Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Потолок насупился, почернел, задумался.
     Жалеют!
     А он в три ручья слезы льет, приговаривает:
     - Зачем  ты  меня,  матушка,  так  любила? Для чего ты меня, родимая, в
безделье  холила,  в  лености  пестовала,  в  неумельности вырастила? Куда я
теперь с моими руками белыми, квелыми, неумелыми?
     Похолодела  мать,  обмерла.  А ответить нечего. Чистую правду ей в лицо
горькими   слезами   сын  выплеснул.  Поняла  мать,  что  ее  слепая  любовь
злосчастьем сыновним обернулась.
     Ночи  не  спит  сын - как дальше жить, не знает. Днем места не находит.
Только  нет  на  свете  таких  слез,  которые не выплакиваются, такого горя,
которое  не  размыкивается,  такой  думы,  которая  не  додумывается. Не зря
говорят,  что  в  тяжкий час и печь разумеет, стены помогают, потолок судит,
половицы с умом поскрипывают.
     Наскрипели  они  ему  что  надо,  утешили. Слезы высушили, добрый совет
дали.
     Обул  сын  тяжелые отцовские сапоги, надел его рабочую одежу и пошел по
белому свету бездельные годы наверстывать - заново расти.
     Нелегко  было  рослому  парню в подпасках ходить, в двадцать один год с
топором  знакомство  сводить,  гвоздь  в  стену  учиться  бить,  руки белые,
квелые, неумелые на ветру дубить.
     Знают  только  лютый  мороз да жаркое солнышко, какими трудами кудрявый
сын  до  дела дошел. Мастером домой вернулся. На ткачихе женился, тоже не из
последних  мастериц.  Как  родную  ее  полюбила  старая мать, и больше того,
когда  она  ей внуков подарила. До того пригожие они росли, хоть на карточку
снимай да в рамку ставь.
     Без ума любила их бабушка, только пестовала с умом. Не как сына.
     Кровью,   бывало,   жалостливое   старухино  сердце  обливается,  когда
старшенький  внук  в трескучий мороз дрова пилить собирается. Сердце старухе
свое  твердит:  "Не  пускай,  пожалей,  ознобится",  -  а  она:  "Иди, милый
внук-богатырь.  Дубей  на  ветру.  С морозом спорь. Отцовскую трудовую славу
своим трудом подпирай".
     У  внучки,  бывало,  глазенки слипаются, ручонки еле веретено крутят, а
бабушка  ей:  "Ах какая у нас тонкопряха растет проворная, да неустанная, да
дреме-сну неподатливая".
     Замиловать  бы девчоночку, по пальчику бы ее ловкие ручки перецеловать,
а  старуха  изъян  в  пряже  ищет.  То  в  нитке  тонина неровна, то слабина
одолевает.  На  изъяны укажет и хорошее заметит. Да не просто так, а дорогой
бабушкиной лаской, редким огневым словом душу девчонке осветит и согреет.
     Попусту,  бывало,  самого  любимого,  меньшого  внука не приласкает. За
работу  жалует.  Не  велик  труд  чашку  подать или там лукошко с угольями к
самовару поднести, а для четырехгодовалого и это за работу меряется.
     Как  про  такого за столом при всей семье не сказать: "Меньшой-то у нас
трудовым  человеком  растет.  Веник подает. Угли подносит. Самовар караулит.
Кошку кормит".
     А  тот  до  ушей  от  радости  красный, сидит да на ус мотает и думает:
"Какое  бы  еще дело сделать, чтобы у бабушки в чести быть?" Сам себе работу
ищет, дела придумывает.
     Мастерами,  мастерицами вырастила бабушка своих внучат. И кудри у них к
лицу  вьются, и дорогая лента в косе по заслугам красуется, и лаковые сапоги
по делам горят. Трудовой завязи люди. Умельники. В бабушку.
     Пришла  трудовая  власть в нашу державу. Не дожила до этих светлых дней
старая мать-бабушка. Только и умереть не умерла.
     Когда  старшего  внука за доменную работу награждали, горновые-то его и
спрашивают:
     - В кого ты, кудряш, богатырем стал? Откуда в тебе такой жар доменный?
     А тот малость вздохнул да и отвечает:
     - От  бабушки. В работе она меня выпестовала, в труде вырастила. От нее
и огонь во мне.
     А внучка-ткачиха старшему брату в подпев:
     - И  у  меня  от  нее нитка не рвется - ситец смеется. Она меня звонкие
нитки прясть выучила. Она солнечный уток в мою трудовую основу заткала.
     А   младшенький  внук-хлебороб  отобрал  самые  всхожие,  самые  мудрые
бабушкины  слова  и  светлыми  сказками глубоко запахал их в людской памяти.
Глубоко  запахал,  чтобы  не  забыли.  Не  забыли  да  другим пересказывали.
Пересказывали да в живых юных душах трудовой негасимый огонек зажигали...


                               ЗОЛОТОЙ ГВОЗДЬ

     Без  отца  Тиша  рос,  в бедности. Ни кола, ни двора, ни курицы. Только
клин  отцовской  земли  остался.  По людям Тиша с матерью ходили. Маялись. И
ниоткуда  ни  на  какое  счастье  надежды у них не было. Совсем мать с сыном
руки опустили:
     - Что делать? Как быть? Куда голову приклонить?
     В  четыре  ручья  слезы  текут,  в  два  голоса голосят. И есть отчего.
Только  вытье  да  нытье  никогда  делу  не  помогали. Так им и сказала одна
старушоночка и присоветовала к кузнецу Захару сходить.
     - Он, - говорит, - все может. Даже счастье кует.
     Как услыхала это мать, к кузнецу кинулась:
     - Захар,   ты,   сказывают,  можешь  моему  злосчастному  сыну  счастье
выковать.
     А кузнец ей:
     - Что  ты,  вдова!  Человек  сам  своему счастью кузнец. Посылай сына в
кузницу. Может быть, и скует.
     Пришел Тиша в кузницу. Потолковал с ним кузнец и говорит:
     - Твое  счастье,  парень, в золотом гвозде. Золотой гвоздь скуешь, и он
сам тебе счастье принесет. Ты только подсобляй ему.
     - Дяденька Захар, да я же отродясь не ковывал!
     - И я, - говорит кузнец, - не кузнецом родился. Раздувай горн.
     Стал  кузнец  показывать,  как  горн  раздувать,  как  мехи качать, как
уголья  подсыпать,  как  железо огнем мягчить, как клещами поковку брать. Не
сразу  у  Тихона  дело  пошло.  И руки ломит, и ноги болят. Спина вечером не
разгибается.  А  кузнец  за  отца  ему  полюбился. Да и Тиша кузнецу по руке
пришелся.  Не  было у кузнеца сына, только дочь. Да и та такая бездельница -
лучше  не  вспоминать.  Откуда ей без матери рукодельницей быть? Ну, да не о
ней пока речь.
     Пришло время, Тиша за молотобойца стал.
     Взял как-то кузнец старый шкворень и говорит:
     - Теперь давай из него золотой счастливый гвоздь ковать.
     Ковал  Тиша  этот  гвоздь  неделю, другую, и с каждым днем гвоздь краше
становился. На третью неделю кузнец говорит:
     - Не перековать бы, Тихон! Счастье меру любит.
     Не  понял  Тиша, к чему такие слова кузнец говорит. Не до них ему было.
Очень  ему  гвоздь  полюбился.  Глаз  с  него  не сводит. Одно горько - угас
золотой гвоздь. Остыл. Потемнел.
     - Не горюй, Тиша, позолотеет, - говорит кузнец.
     - А когда он позолотеет, дяденька Захар?
     - Тогда позолотеет, когда ты ему дашь все, что он просит.
     - Ничего он, дяденька кузнец, не просит.
     - А  ты, Тиша, подумай. Неужели гвоздь для того выкован, чтобы без дела
валяться?
     - Это  да,  дяденька  Захар.  Гвоздь  куда-нибудь вбить надо. Только во
что, дяденька Захар, его вбить? У нас ни кола, ни двора, ни ворот, ни тына.
     Кузнец думал-думал, тер-тер лоб да и сказал:
     - А ты вбей его в столб.
     - А столб где взять?
     - В лесу выруби да в землю вкопай.
     - А я ведь сроду не рубливал, и топора у меня нет.
     - Так  ведь  ты  и не ковывал сроду, а вон какой гвоздь сковал. И топор
скуешь. И дерево им вырубишь.
     Опять  засопел-задышал  кузнечный  мех,  искры полетели. Не сразу, не с
маху,  а  через  три  дня  выковал  парень  топор  - и в лес. Облюбовал Тиша
сосенку  и  ну  рубить.  Не  успел  бедняга и кору пересечь, как схватил его
лесник:
     - Ты зачем, вор-разбойник, лес рубишь?
     Тиша  на  это  по-хорошему  ответил,  кто  он, и откуда, и для чего ему
нужен сосновый столб.
     Лесник  видит,  что  перед  ним  не  вор,  не  разбойник, а вдовий сын,
кузнеца Захара выученик.
     - Вот  что,  -  говорит,  - коли тебя кузнец научил, как золотой гвоздь
сковать,  и  я  тебе  помогу.  Иди  в  лес,  делянку выруби, за работу столб
получишь.
     Делать  нечего, пошел Тиша в лес. День рубил, два рубил, на третий день
делянку  вырубил.  Столб  получил,  на  отцовскую  землю  его  снес. А земля
бурьяном,   полынью,  репейником  заросла.  Некому  работать  на  ней  было.
Притащил Тиша столб, а вкопать его нечем.
     - Да  зачем  тебе  о  лопате  горевать!  -  говорит  ему мать. - Гвоздь
сковал, топор сковал - неужели лопату не загнешь?
     Дня  не прошло, смастерил Тиша лопату. Глубоко вкопал столб, счастливый
гвоздь  вбивать  начал.  Невелик  труд  гвоздь  вбить. Когда свой топор, а у
топора  такой обух, что плясать на нем можно. Вбил гвоздь Тиша и ждет, когда
он  золотеть  начнет. День ждет, два ждет, а гвоздь не только не золотеет, а
буреть начинает.
     - Мамонька,  глянь-ка,  его ржа ест. Видно, он чего-то еще просит. Надо
к кузнецу сбегать.
     Прибежал к кузнецу, все как есть рассказал, а тот на это и говорит:
     - Не  может  быть гвоздь без дела вбит. Всякий гвоздь свою службу нести
должен.
     - А какую, дяденька Захар?
     - Сходи к людям и погляди, как им гвозди служат.
     Пошел  Тиша  по  селу.  Видит - одними гвоздями тес пришивают, другими,
самыми  тоненькими,  дрань  на  крышах  прихватывают,  на  третьи,  на самые
большие, сбрую, хомуты вешают.
     - Не  иначе, мамонька, на наш гвоздь хомут надо повесить. Не то ржа все
мое счастье съест.
     Сказал так Тиша и отправился к шорнику.
     - Шорник, как хомут заработать?
     - Это  плевое  дело.  Поработай  у  меня  до сенокоса, а от сенокоса до
снега. Вот тебе хомут и сбруя будет.
     - Ладно, - говорит Тихон и остался у шорника.
     А  шорник тоже из Кузнецовой породы был. Утруждать Тишу не утруждал, но
и  без  дела  сидеть  не давал. То колодки для хомутов велит пристрогать, то
дровец  наколоть, то десятину пропахать. Не все сразу получалось. Трудновато
бывало,  а от хомута отступиться боязно. Не может быть гвоздь без дела вбит.
Пришло  время  -  пришел  расчет.  Получил Тихон самый лучший хомут и полную
сбрую. Принес это все и повесил на гвоздь.
     - Золотей, мой гвоздь! Все для тебя сделал.
     А гвоздь, как живой, нахмурился из-под шляпки, молчит и не золотеет.
     Тиша опять к кузнецу, а кузнец опять свое:
     - Не  может  хороший  хомут со сбруей зря на гвозде висеть. Для чего-то
висит хомут.
     - А для чего?
     - У людей попытай.
     Не  стал  больше  Тиша  у  людей  пытать, задумался. Крепко задумался о
коне. Думал, думал да и надумал.
     Рубить  он теперь мог, шорничать тоже умел, ну, а уж про кузнечное дело
и  говорить  нечего.  "Золотого гвоздя, - решил про себя Тихон, - не скую, а
подручным стоять не оробею".
     Простился с матерью и пошел коня зарабатывать.
     Году не прошло - прискакал Тихон на своем коне в родное село.
     Народ не налюбуется:
     - Ах, какой конь! И откуда ему такое счастье?
     А Тиша мало на кого глядит, к столбу подворачивает.
     - Ну, гвоздь, теперь у тебя - хомут, у хомута - конь. Золотей!
     А  гвоздь  как был, так и есть. Тут Тихон хоть и тихим был, а накинулся
на гвоздь:
     - Ты что, ржавая твоя шляпка, надо мной издеваешься!
     А на ту пору у столба кузнец случился:
     - Ну  что тебе, Тихон, бессловесный гвоздь сказать может? Не золотеет -
значит, еще чего-то просит.
     - А чего?
     - Мыслимое  ли  дело,  чтобы  столб,  гвоздь,  хомут да конь под дождем
мокли!
     Стал  Тиша  столб  крышей  покрывать.  Покрыл,  а  гвоздь  не золотеет.
"Видно,  мало  ему  одной  крыши",  -  решил  про себя Тиша и принялся стены
рубить. Теперь-то уж он все мог.
     Долго ли, коротко ли рубил Тиша стены, а гвоздь как был, так и есть.
     - Да позолотеешь ли ты когда-нибудь? - крикнул в сердцах Тихон.
     - Позолотею. Обязательно позолотею.
     У  Тихона  глаза  на лоб полезли. До сей поры гвоздь молчал, а тут на -
заговорил!  Видно,  в  самом  деле  не  простой  он сковал гвоздь. А то, что
кузнец  в  это  время  на  крыше  лежал,  Тихону невдомек. Молод еще был, не
научился  еще  сказки,  как  орехи,  раскусывать да ядра из них выбирать. Со
скорлупой глотал.
     - Чего же тебе еще, гвоздь, надобно?
     На это вместо гвоздя конь Тише ответ проржал:
     - И-и-хи-хи... Как мне жить без сохи!.. И-и-и...
     - Да  ты,  Буланко,  не  ржи так жалобно. Если уж я тебя заработал, так
соха будет. Сам лемех скую и оглобельки вытешу.
     Сковал,  вытесал,  поперечины наладил, а на гвоздь не идет смотреть. Не
до того как-то стало.
     Другое в голову вошло.
     Коли  гвоздь  хомут  попросил,  хомут - коня, конь - соху, надо думать,
соха пашню запросит.
     Запряг  Тихон  коня в соху. Конь ржет, соха пласт режет, пахарь песенки
попевает.  Народ  в поле высыпал, на Тишу глядит. Матери девок-невест вперед
себя  выпихивают.  Авось  какая  приглянется.  И  Кузнецова дочка тут же, на
пашне. Так и ходит за ним, как галка по борозде. Нечесаная, немытая.
     - Тишенька, возьми меня замуж! Помогать тебе стану.
     Тихон  даже  шарахнулся  от этих слов. Соха в сторону вильнула. Конь не
по-хорошему озираться начал, Кузнецова страшилища пугается...
     - В  своем  ли  ты  уме,  пугало?  -  говорит ей Тихон. - Кому ты такая
нужна! Разве на огород - ворон пугать. Так у меня еще и огорода нет.
     А она:
     - Я  тебе  посажу  огород, а сама потом пугалом стану, только бы видеть
тебя, Тишенька...
     Несуразными  показались  ему  такие слова, а к сердцу припали: "Ишь ты,
как любит! Пугалом соглашается быть, лишь бы видеть меня".
     Ничего не ответил он Кузнецовой дочери - к кузнецу пошел.
     А кузнец его давно поджидал:
     - Тихон,  чего  я  тебе сказать хочу: твой счастливый гвоздь завистники
вытащить хотят да в свою стену вбить.
     - Это  как  же,  дяденька  Захар?  Что  делать  теперь?  Не  иначе, что
караулить надо.
     - Так,  милый  сын,  так, - поддакивает кузнец. - Только караулить как?
Дождь осенью. Снег зимой. Избу ставить надо.
     А Тихон ему:
     - Я  только  подумал,  а ты уже сказал. Пойду избу рубить. Топор у меня
есть, силы хоть отбавляй. Никакого дела не боюсь.
     Опять  высыпал  народ.  Опять невесты гуртом. А он рубит - только земля
вздрагивает   да   солнышко   смеется.   И   светлому  месяцу  было  на  что
поглядеть-порадоваться, Тихон и ночи прихватывал.
     Пришла  осень.  Сжала  вдова хлеб. Тихон обмолотил его, а конь на базар
свез.  Утварь всякую в новый дом приволокли. А гвоздь не золотеет. И на душе
невесело.
     - А отчего-почему, милый сын, на душе невесело?
     - Один   я,   мамонька,   вперед  других  выскочил.  Дружков  опередил,
товарищей оставил. Себе гвоздь вбил, от них счастье скрыл.
     - Да  ты  что,  Тиша?  Всякий  сам своему счастью кузнец. Так ведь тебя
Захар учил?
     - Так-то  оно  так,  -  ответил  сын.  - Только дяденька Захар и про то
говорил,  что  на  миру  и смерть красна, а в одиночку и счастье плесневеет.
Мне все помогали: и кузнец, и шорник, и лесник. А я кому?
     Сказал  так  Тихон  и  пошел  к  дружкам-товарищам.  Кому  верное слово
скажет,  кому  добрый  совет  даст,  а  кому и своими руками подсобит. Вдове

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг