крышу покрыл. Старику сани справил. Лентяя усовестил. Юнцов к делу
приставил.
Зазолотел гвоздь! Со шляпки начал - до середины дошел. Счастье
весельем в новый дом заглянуло, дружбой людской зацвело. Не нахвалится
народ на Тихона. До того дело дошло - его, неженатика, по батюшке величать
начали, на миру выкликать. А гвоздь день ото дня пуще горит.
- Теперь, - говорит кузнец, - только жениться - не ошибиться. Без огня
в избе светло будет.
- А какую-чью ты ему дочь присоветуешь, чтобы ошибки не было?
- Ровню.
- А кто ровня?
- Моя Дунька, - говорит кузнец.
- Ах ты, чумазый мошенник! - взъелась вдова. - Эта кикимора - ему
ровня? Немытая, нечесаная, к делу не приученная? Она ему ровня? Ему,
маковому цвету, золотым рукам, богатырским плечам, налитому телу? Да разве
это дело? Слыхано ли, чтобы орел галку замуж брал?
- А кто, вдова, его орлом сделал?
- Как кто? Гвоздь!
- А кто гвоздь ему подсобил сковать?.. Кто?
Тут вдова вспомнила все, и совесть в ней заговорила. Совесть говорит,
и любовь материнская свой голос подает. Жалко ей на этакой неумехе сына
женить.
Жалость в левое ухо нашептывает вдове: "Не губи сына, не губи". А
совесть в правое ухо свое твердит: "Без матери Кузнецова дочь росла,
неряхой-непряхой выросла. Он твоего сына пожалел, как тебе его дочь не
приголубить!"
- Вот что, кузнец, - говорит вдова. - С первым снегом Тиша на
заработки повезет дружков-товарищей, которым он не два, не три десятка
золотых гвоздей вбил. Пусть тогда твоя Дуня ко мне приходит. Да скажи,
чтобы она мне ни в чем не перечила.
Выпал первый снег. Повез Тихон дружков-товарищей на заработки - гвозди
золотить. Явилась Дунька ко вдове.
- Слыхала я, Дуняша, будто тебе охота моему сыну приглянуться.
- Уж так охота, тетенька, так охота! - заливается черномазая Дуня
слезами и грязь по лицу размазывает. - Себя бы наизнанку вывернула, только
бы он с глаз долой не прогонял.
- Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дунюшка, как и твой отец,
колдую, когда придется.
Сказала так вдова и подала Дуне веретешко:
- Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то
бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретешечком
откупилась. Сильное веретено.
- А в чем его сила, тетенька? - спрашивает Дуня и на веретешечко
косится.
Вдова на это и отвечает ей:
- Если этим веретешечком спрясть нитку тонкую да долгую, то кого
хочешь этой ниткой к себе привязать можно.
Тут Дуня повеселела - и хвать веретено:
- Давай, тетенька, я прясть буду.
- Что ты! Разве такими руками немытыми да с такими волосьями
нечесаными можно пряжу начинать? Беги домой, умойся, оденься, в баньке
выпарься, тогда и прясть будешь.
Сбегала Дуня домой, умылась, оделась, выпарилась - и красавицей пришла
к вдове.
Вдова чуть с лавки не упала - и ну обнимать да целовать Дуню:
- Скажи на милость, какая ты! Давай прясть.
Села Дуня прясть, а веретешечко не вертится, нитка не крутится, куделя
бугром-комом тянется, а слезы как жемчуга катятся.
- Ничего, ничего, Дунюшка. Так ли мой Тиша ковать учился, так ли лес
рубил, так ли хомут зарабатывал... Пряди!
День прядет, два прядет. На третий день нитка получаться стала.
- Гляди, тетенька. Теперь привяжу.
А вдова посмотрела на гвоздь, ухмыльнулась чему-то да и говорит:
- Такой ниткой не привяжешь. Из такой нитки только мешковину ткать.
Доходи до дела.
- А когда я, тетенька, до дела дойду?
- А тогда дойдешь, как веретешечко золотеть начнет.
Принялась Дуня опять за работу. Моток за мотком прядет, а веретешечко
как было, так и есть. За окном уж морозы трещат, метели метут, а веретешко
не золотеет.
Испряла Дуня всю куделю и залилась слезами.
Вдова к ней:
- Не горюй, милая дочь. Веретешечко-то, видно, не лучше гвоздя. Мало,
значит, ему одних ниток. Холста требует. Давай ткать.
- Что ты, тетенька! Нитки изоткем, чем тогда я Тишу к себе привяжу.
А вдова ей в ответ:
- Нитка в мотке - нитка, а в холсте - сила.
К весне Дуня изоткала все нитки. Много холста получилось. Только не
знает Дуня, как с холстом быть.
- Рубаху, Дунюшка, надо из холста сшить. Как наденет рубаху, так и
твой.
Принялась Дуня за новое ремесло. Где вдова ей подскажет, где сама
догадается.
На славу рубаха сшилась, только глаз остановить не на чем: холст и
холст. Не стала тут Дуня совет с вдовой держать - сама придумала, как
рубаху изукрасить. Накупила шелку-бисеру, серебра-золота - и ну рубаху
расшивать-вышивать. Не руки, не разум, а сама любовь по рукавам, по вороту
жаркий узор выводила. Маком цветет он. Золотом светит. Серебром
отсвечивает. Бисером горит.
Глянула вдова на рубаху и чуть языка не лишилась. Глаза ломит узор,
сердце щемит.
"Непременно веретешко позолотеть должно!"
Схватила она веретешко да тайно к кузнецу прибежала:
- Сказывай, разлюбезный мой сват, черномазый ты мой мошенник, чем
гвоздь золотил?
- А тебе зачем?
- Веретешко позолотить надо.
- Аль и моя до дела дошла?
- Да приди погляди, какой узор она вышила. Царевича ослепить можно.
Кузнец открыл сундук, вынул снадобье и давай золотить веретено.
- Да ты не жалей позолоты, хитрец. От конца до конца золоти. Стоит она
того, - говорит вдова и кузнеца торопит: охота скорее Дуню порадовать.
Позолотили веретешко и оба, как молоденькие, вприпрыжку да вскачь
рубаху глядеть побежали.
Прибежали ко вдовьему дому, глядят, ворота полые, во дворе Тишин конь
стоит. Вошли в избу, а в избе Тихон в новой рубахе красуется и с Дуни глаз
не сводит. Тут вытянул кузнец из стены золотой гвоздь, вынула из рукава
вдова золотое веретено, да и обручили ими жениха с невестой.
Народищу, дружков-товарищей - полон двор. Все сбежались. Всем любо
Тихоново счастье видеть... Потому что он никого золотыми гвоздями не обошел
и Кузнецову хитрую позолоту трудовой правдой повернул. Для всех. Для
каждого. Ни от кого не скрыл. Приходи и бери! Вбивай свой золотой гвоздь,
если руки есть...
РУКАВИЦЫ И ТОПОР
Умер старик и оставил сыновьям наследство: старшему - избу, среднему -
корову, а младшему - рукавицы и топор.
Стал старший сын своим домом жить, средний - молоком торговать, а
младший - топором хлеб-соль добывать да песни распевать.
Много ли, мало ли лет прошло, только покосилась у нерадивого хозяина
изба, убавила молоко корова у ленивого коровника, а рукавицы да топор у
радивого мастера - хоть весла тесать, хоть рамы вязать. Города возводят,
мосты наводят, плотины ладят, мельницы ставят. Младший сын свой дом срубил,
свою корову купил.
- Не иначе как у него заколдованный саморубный топор, - говорит
старший брат среднему, - давай утащим.
Утащили братья топор и велели ему весла тесать, рамы вязать, дома
возводить, мосты наводить. А топор ни с места.
- Видно, не в одном топоре сила, - сказал средний брат. - Давай и
рукавицы утянем:
Утянули рукавицы. Опять ничем-ничего.
А младший брат, мастер, новый топор да новые рукавицы купил. Снова
стал работать да песенку свою петь. Так поет - только щепки летят.
- Выходит, в песне сила, - решили братья. - Давай песню переймем.
Стали братову песню перенимать.
А песня хоть и проста была, да загвоздиста. Пелось в ней, как остер
топор, да не в нем сила. Сказывалось в ней, как на умелых руках холщовые
рукавицы трудовой мошной обертываются. Пускай в них денег не густо, зато не
бывает пусто. Каждый день новая копеечка появляется, когда мастер
старается.
Переняли братья песню. Сердцем ее поняли, и хорошо у них дело пошло.
Тоже мастерами стали. Веселые песни распевать начали. В три голоса.
Артельно.
Про топор с рукавицами в песне поют, а руки славят, на верный путь
добрых людей песней ставят.
Далеко нынче топор пошел. Встретишь и не узнаешь. В хитроумные
механизмы вышел. Голыми руками не ухватишь. Рукавицы нужны. Да не тяп-ляп.
Не домотканые. Фабричного качества, ученого ткачества, грамотного покроя,
образованного шитья.
Вот оно, как дело-то теперь повертывается. Ясно?
Коли ясно - тогда ставь точку на эту строчку, переворачивай листок,
давай свисток и дальше поедем. В новую сказку.
ТАЙНА ЦЕНЫ
У дедушки Гордея легкая работа была. Он из раковин пуговицы высекал.
При дедушке дотошный паренек-сирота Сергунька за родного внука жил. Все-то
ему знать надо, до сути дойти. Как-то понадобилось Сергуньке обутки, одежку
справить. Вырос из старого и к тому же поизносил. Гордей и говорит ему:
- Пойдем, Сергунька, на берег - хорошие обутки, пригожую одежку
искать.
- А разве ее на берегу ищут? - спрашивает Сергунька.
- Пойдем, внук, увидим.
Пришли.
- Гляди, внук, сколько сапожонок, рубашонок, портков, картузов на
берег волны выбросили. Знай собирай в мешок, - говорит дед Гордей и не
смеется.
- Да это же раковины, дедушка. Как их наденешь?
- А ты, внук, знай собирай. Дома разберемся.
Набрали они по мешку раковин, пришли домой, выварили их, пообчистили
как надо и за работу принялись. Пуговки высекать стали. Гордей высекает,
Сергунька зачищает. Дед дырочки в пуговичках сверлит, а внук их по дюжине
на листки пришивает. Весело дело идет. Много дюжин наделали. Хорошие
пуговички получились. Крупные, с радужным отливом. В город поехали, в лавку
сдали, расчет получили. Хватило расчета на сапоги и на картуз, на рубаху и
на штаники, да еще на чай-сахар, белый хлеб осталось и новые сверла купили.
Довольнешенек дед. Посмеивается, трубочкой попыхивает.
- Гляди, Сергунька, сколько мы всякого добра из раковин добыли!
Задумался дотошный Сергунька, деда спрашивает:
- Как же это так получилось, что даровые раковины стоить стали? Новым
картузом обернулись, кумачовой рубахой, плисовыми портками, сапогами со
скрипом?
- Цена в них вошла, - говорит на это дед.
- А когда она в них вошла, дедушка?
- Не ведаю.
- Может быть, при высечке?
- Знал бы, так сказал, - хитрит дед. Хочется ему, чтобы внук сам до
сути дошел.
А внук свое:
- Может быть, при сверловке, дедушка?
А тот опять хитрит:
- Не ведаю. Тайная это сила для меня. Давно на берег хожу - даровые
раковины ношу, а отчего они стоить начинают, когда в них цена входит, ума
не приложу. Сходи-ка ты к гончару-кувшиннику. Может быть, у него выведаешь,
когда тайная сила цены в даровую глину входит.
Пришел Сергунька к гончару-кувшиннику. Видит: гончар даровую глину в
горе копает, с песком ее мнет и водой разбавляет. Квасит. Сергунька глаз не
спускает. Смотрит, когда в даровую глину цена войдет.
Кувшинник тем часом бросил комок мятой глины на кружало, завертел его
и принялся кувшин выкруживать. Выкружил кувшин, взял другой комок мятой
глины, вытянул его, выгнул лебяжьей шеей и на кувшин ручкой приставил.
Потом достал резец-палочку и принялся изукрашивать кувшин. Изукрасил его
цветами-розами, заморскими птицами, виноградом-смородиной, потом раскрасил
это все и обжигать стал.
Обжег кувшинник кувшин, вынул из печи. Сергунька даже попятился,
загляделся на синих птиц с изморозью, на золотой виноград с чернетью.
Незнаемой цены кувшин. А когда в него цена вошла, этого он не увидел, и
кувшинник толком сказать не может.
- То ли, - говорит, - на кружале, то ли, - говорит, - в печи. А может
быть, она от резца-палочки. Сходи-ка лучше, парень, к лодочнику. Он из
дерева ценные лодки выдалбливает. Там, может, виднее будет.
Тоже хитер был дедушкин однокашник. Хотел, чтобы Сергунька сам хитрую
тайну цены понял.
Пришел Сергунька к лодочнику в тайгу. Лодочник в два обхвата даровое
дерево валит. Отпилил сколько надо, долбить лодку принялся. Выдолбил,
обтесал, распарил, бока распорками развел. Развернулась лодка. Нос, корма
поднялись - цену лодке прибавили.
Смекать Сергунька начал, как и чем лодочник в дерево цену загоняет. К
другим глядеть пошел. К мочальникам, что даровое липовое лыко дерут-мочат,
в мочалу треплют, а из мочалы стоящие кули ткут.
У берестяников побывал, что из даровой бересты туески-лукошки,
пестерьки-сумки для продажи вырабатывают, а до корня цены не дошел.
И у рыбаков побывал. Рыба тоже даровой в реке плавает, а поймай ее - в
ней тайная сила цены объявится. И всюду так. Глядеть - замок прост, а ключа
не находится.
К каменотесу забрел. Разговорился про ключ цены. А тот ему и говорит:
- Пока сам работать не начнешь - ключа не найдешь.
Очень хотелось Сергуньке ключ цены найти. Пробовать стал камни тесать.
Не сразу. Сначала подтаскивал. Подтащит камень-другой и ценить его
начинает. В горе лежал камень - даровым был. На место пришел - стоить
начал.
Научил его каменотес бока у камня прямить. Для строительства не какой
попало камень идет - мерный. Отешет Сергунька другой-третий камень. Видит -
опять в них цена прибыла.
Фаску научил его каменотес снимать. Как даст Сергунька фаску камню -
его цена чуть не вдвое вырастет.
Ну, а когда пузатые колонки, кудрявые капительки научился Сергунька из
камня высекать, тогда и спрашивать больше не стал, в чем тайная сила цены.
Сам понял. Понял и решил у дедушки побывать.
Приходит к дедушке и говорит:
- Я, дедушка, каменотесом стал. Львов-тигров, даже ценных каменных див
высекаю. Яшменные пуговки тебе на пробу высек. Бери.
Глядит дед на подарок: одна другой пуговки краше.
- Большую цену за них дали бы, - говорит дед Гордей. - А в чем тайная
сила цены, выведал?
- Нет, дедушка, не выведал. Сам дошел, когда работать начал. В руках,
дедушка, тайная сила цены. В моих, в твоих, в Кувшинниковых, в лодочниковых
- в трудовых руках.
Так открыл Сергей великую тайну цены, нашел ключ ко всем замкам. И на
что ни поглядит теперь - на дом ли, на стол ли, на узорчатую ткань, на
ржаной хлеб, на радужные пуговицы - труд человека видит: цену всех цен,
корень всех ценностей-драгоценностей нашей земли и самой жизни.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг