И старая, костлявая, но еще твердая рука деда Ийи вручила письмо. А
затем эта же рука закрыла дверь, у которой Алексей остался стоять, держась
за резную колонку.
На конверте значилось кратко и мягко: "Алеше".
Письмо тоже оказалось недлинным:
"Ну вот и все, Алеша! На твоей совести не должно остаться и крупицы
вины передо мной или обиды, как нет ее и у меня.
Разве можно обижаться на то, что мая любовь не зажгла в тебе любви ко
мне?
Алеша! Не спрашивай у деда, куда уехала я. И не старайся узнавать мой
адрес. Ты его не узнаешь.
Будь счастлив. Прощай.
И".
И приписка:
"Проститься с твоими родными я не могла. Поцелуй за меня их всех. И
особенно Сережу, и, конечно, бабушку Стешу".
Алексей обтер рукой мокрый лоб и принялся читать письмо снова. На
письмо сел шмель. Алексей не согнал его. Он поползал по строкам, потом
задержался на слове "Алеша", коснулся хоботком буквы "А" и, жужжа, улетел.
Как будто ничего особенного, простая случайность, но нервы так
напряжены, что, казалось, не только шмель, зажужжавший как-то озлобленно
громко, но и все окружающее - калина, трава, лес были недовольны им.
Конечно, окружающее сейчас отражало состояние его души. И он понимал
это. Все же было стыдно даже перед травой.
Выйдя на просеку, Алексей пошел медленнее. Теперь его руки так живо
вспоминали ее, а в ушах так отчетливо звенел ее голос. Она молча шла рядом
с ним. Ийя никогда первой не нарушала молчания. Она никогда не мешала ему
размышлять.
Как она была внимательна к нему! И как добра!
У нее были необыкновенные волосы пепельного цвета. Такие тонкие и
густые. У нее были изумительные ресницы...
Почему были? Она же не умерла. Она жива. И все живет при ней. И острые
локотки. И огромные серые глаза...
От нее никогда и никуда нельзя уйти, только разве в машины... В них
можно уйти и от самого себя.
Тут он услышал испуганный голос:
- Алеша, тебя ищут дома... Ты не вернулся с завода и не позвонил
домой.
Это был голос Руфины.
- Зачем же ты меня стала искать именно здесь? - недовольно спросил
Алексей.
- А где же тебе еще быть? Любовь Степановна так беспокоилась, так
беспокоилась, и я решила...
Алеша неодобрительно посмотрел на Руфину и ничего не ответил.
XIII
Жарок уральский июль. Давно уже отцвела калина. Буреют крупные
ягоды-зеленцы в Малиновом распадке. Один-одинешенек теперь старик пенсионер
Красноперов Адам Викторович в опустевшем доме, на Шайтановой даче. Он
занялся пчелами. Не для меда. Для души, для познания тайн жизни роя.
На заводском пруду визг купающейся детворы.
Многие десятиклассники-выпускники уже работают на заводе, другие
готовятся к экзаменам в вузы, третьи устроили себе последние каникулы и
выйдут на работу в школьный день, первого сентября. Руфина тоже придет на
станкостроительный завод в этот день. Ее зачислили сверловщицей на
многошпиндельный полуавтомат "ABE".
У полуавтомата "ABE" Руфина не окажется новичком. Еще в школьных
мастерских, при сдаче проб на этом станке, она удивила квалификационную
комиссию четкостью и быстротой работы. В тот день это сочли всего лишь
счастливой удачей. Случается, что и средний ученик предстает на экзамене
чуть ли не сверхотличником.
Руфина и тогда могла получить лучший разряд сверловщика. Но комиссия
есть комиссия. Кто-то усомнился: как можно девчонку-десятиклассницу
приравнивать к сверловщикам, проработавшим не один год... Нереально...
Непедагогично. И пошло и поехало - мало ли есть готовых слов и
формулировок, перед которыми бледнеет сама истина...
Главный инженер завода, Николай Олимпиевич, и не предполагал, во что
выльется эта новая встреча Руфины и станка конструкции Алексея Векшегонова.
Он видел в этой встрече нечто символически-романтическое, но не более.
Руфина пришла к станку "ABE" как к хорошему, давнему, доброму и
послушному знакомцу. Это тоже для нее не просто станина, валы, шестерни,
шпиндели и сверла. Вспомните, как говорил Алексей Векшегонов о машинах,
называя их воплощением в металле человеческого разума. Как же она могла не
знать, не изучить, не освоить это Алешино детище? Об этом не так просто
рассказать. Конечно, Николай Олимпиевич мог бы изложить нам все тонкости, и
мы с удовольствием послушали бы его, если б не задержались и без того так
долго на сложных и лирических "взаимоотношениях" станка и станочницы, хотя
мы и оправдываем эти излишние подробности, потому что они объясняют нам то,
что без них может показаться неожиданным.
Всякие детали - в станке ли, в повествовании ли - должны знать свое
место. У всякого колеса в механизме жизни свое вращение.
У Алеши было три вращения: цеховое, учебное и ночное -
изобретательское. Все остальное жило само по себе и помимо него.
Мать Алеши, Любовь Степановна, и мать Руфины, Анна Васильевна, не
напоминали ему об Ийе. Они сделали вид, что не заметили ее отъезда. Как
будто Ийи вовсе и не было. А если и была, то прошла, как проходит одинокая
тучка в июле, обронив крупные дождевые капли, которые тотчас же высыхают.
Руфина часто забегала к Векшегоновым. За перцем-горошком, за
выкройкой. За семенами редиски для второго посева. Мало ли причин, чтобы
зайти к соседям, живущим на одной улице. Если что-то взял, нужно вернуть.
Опять не зря человек пришел.
Алексей приветливо встречал Руфину. Она же, в конце концов, ни в чем
не виновата. Скорее уж он должен винить себя. Она и теперь нравится ему.
А что сделаешь, если ею любуются все... Нельзя же ему стать
исключением наперекор другим и наперекор себе. К тому же загар так украсил
ее. И летние сарафаны, которые нельзя запретить носить никому, тоже
выполняли какую-то возложенную на них миссию. Особенно сшитые из тонкой
материи.
Может быть и не преднамеренно, а случайно, но все било по одной цели.
Однажды Руфина, разговаривая с матерью Алексея о какой-то
расстроившейся свадьбе, громко сказала:
- Если бы любила, так не уехала бы. Не бросила бы его. Значит, не было
у нее к нему настоящего чувства.
Алеша слышал их разговор, сидя в своей комнате. Он слышал, как его
мать подтвердила:
- Именно, Руфочка. Для некоторых нынче сход-расход - как танец
сплясать. Взять ту же глазастую Лидочку Сперанскую...
А может быть, ничто не случалось зря и напрасно. Может быть, все, не
сговариваясь, хотели, чтобы торжествовало разумное. И как знать, прав ли
он, сопротивляясь большинству и, может быть, самому себе...
Как-то вернувшись домой с завода, Алексей был встречен криками "ура".
У Романа Ивановича Векшегонова и у Андрея Андреевича Дулесова "счастливо
совпали" отгульные дни. Они были отмечены большим рыбным пирогом.
Коли все за столом, как не сесть. Можно обидеть гостей.
- Все парами сидят, и ты, Алексей Романович, парой садись. - Дулесов
предложил Алексею стул рядом с Руфиной.
Подали пирог. Внесли его на доске. Покрытый полотенцами. Горячий,
дымящийся.
Заново налили графин с нежно-зеленой настойкой на смородиновых почках.
С весны настаивалась. Налили всем. И вдруг, ни с того ни с сего, Роман
Иванович, ни к кому не обращаясь, спросил:
- А не горька ли смородиновая?
Алексею показалось это недозволенным вмешательством в его чувства, в
его жизнь.
- Кажется, нет, папа, - твердо отчеканил он и, повернувшись к Руфе,
произнес: - За начало твоей работы на заводе.
- Спасибо, Алеша, - ответила Руфина и, совсем как сестра, поцеловала
его в щеку.
Этого будто никто не заметил. Анна Васильевна присоединилась к тосту
Алексея:
- Работа - самое главное, а все остальное рано или поздно придет само
собой.
И Алексей понимал, что "все остальное рано или поздно придет само
собой". И от "всего остального" никуда не уйдешь.
Руфина сидит рядом с ним, самоуверенная, непоколебимая. И снова
кажется, будто все обсуждено, решено и принято. И лишь он, простак, как
бездумный подсолнечник за окном в палисаднике, не знает, что его сорвут.
От Ийи ни письма, ни сторонней весточки. Она будто канула в никуда.
Канула, но постоянно здесь, с ним и Руфиной.
А зачем? По какому праву?
Ведь если разбирать по большому объективному счету его отношения с
Ийей, то Алексея никак нельзя назвать обольстителем, обманщиком или
кем-нибудь в этом роде. Ийя как-то сама сказал ему, что инициатива всегда
была в ее руках. Она первой поцеловала его. И если у него, кроме большой
дружбы, уважения к ее уму, воле, трудолюбию, были к ней и другие чувства,
то в этих других чувствах первой скрипкой было его непротивление. Он делал
все так, как хотелось ей. Он всегда был счастлив, когда мог доставить
радость другим. Конечно, и она дарила ему немало радостей, но все же он был
всегда "во-вторых", а она "во-первых". А коли это так, то за что же он
должен казнить себя и оставаться верным неизвестно чему? Ийя, кажется,
очень просто смотрела на их отношения. И она так же просто порвала их, а
затем уехала. Значит, чувства были не столь сильны. И в конце концов, если
уж на то пошло, Алексей жалел Ийю, на которую никто не обращал даже
внимания. И за это, изволите ли видеть, он должен не жалеть себя... Не
жалеть и другого человека - Руфину. Весь город знает, что она влюблена в
него. Нужно ведь считаться и с ней.
- Вот что, Руфина, - сказал Алексей, провожая ее. - Завтра устраиваю
выходной... А то так и лето пройдет.
На другой день он и Руфина катались на лодке. Гуляли по набережной.
Бродили по темным аллеям старого заводского парка. И кажется, все
окружающее желало их сближения. Все, кроме Ийи, которая не оставляла
Алексея ни на одну минуту.
Так минул июль. Так минули первые недели августа.
Руфина терпеливо ждала. Время было ее единственным союзником. На него
все надежды.
XIV
А Сережа Векшегонов тем временем переживал первые радости первых
трудовых шагов. Он стал под начало знаменитого слесаря Макара Петровича
Логинова, выученика старика Векшегонова. Логинов отплачивал выучкой за
выучку векшегоновским внукам.
Алексей тоже начинал работать у Логинова, а теперь Сергей, повторяя
успехи брата, радовал Макара Петровича. Добрый Макар Петрович скуп на
похвалы, но Сережу он хвалит, потому что видит в младшем Векшегонове парня
старательного, ищущего, неуспокоенного, как и Алексей.
Сережа уже изведал гордость первой получки, первой вечеринки
сверстников, пришедших вместе с ним на завод.
Все шло по-хорошему. Весело мечталось ребятам. Придет день, и они
составят свою молодежную бригаду. А пока надо вникать, осваивать свою
профессию и не терять времени даром.
Свободные часы Сережа проводит с ружьем в лесу, на болоте.
Руфину он почти не видит. А если случается встретиться, "здравствуй" -
и все. Она стала какой-то не такой после школы. Как полевая мышь. Все в
нору да в нору. И вообще Дулесовы не то что Векшегоновы. Разные люди.
Снаружи как будто все одинаково, а копни глубже - разница. Сережа ничего не
может сказать плохого о Дулесовых. Андрей Андреевич, отец Руфины, на
хорошей славе кузнец, но как-то для себя... Не то что Сережин отец, Роман
Иванович. Конечно, и его отец тоже старается заработать и радуется лишнему
рублю, но это все между прочим и само собой, а не главным образом.
Может быть, Сережа придирается и наговаривает? Может быть, он
вспоминает и выискивает всякое такое, чтобы хуже думать о Руфине? Может
быть. Но если даже это и так, то все равно он ничего не выдумывает, а
просто обращает внимание на то, что раньше ему не хотелось замечать.
Руфа всегда держалась в школе обособленно. Даже в кругу подруг она
выглядела сама по себе. Такой вспоминает ее Сережа. Но не обманывается ли
он? Может быть, выделялась не она, а он выделял и видел только ее, не
замечая других? Да, конечно, в этом есть какая-то правда: она для него была
самая красивая, самая умная, самая необыкновенная. Но...
Но почему, скажите, пожалуйста, у нее не было подруг? Таких друзей,
какие есть у Сережи, за которых он хоть в огонь, хоть в воду. Нужно ружье -
возьми. Велосипед - пожалуйста. Сережа этим не хвалится перед самим собой.
Он просто сравнивает. Почему же не сравнивать? Если есть на свете
самокритика, так она же относится не только к плохому, но и к хорошему.
Хорошее в себе тоже нужно замечать хотя бы для того, чтобы оно было еще
лучше.
Сережа думает об Алексее. Алексея и Руфину даже нельзя сравнивать.
Алеша - это человек, у которого нет ничего "моего". Это ненормально. Потому
что мы пока еще живем в такое время, когда ружье - твое, и велосипед с
моторчиком - тоже твой, и твоя получка - тоже твоя. Нужно быть добрым, но
не глупым. И среди друзей встречаются любители даровщинки. Поощрять их так
же плохо, как и скопидомничать. Не жалко отдать лишнее удилище. Пожалуйста,
возьми. Но если ты можешь сходить в лес и вырубить удилище, зачем же
отдавать тебе свое? Это не услуга, а вред.
Сереже еще трудно разобраться во всем, но если не пытаться это делать,
он никогда и ни в чем не разберется. Например, ему хочется знать, почему
чуть ли не все считают Алексея и Руфину парой. А они не пара. Чтобы стать
им парой, для этого либо Руфине нужно стать другой, либо Алексею уйти от
самого себя. А это невозможно.
Вот если бы Сережа был на месте Алексея, Руфина могла бы оказаться ему
парой. Потому что у Сережи другой характер. И он бы повел за собой Руфину.
А брат слишком мягок. Он может уступить даже кошке, когда та лезет на
солнышко и ложится на его чертеж. Кошке нужно сказать "брысь отсюда" - и
все, а он переносит чертежную доску на другой стол. Конечно, у Алексея есть
настойчивость, но только в работе. Из себя он может вить веревки, а другим
не может отказать даже в нахальной просьбе. Сереже хочется иногда внушить
кое-что брату, он уже пробовал с ним говорить, но разве младший брат
авторитет для старшего?
Сейчас мы можем и не придать большого значения размышлениям Сережи, но
не мешает, однако, помнить, что Сережа больше нас знает своего брата и
Руфину.
Руфина выглядит милой и самобытной. Это не частый цветок. Но у всякого
цветка свои корни и своя наследственность... Поэтому нам необходимо знать
хотя бы кое-что о матери Руфины.
Отец и дед Анны Васильевны - Жулановы - принадлежали к той
благополучной, "выбившейся в люди" части рабочего люда Урала, которая
заметно выделялась среди остальных. Свой дом, своя лошадь, корова, тройка
свиней, дюжина кур, большой огород, покосные земли хотя и не возводили
знатоков горячего доменного дела Жулановых в категорию богатеев, но все же,
вольно или невольно, ставили их в разряд тех мелкопоместных мастеров,
материальное преимущество которых размежевывало их с большинством собратьев
по заводу.
А это многое определяло в сознании.
Анна Васильевна воспитывалась на традициях, в которых личная
собственность, накопления, стремление больше заработать, не упустить свою
удачу играли не последнюю роль. Хотя для Анны Васильевны все это и было
только отголосками прошлого, но эти отголоски не умолкали в ней. Не
умолкали настолько, что нашли отзвук в душе Руфины. Эти отзвуки
жулановского скопидомства, пусть малой тенью, все же пришли с Анной
Васильевной в дулесовский дом.
Прошлое, нередко притворяясь умершим, дремлет в нас. Дремлет, чтобы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг