубоко проснулось вдруг
любопытство, желание знать и видеть, как это будет происходить на самом
деле...
Но ничего не произошло.
Появились люди: живые, деятельные. Они кричали и матерились; они бегали;
кто-то пальнул в потолок, призывая к порядку; кто-то, не теряя надежды,
звал: "Товарищ Сталин! Товарищ Сталин! Товарищ Сталин!". А потом мир
все-таки поплыл и исчез, но только потому, что Игорь потерял сознание.
И вот теперь он сидел над умирающим Митрохиным и никак не мог понять,
почему получилось так, что любимый старлей в команде других корректоров
стрелял без пощады в них, своих же сокурсников, выполнявших задание
седовласого полковника Корпуса; и почему этот мир не разрушился, как
полагалось ему по всем существующим законам Хроноса; что удержало его на
Светлой Стороне целым и невредимым? Не означает ли это, что сам Корпус
перестал существовать?
Игорю хотелось поделиться с кем-нибудь своими соображениями в неосознанном
желании услышать успокоительный ответ: "Все хорошо. Все нормально. Все
было рассчитано на Большом Компьютере. Скоро за нами прибудут спасатели,
голову на отсечение даю!". Но единственным человеком, который Бабаева
понял бы здесь и смог поддержать, был Митрохин. А паренек по имени Иосия
явно не годился на роль такого собеседника. И потому Игорь промолчал.
Но Иосия оказался более понятлив и наблюдателен, чем Бабаев решил по
первому впечатлению.
- Интересная у вас одежда, - заметил он, разглядывая куртку, на которой
лежал Митрохин, десантные штаны Игоря, высокие шнурованные ботинки. -
Никогда такого не видел. Специальный отряд, да? - Иосия заговорщически
подмигнул. - Интересно, как вы сюда попали?
Игорь хотел снова промолчать, но неожиданно для самого себя сказал:
- Я не могу ответить на твой вопрос.
- Понимаю и принимаю, - паренек оглянулся, еще понизил голос. - Условия
игры, да? Полная секретность? Но откровенно говоря, Игорь, все ваши
секреты теперь ни к чему. Да и все наши социалистические условности теперь
ни к чему. Кончилась эпоха... - он помолчал. - И знаете, Игорь, я никогда
не считал его чем-то более высоким, выше всех остальных людей. Да и как
человек он мне не слишком нравился. Нет-нет, не подумайте, что я теперь
хочу оправдаться и примазаться. До пятнадцати лет я считал его воплощением
Бога на Земле, но что простительно ребенку, непростительно взрослому
человеку, правда? И спасибо отцу: он меня научил независимости мысли,
умению здраво оценивать происходящее. Но то, что я оказался здесь, не его
вина. Все из-за бардака этого распроклятого... И я вот что думаю: давно
кто-нибудь должен был сделать это. Может, теперь только и начнется
нормальная жизнь. Ведь каждую ночь собирались... каждую ночь ждали -
сейчас придут... Отец полгода по краю ходил... А теперь Усатого нет, и все
по-другому будет, вот увидите. Думаю, за неделю все уладится. Придут
разумные люди...
Игоря больно укололи эти слова Иосии. Мальчишка, безусловно, многого не
понимал: его папаша (скрытый антисоветчик, враг!) совсем задурил ему
голову. Но как он может, как он смеет говорить такое?! И не о ком-нибудь -
о Вожде, величайшем человеке славной эпохи?! Как у него только язык
повернулся сказать такое?
И Бабаев не сдержался:
- Заткнись! - выкрикнул он так громко, что на них разом посмотрели все
многочисленные обитатели тесной камеры. - Заткнись! Замолчи, предатель,
подонок...
Иосия отодвинулся, побледнел. Губы его задрожали.
- Сам ты... - выплюнул он сквозь зубы и встал, чтобы отойти.
Но место его уже заняли, и другого более-менее свободного пятачка в
переполненной камере не наблюдалось - разве что вблизи параши. Тогда он
снова сел, но сел теперь так, чтобы быть к Игорю спиной; руки он скрестил
на коленях.
Зашевелился Митрохин. Игорь склонился над ним, и вдруг Митрохин открыл
глаза. С трудом, но узнал Бабаева:
- Игорек... ты... здесь... тоже здесь... - было видно, как больно ему
говорить; запекшиеся губы его едва шевелились; голос был тихим,
срывающимся.
- Да, я здесь, Сева, - ответил Игорь, пытаясь улыбнуться.
- Игорек... я видел... ты там...
Бабаев заметил, что Иосия, чуть повернув голову, внимательно
прислушивается. Но на это Игорю было наплевать: главное - Митрохин
заговорил. Он жив и, может быть, выживет.
- Вода... пить... есть вода...
- Сейчас, сейчас, - Игорь засуетился. - Эй вы там!- крикнул он, обращаясь
к тем из заключенных, кто сидел у небольшой бадьи с теплой солоноватой
водой. - Передайте воды!..
- Ему нельзя давать пить, - заметил Иосия. - В таком состоянии вода для
него - яд. У меня отец - хирург, я знаю...
- Я сказал тебе, - недружелюбно оборвал паренька Бабаев. - Заткнись!
- Ну заткнусь, - агрессивно отвечал Иосия, - а толку-то? Он же твой друг -
пусть подыхает?!
Игорь смерил Иосию презрительным взглядом. Но когда прибыла, передаваемая
из рук в руки, плошка с водой, поить Митрохина, несмотря на его мольбу, он
поостерегся, а только смочил лицо старлея мокрой тряпочкой, лоскутом от
рукава собственной нижней рубашки.
- Подожди, подожди, - приговаривал Бабаев, - пить тебе нельзя, - он смочил
Митрохину и губы, заметив при этом, что Иосия продолжает наблюдать за ним
и снова улыбается.
Вспышка внезапной нетерпимости к этому парнишке у Игоря погасла, но он
никак не ответил на улыбку.
- Игорек... - зашептал Митрохин; глаза его блестели, выдавая сильный
внутренний жар. - Игорек... ты помнишь... ты был там, да?.. Он жив?..
Скажи мне, он жив?..
- Кто?
- Товарищ Сталин...
- Он жив, - солгал Игорь, и отметил, что Иосия одобрительно качнул
головой, поддерживая эту праведную ложь.
- Значит, все хорошо... все хорошо, курсант... вольно... можно
оправиться... - Митрохина затрясло; горячими пальцами он схватил Игоря за
руку. - Как холодно... как здесь холодно... А я-то подумал было: кончено
все... кончился Корпус... Все на волоске висело... на волоске, Игорек...
ты... представить не можешь... Нас перебросили... в последний момент...
Уже рушилось все... У нас был приказ... остановить коррекцию... Ошибка...
сбой в "Эталоне"... или диверсия... Враги... они, знаешь... Люба...
Люба... Я не вижу тебя, родная... Где ты, Люба?.. - глаза его закатились;
он снова бредил.
Ночью Митрохин умер. И Игорь, задремавший все-таки в неудобной сидячей
позе, проспал этот момент. А когда проснулся, то даже не понял сразу,
почему горячие пальцы любимого старлея, до сих пор сжимавшие его руку,
теперь холодны. Но когда все-таки понял, то закричал, чем немедленно
разбудил соседей, вызвав поток вялой сонной брани.
Утром Игоря повели на первый в его жизни допрос. Имени его ни охрана, ни
следователь не знали. Потерялись в суматохе последних дней и сведения о
том, откуда и как Игорь попал сюда в камеру: люди, которые знали это, были
уже мертвы. Потому "голубые фуражки" просто вошли и приказали Игорю идти с
ними. Куртку корректора Бабаев оставил под телом Митрохина. А когда он
уходил, Иосия, что-то там про них со старлеем сообразивший, приподнявшись
и не глядя в его сторону, шепнул:
- Назовись мной. В бардаке не разберут.
И хотя Игорь перед тем и не допускал подобной возможности, он поступил
именно так, как посоветовал ему Иосия Багрицкий.
17 октября 1966 года (год Лошади)
Основной вектор реальности ISTS-63.18.K
Ей сказали, что это будет сеанс психотерапии. Она кивнула безучастно.
Ее провели в кабинет и велели сесть в кресло. Потом на какое-то время
оставили одну.
Она огляделась. Высокий потолок, паркет, драпировки: белое, голубое,
красное. Всадник, поражающий копьем уродливого зверя, - герб. Ей нужно
было привыкать к этой новой для нее реальности, к новым декорациям, к
новой атрибутике мира; это являлось главной ее задачей на ближайшие годы
при условии, конечно, если собиралась она жить дальше. Но пока не решила
еще она, а стоит ли ей жить?
Звеня шпорами, в кабинет вошел врач-психотерапевт. В другом состоянии она
удивилась бы: вошедший внешним своим видом ничем не напоминал врача -
скорее, он был похож на кавалергарда времен Екатерины Великой: усы, эполет
на левом плече, палаш, ордена - все честь по чести. Но и это ей было
безразлично. Врач в белом халате или кавалергард - какая, в сущности,
разница? Кавалергард уселся в свободное кресло напротив Веры и с минуту,
прищурясь, молча ее разглядывал, изучал.
- Здравствуйте, Вера, - сказал наконец он с заметным акцентом. -
Здравствуйте, дорогая моя. Как вы себя чувствуете?
Голос его оказался на удивление мягким и, несмотря на акцент, приятным.
Вера недоверчиво посмотрела на кавалергарда. Тембр и интонация, с которыми
он начал беседу, неожиданно напомнили ей манеру беседы отца. Кавалергард
улыбнулся ей, подкручивая ус.
- Merci, - сказала она сделав усилие. - Я чувствую себя хорошо.
- Меня зовут Михаил, - представился кавалергард. - Если полностью, то -
Михаил фон Шатов, барон Приамурский. Но вы можете называть меня просто
Михаилом. Мне это будет приятно. Да и вам должно быть проще. Я назначен
вашим лечащим врачом и в первую пору - наставником. По всем интересующим
вас вопросам обращайтесь ко мне без стеснения. Я постараюсь ответить на
любой из них. Конечно же, в пределах своей компетенции. Но прежде, Вера,
нам нужно познакомиться поближе. Вы не возражаете?
Она молча покачала головой. Лечащий врач, наставник... Верой снова
овладевала апатия: какая разница, кто он и зачем он?
- В общих чертах, - продолжал фон Шатов, барон Приамурский, - я знаю вашу
историю; знаю, что произошло с вашим миром. Но мне рассказали об этом
другие люди. А теперь я хотел бы послушать вас. Мне кажется, так я лучше
сумею понять ваше состояние сегодня. Вы расскажете мне?
- Это был ад, - сказала Вера недрогнувшим голосом. - Зачем вам знать
подробности?
- Меня вовсе не подробности интересуют, - ответил фон Шатов. - Меня
интересуют ваши субъективные впечатления. Для меня они гораздо важнее.
Вера не имела сил спорить. Она кивнула и, глядя в пол, очень медленно
начала свой рассказ:
- Все рухнуло... malheur... Я сидела в своей комнате... Завтра у меня
должен быть экзамен, я должна была s' appar(ter ((exsamen... Экзамен по
новейшей истории. Я как раз читала восемнадцатый билет. Вопрос: военный
переворот тридцать восьмого года, убийство Сталина, изменение
геополитического баланса, первые решения Временного военного
правительства... Вопрос сложный. Я готовилась. Apres погасло солнце. Не
как при затмении... Разом... Мне вдруг стало очень больно. Боль во всем
теле... Мне было больно и страшно, потому что вокруг было темно, и я
подумала, что наш дом рухнул и теперь я погребена заживо... - Вера
замолчала, сжимая и разжимая пальцы.
Наступила пауза.
- Что было потом? - напомнил о себе фон Шатов.
- Потом?.. - Вера словно очнулась. - Потом появился свет. Tout - coup,
вдруг... И даже не свет - огонь. Как ярко-желтые полосы. Зажглись в
воздухе - совсем близко, рядом. Бесшумно, страшно... И затряслась земля...
Полетели искры... Но холодные, от искр не было жара... Я звала отца. Но
никто не откликался. А полосы удлинялись. Искр летело все больше. Целый
сноп искр. И странно - они ничего не освещали, эти искры... Я не видела в
их мерцании ни комнаты, ни стола, ни конспектов... Я снова звала отца...
Но опять никто не откликнулся. И в какой-то момент полосы слились, и в
темноте словно открылось окно... Там, en del, de... по ту сторону, за
окном было море, берег и голубое небо. И на прибрежной гальке стоял
человек, седой, с суровым лицом... в военной форме... и звал меня по
имени. Я подумала, что это смерть пришла за мной... А он протянул мне
руку, и я шагнула туда, на берег... И мне показалось... да, показалось,
только показалось... Я увидела отца и Владимира Николаевича, это excellent
ami... друг нашей семьи, командарм второго ранга. Они сидели в кабинете
отца, пили кофе, говорили... потом в пространстве образовалось такое же
окно, только за ним не было берега. Там были трое в таких костюмах... у
нас такие надевают команды дезактивации на атомных энергостанциях...
только у этих они были пятнистые зеленого цвета... в руках у них было
оружие. Они прыгнули через окно в комнату. Владимир Николаевич успел
выхватить пистолет, но выстрелить... он уже не успел... Потому что эти...
они стали стрелять... раньше... И отец... Папа!.. Папа!..
Веру прорвало; из глаз брызнули слезы, она разрыдалась, а лечащий врач,
"кавалергард" фон Шатов, приподнявшись, мягко обнял ее за плечи, а она
долго навзрыд плакала у него на груди, и он аккуратно поглаживал ее по
плечу и взгляд его был печален.
ПОНЕДЕЛЬНИК ТРЕТИЙ
"- Нет, нет, сенатор! - крикнул физик. - Все они, все существуют в
реальности!
Мы переглянулись.
- Вы хотите сказать, в математическом смысле? - уточнил Кеннеди.
- В любом! Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю
секунды, а в "реальности" существует лишь одна из них. Или, если хотите,
мы живем в одной из этих вселенных".
Фредерик Пол
18 мая 1998 года (год Тигра)
Основной вектор реальности ISTI-58.96.A
Как-то раз, просто из любопытства, Вячеслав Красев отправился в тот день,
чтобы взглянуть на самого себя со стороны.
Он зашел в будку таксофона, что напротив входа в институт, снял трубку и
сделал вид, будто ждет, когда откликнутся на том конце провода. Смеху ради
Вячеслав замаскировался: нацепил большие солнцезащитные очки, низко
надвинул шляпу, поднял воротник плаща - вылитый спецагент из пародии на
тему шпионских страстей.
Он понимал и совершенно отчетливо помнил, что в этот день его более
молодой по биологическому времени двойник вряд ли сумел бы заметить хоть
что-нибудь необычное, даже крутись у него под носом с десяток
исключительно на него самого похожих товарищей, не посчитавших нужным
навести на себя макияж. И в том нет ничего удивительного, потому что в
потертом кожаном портфеле Вячеслав Красев номер два (или если уж по
справедливости, то все-таки номер один) нес небольших размеров электронный
блок, спайку которого собственноручно закончил сегодня около часа назад и
который являлся последней недостающей частью к машине, которая в свою
очередь, по представлениям Красева-младшего, должна была вскорости
перевернуть мир.
И Вячеслав, притаившийся в телефонной будке, увидел наконец себя, испытав
при том ни на что не похожее волнение: еще бы, имеет место быть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг