этого были все основания, но произошло нечто неожиданное.
XXIV
В цехе появилась Руфина. Она еще не вышла на работу. У нее еще не
кончился отпуск. Она пришла просто так. Увидеться. Посмотреть. В этом нет
ничего ненормального. Ненормальное заключалось в том, как она пришла.
- Ну как вы тут без меня? - спросила Руфина. - Говорят, получается?
Капа выронила гаечный ключ. И он громко звякнул. Это заставило Руфину
улыбнуться:
- И ты теперь у меня в бригаде?
Капа, ничего не ответив, посмотрела на Сережу. И Сережа ответил
Руфине:
- Да, Капа в нашей бригаде. - Он выделил слово "нашей". И это было
замечено Руфиной.
- Наше может быть и мое. Страна тоже наша. Но и о стране можно сказать
"моя". "Широка страна моя родная", например.
Никто не отозвался. Руфина сделала вид, что не заметила этого,
обратилась к Сергею:
- А ты исполняешь обязанности бригадира?
- Нет, - сказал он. - Сегодня не я исполняю обязанности бригадира, а
Катя. Мы по очереди исполняем обязанности бригадира, как дежурные в классе.
Такой ответ удивил Руфину:
- Странно! А кто же отвечает за линию?
- Все, - односложно сказал Сережа, продолжая работать.
- Интересно. Очень интересно...
Руфина почувствовала, что ей лучше всего не продолжать расспросов. Но
нужно было как-то "закруглить" не очень складный разговор. И она сказала:
- Не буду вам мешать. Желаю успехов, друзья!
Как будто ничего не произошло. Бригада работала дружно, как всегда.
Когда же окончилась смена и был подведен, как всегда, итог сделанному, он
никого не обрадовал. Бригада сделала очень мало. Видя огорчение товарищей,
Катя Шишова, исполнявшая сегодня обязанности бригадира, сказала:
- Секретарю комитета комсомола нужно сказать сегодня же все как есть.
Катю никто не переспросил, что значат слова "все как есть", потому что
каждому было совершенно ясно, что стоит за этими словами. Потому что
бригада состояла из людей, которые были связаны не только производством.
- Хорошо, я исполню ваше желание, - отозвалась Капа, хотя ее никто не
попросил об этом. Но ведь кроме языка есть и глаза. А глаза, много глаз
дали ей это поручение.
И когда она, вымыв руки, сняв комбинезон, отправилась выполнять
поручение, Катя Шишова остановила ее:
- Подожди! Мы должны пойти вместе. А тебе не надо туда ходить, -
сказала она Сереже. - Не надо.
Как жаль, что нет Ийи. У нее всегда находятся для Сергея нужные слова
и точные советы. Вспомнив об Ийе, Сережа подумал о Капе. "У Капы тоже
найдутся нужные слова".
Бригада разошлась. Ушел и Сережа. Шел он медленно, думая о Руфине. О
выражении ее глаз. Она, кажется, оправилась от всех потрясений. Как у нее
все просто.
Он завидовал ее характеру, ее умению владеть собой. Если бы он мог
так. Нет, не нужно ему хотеть этого. Он ни над кем не хочет главенствовать.
Он в бригаде равных. В бригаде чутких и добрых товарищей. Дорогих и близких
людей. Такой никогда не станет Руфина. Поэтому она должна уйти из этой
бригады. Ей будет трудно в ней. Ей не понять и не принять тех чувств,
которые связывают бригаду. Она будет чужаком и, не желая, разрушит то, что
еще только-только рождается.
Сережа плохо ел, был рассеян за столом. Это заметила мать и сказала:
- Теперь тебе нужно взять отпуск!
- Хорошо, я подумаю, мама, - сказал он, знай, что отпуск сейчас
невозможен.
XXV
Вечером пришли Капа и Катя.
- В комитете сказали, - начала Катя, - что нужно не избавляться от
таких, как Руфина, а перевоспитывать их в коллективе хорошей бригады.
- А ты что сказала на это?
- Сережа, это правильно, - ответила Капа. - Это правильно. Мы признали
это... Признали и сказали, что Руфина должна жить по законам бригады.
Сменное бригадирство. Подчинение большинству. Правдивость. Забота.
Помощь... Ну, ты же знаешь, о чем я говорю.
- Кажется, ты права, Капа.
- Ну вот видишь, Сережа... И больше не будем об этом говорить.
- И не будем, - согласился Сережа. - Спасибо тебе. Ты умеешь вносить
ясность...
Капа громко расхохоталась.
- Какие милые и редкие слова - "вносить ясность"... Пойдем, Катя, и
внесем ясность для остальных. Они же переживают.
Кате Шишовой нужно было забежать домой, а может быть, она хотела
оставить Сережу и Капу наедине. Вернее всего, что это было именно так.
И когда Капа и Сережа оказались с глазу на глаз, она взяла его руку и
начала так:
- Сережа, тебе, наверно, уже мала та косоворотка, которую я вышила
тебе давным-давно? В восьмом классе...
- Да нет, Капа... Она, оказывается, была сшита с запасом. Я недавно
примерял ее. И она, понимаешь, ничуть не тесна.
Капа не скрыла счастливой улыбки. Она ничего и никогда не скрывала и
не будет скрывать от Сережи.
- Я очень рада, Сережа, что косоворотка мною шилась с запасом и ты не
вырос из нее.
Как любила Капа прибегать к иносказаниям и находить слова двойного и
даже тройного звучания!
- А почему ты, Капа, заговорила о косоворотке?
И та ответила:
- Кажется, искала зацепку, чтобы поговорить о Руфине. Тебе, наверно,
понятно, Сережа, что ни я, ни Ийя не можем любить Руфину.
- Конечно, понятно.
- Но понятно ли тебе, Сережа, что не любить еще не означает
ненавидеть, желать зла, неудач... Ведь мы на семнадцатой линии объединились
не только для того, чтобы работать по-коммунистически, но и жить... Или
хотя бы стремиться жить как можно правильнее.
- Что значит правильнее, Капа? Руфина тоже по-своему правильно живет.
- Я говорю - правильно по-нашему, а не по-Руфининому. Правильно жить,
я понимаю, - быть внимательнее к людям. Ко всем людям. Заботливее. И
главное - снисходительнее. А так ли мы отнеслись сегодня к Руфине?
По-коммунистически ли поступили мы, ощетинившись и отмолчавшись, когда она
пришла в цех? А потом? Каким мы чувствам позволили командовать нами, когда
она ушла? Когда мы, нервничая и негодуя, из рук вон плохо работали. Сережа,
не кто-то, а ты должен пойти к Руфине.
- Этого еще не хватало. Зачем? Ты что? - возмутился Сергей. - И это
говоришь ты? Ведь ты понимаешь, Капитолина, - назвал Сережа Капу впервые
этим полным именем. - Для меня же Дулесова не просто соседка.
- Тем более. Тем более ты должен встретиться с нею и поговорить так,
как будто она - не она, а твоя родная сестра, а ты ее брат. Или "человек
человеку друг, товарищ и брат" ты признаешь только напечатанным в газетах и
не носишь в своем сердце как первую заповедь нашей жизни?
Тут Сережа, почувствовав, что власть доводов Капы, сила ее убеждений
неоспоримы, неуверенно согласился.
- Конечно, я могу... Конечно, я не считаю, что Руфина какая-то
закостенелая, и вообще... Но где мне взять слова? Я же знаю, какая в ней
сила.
Капа на это сказала:
- Сила, Сережа, это мы. И только мы. И нет на земле силы сильнее нас.
Сережа не поверил, что это говорит Капа. Он посмотрел на нее и
задумался.
Где та девочка в белом фартучке с букетиком фиалок? Неужели это она?
Личико то же. И те же тоненькие пальцы. И тот же тонкий голос. Но перед ним
другой человек. Человек, который утверждает себя главной силой на земле. И
этому он верит.
- А если у тебя не найдется или не хватит слов, - вдруг совсем
по-девчоночьи наивно защебетала Капа, - то возьми их у меня. Я отдам тебе
их все, до последнего слова...
Капа подошла к Сереже и, коснувшись своими губами его губ, прошептала:
- Пусть перейдут к тебе мои слова...
Губы Капы дрожали. Вздрагивали и плечи. Она страшилась встречи Сергея
и Руфины. Но эта встреча была нужна. Только Сергей мог повлиять на Руфину.
И Капа повторила:
- Ты как можно скорее должен встретиться с нею, Сережа...
XXVI
Исправно работает Руфина Дулесова на семнадцатой линии. Подчиняется ее
неписаным правилам, и со стороны кажется, что она многое поняла. И это так.
Многое поняла Руфина. Поняла, но не приняла. Сердцем. Нутром.
Ей нравились скромность, самоотверженность, спаянность коллектива,
борьба за общий, а не личный успех. Но в эти хорошие черты бригады она не
могла поверить, как и в ее идейную сущность, в моральные основы. Руфина
видела в них показную условность, некий гипноз самовнушения. Повторялась
старая история внутреннего разлада, но на этот раз не с одним человеком,
которым был Алексей, а с коллективом "Алексеев". И, уж конечно, из всех
этих "Алексеев" выделялся Сергей. Несомненно, Сергей - душа бригады, и все
идут за ним. Не называя себя бригадиром, он остается им.
Руфина не допускает, что Сергей сознательно ввел сменное бригадирство,
желая этим устранить Руфину и не дать линии называться "семнадцатая
дулесовская", как она уже называлась кое-кем. Пусть он не хотел этого, как
не хотел и его брат Алексей, вводя автоматическую приставку, зачеркнуть
славу Руфины. Это ничего не меняет. Равноправный дележ успехов бригады не
устраивает Руфину, но как об этом сказать?..
Кому?
Ведь она по своему желанию приняла приглашение Гладышева и пошла на
отстающую линию, чтобы сделать ее передовой. Теперь она стала такой. Более
того, все считают ее коммунистической. Так чем же ты недовольна, Руфина
Дулесова? Чего ты хочешь? Тянуть линию назад? Отвести ее на прежние рубежи?
Засушить, дать увянуть тому, что должно расти и стать цветом времени,
смыслом всей жизни тружеников и твоей жизни, если ты дочь, а не падчерица
своего народа?
Разговор с Алексеем, оказывается, продолжается. Продолжается в ней
самой. В ее сознании, ломая незыблемое, сокровенное, взлелеянное.
Нет страшнее разлада, чем внутренний разлад. Ей нужно, ей хочется
теперь поговорить с Сережей. Поговорить и хотя бы очиститься перед ним.
Виновата она или нет в своей любви к Алексею, но все же она принесла много
страданий Сергею, сломав его счастье в домике с башенкой. Начав с этого,
она, может быть, и спросит его, как ей быть дальше. Не враги же они. С этих
слов она и начнет.
"Сережа! Мне нужно поговорить с тобой. Ты, по законам нашей бригады,
не можешь мне отказать в этом. Я жду тебя дома в шесть часов вечера.
Руфина".
Записку Сережа показал Капе. Капа сказала:
- Очень хорошо. Не растеряй мои слова.
И Сережа пришел. Он пришел в косоворотке, сшитой Капой, и сел возле
Руфины на ступени недостроенного крылечка их дома.
- Сережа, мы все-таки не враги. Мы просто жертвы самообмана...
- Руфина! - прервал ее Сережа. - Не "самообманываешься" ли ты, когда
говоришь о самообманах, самовнушениях, самогипнозах...
- Не думаю. Мне кажется, мы не любили друг друга. Нам хотелось любви,
и мы выдумали ее, а потом поверили в выдуманное.
- Я опять повторяю то же самое. Не выдумываешь ли выдумку о нашей
любви? И если выдумываешь, то выдумывай о самой себе, а не обо мне.
- Сережа, неужели ты до сих пор любишь меня?
- Нет, Руфина, - сказал он, - у меня, кажется, уже нет любви к тебе,
но я не могу побороть в себе обиду. Ты не захотела тогда хотя бы немножечко
смягчить наш разрыв. У тебя не нашлось сострадания ко мне... Помнишь, как
ты повернулась ко мне спиной, стала смотреть в окно и не оглянулась, когда
я... когда я так неуверенно уходил?
Руфина не оправдывалась:
- Да, это было бестактно с моей стороны.
- Нет, Руфина, "бестактно" - это не совсем подходящее в данном случае
слово. Но я не хочу искать подходящие слова. Ты поступила тогда в тот
тягостный день по крайней мере не по-товарищески.
- Да, Сережа. Я тогда думала только о себе. Иначе я и не могла тогда,
Сережа...
- Иначе ты не можешь думать я теперь, Руфина. И в этом все твои беды.
Все, Руфа. Ты всегда, Руфина, думала о себе. И работая на "ABE"... И
собираясь выйти замуж за Алешу... Потом - за меня... Потом - переходя на
семнадцатую линию. Ты ведь тоже думала не о линии, а о себе.
Руфине было стыдно признаться, но солгать она не могла:
- Да, Сережа. Мне хотелось счастья.
Горестная улыбка пробежала по Сережиному лицу. Много слов осуждения
береглось у него для Руфины. Гневных, заслуженных ею слов. Но Сергей не
воспользовался ими. Не пригвождать ее, а убедить хотелось ему. Так
требовали законы бригады. Так хотела Капа.
- Ты искала счастья, Руфина. И я понимаю тебя. Но разве человек может
быть счастлив сам по себе, в одиночку? Его делают счастливым только другие.
Человек не может быть согрет только своим теплом. Его согревает тепло
других. Но для этого нужно, чтобы и ты тоже излучал тепло. Это великий
закон взаимного излучения теплоты...
Сережа остановился. Его щеки залил румянец.
- Ты меня извини. Я сейчас повторяю слова брата. Но чьи же слова,
Руфина, повторять мне, как не его. Ведь он отдает все свое тепло людям. Я
хочу походить на него. А быть таким, как он, - значит быть правдивым. Очень
правдивым! Руфина, у меня нет ничего спрятанного от тебя. Хочешь ли ты мне
ответить тем же? Правдивостью? Так лучше для тебя. Легче. Ты же сейчас
очень несчастна и одинока.
- Я постараюсь, Сережа. Говори. Мне нужно знать, что ты думаешь обо
мне. Говори все.
В ее голосе звучала готовность выслушать слова правды и понять их.
- Конечно, мне тоже нелегко говорить то, что есть, - признался Сережа.
- Но я теперь не просто Сергеи Векшегонов, а и они. Бригада. И каждый из
нас - это мы. А ты - нет. В тебе нет бригады, и тебя нет в бригаде.
- Кто же меня исключил из нее, Сережа?
- Тот же закон взаимного излучения теплоты.
- Как же мне быть?
- Реши сама. Никто не может распоряжаться теплом другого человека. Но
ты можешь прийти в бригаду. Можешь, если этого захочет твое сердце.
Несколько минут они сидели молча на крылечке. Нагретая солнцем ступень
была теплой. Давно не сидели они вдвоем.
- А Капа? - спросила Руфина. - Как она собирается распорядится своим
теплом?
- Об этом нужно спросить у нее.
Руфина прищурилась, улыбнулась, осветила зелеными лучами своих глаз
Сережу, крылечко и, кажется, все окружающее.
- Спасибо, Сергей, за то, что ты пришел и посидел со мной на этом
крылечке, которое не стало нашим крыльцом. Но я еще подумаю о крыльце и,
может быть, верну его нам.
Сережа побледнел:
- Это теперь не в твоих силах.
- Если в твоих словах испуг, значит, в моих силах. Но ты не бойся,
Сережа. Я не сделаю это крыльцо нашим крыльцом. Поцелуй меня на прощание!
Пожалей и уйди.
- Руфина! - чуть ли не взмолился Сережа. - Я боюсь выполнить твою
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг