Ни облачка, ни ветерка.
Как хорошо сидит на нем новый костюм...
IV
И Руфина в этот час примеряла обнову - белое платье. Его муаровая
пышность восполняла недостающее девическому стану.
- Теперь я уже совсем взрослая! - радовалась Руфина, обнимая свою
мать, Анну Васильевну. - Только мне, мама, не хочется быть такой высокой, и
я надену туфли на низеньком каблуке, хотя они и не очень идут к этому
платью.
- Ну что ж, доченька, можно и на низком, - согласилась Анна
Васильевна. - Однако же твой папаня ниже меня ростом, и это нам не
помешало...
Постояв перед зеркалом, Руфина сняла свое нарядное платье и, будто
вернувшись из праздника в будни, надела школьную коричневую форму.
- Руфина, я жду, нам пора! - услышала она за окном знакомый голос.
- Я сейчас. Я готова, Сережа... - откликнулась Руфина, выбегая на
улицу и застегивая белый парадный фартук.
В этом фартуке сегодня она шла последний раз. Прощай, фартук. Прощай,
школа. Прощай, физика. Прощайте, Платон Михайлович Слезкин. Прощай,
школьный сад и все, все, что было.
Сереже очень хотелось, чтобы Руфина обратила внимание на его новый
костюм. Он всячески выставлял его напоказ. Наконец Руфина сказала:
- Сережа, ты такой солидный сегодня.
На это Сережа небрежно ответил:
- Ничего не поделаешь, через два года мне перевалит на третий
десяток...
- На третий? Впрочем, да, - еле сдерживая улыбку, сокрушалась Руфина.
- "Как годы-то летят..."
А потом, дернув Сережу за ржаную прядь, совсем как младшего братца,
она шепнула:
- Сережа, я всегда буду любить тебя...
В это время из переулка выпорхнула девочка в белом фартучке, с букетом
фиалок. Это была Капа, дальняя родственница Дулесовых.
- Здравствуй, Сережа! Поздравляю с окончанием. Вот букетик. Я его
собрала рано утром и все ждала, когда ты пройдешь, чтобы поздравить тебя
первой. Тебя еще никто не поздравил, Сережа?
- Нет, еще никто, - почему-то смутившись, ответил Сережа. - Ты первая.
Спасибо за цветы.
Затем он погладил Капу по головке, чтобы показать этим свое
недосягаемое старшинство, а Капа, отклоняя голову, сказала:
- Не надо так, Сергей. Я уже перешла в восьмой класс.
Тут Капа повернулась к ним спиной и ушла.
Наблюдая эту сцену, Руфина заметила Сереже:
- Нехорошо, что ты отнесся к ней с таким пренебрежением.
- Она же малютка...
Это почему-то задело Руфину.
- Малютка? - повторила она. - Я в ее возрасте танцевала с морским
офицером Виктором Гладышевым и... И он не относился ко мне с
пренебрежением. Эта малютка, - вдруг добавила Руфина, лукаво глядя на
Сергея, - может быть, твоя будущая невеста, жена и мать твоих детей.
Сережа похолодел. Он проверил в кармане пиджака, там ли находится
письмо на кальке. Потом, справившись с собой, заявил решительно и твердо:
- Руфина! Ты думаешь или нет перед тем, как что-то сказать? Или ты
чувствуешь себя настолько умной и взрослой, что тебе можно болтать все, что
придет в голову? Ты поучаешь меня, хотя я и старше тебя на два месяца.
- Даже на два с половиной, Сереженька. - Руфина еле заметно присела на
ходу, чтобы казаться ниже. - Ты старше меня почти на четверть года.
- Хватит, Руфина! - прикрикнул Сережа... - Мы уже взрослые.
- Ну конечно, - согласилась Руфина и, заметив, как он теребит верхнюю
губу, едва скрывая улыбку, сказала: - К тому же у тебя усы, хотя и не
колючие.
- Зато ты... - не договорил Сережа. Они уже были возле школы.
Он договорит потом. Сейчас не до этого. Вечером он в спокойных тонах
посоветует ей, как разговаривать с ним...
V
По всему городу весело шагали десятиклассники. Во всех школах в этот
день вручали аттестаты.
Алексей Векшегонов, как мастер школьных мастерских, пришел в школу на
правах педагога. На нем синий костюм в полоску. Цвет оттенял глаза, а
полоска подчеркивала рост. Это заметила Руфина. Ей было приятно, что
Алексей заботится о своей внешности. Но ей и не приходило в голову, что
этим занимается его мать.
Любовь Степановна Векшегонова не могла с уверенностью сказать о мыслях
сына, зато она отлично знала свои мысли. А в них Руфочка Дулесова была
неминуемой невестой Алеши. Не нынче, так на тот год. Не на тот, так через
два года.
Руфа любит его, а от любви девушки уходит редкий, очень редкий парень.
Тем более такой, как Алексей. Ему, как и многим другим, всего лишь
покажется, будто он выбрал ее, на самом деле она заставит Алешу выбрать
себя. Такова первородная неизбежность женского начала в любви.
Все собрались в актовом зале.
Появился директор. Выпускники встали.
- Садитесь, садитесь, пожалуйста!
Все тихо сели. Как первоклассники. Первый и последний день в школе
чем-то похожи один на другой. Наверно, торжественной тишиной.
Директор произнес короткую напутственную речь.
Руфина в числе одиннадцати выпускников получила из рук Алексея
Романовича Векшегонова похвальную грамоту за успехи в овладении основами
профессий строгаля и сверловщика. Принимая грамоту, отпечатанную золотыми
буквами, чуть слышно сказала:
- Спасибо вам, Алексей Романович... За все спасибо.
После выдачи аттестатов раздали свежие номера заводской многотиражки.
Одна из страниц была озаглавлена "Наши выпускники". Масса заметок и
множество снимков. Под двумя из них была подпись: "Таким, как они, не надо
выбирать профессию. Ворота завода открыты для них". Эти слова касались
Руфины и Сережи, запечатленных довольно отчетливо в правом верхнем углу
газетной страницы.
Сережа понимал, что заводская многотиражка не расточает напрасные
похвалы выпускникам. Пусть не для всех, но для доброй половины школьников
производственные мастерские были настоящим вечерним техническим училищем.
Хоть и два раза в неделю работали мастерские, но ведь три года - немалый
срок. И такие, как Руфина, обучавшиеся старательно, получали не показной и
снисходительный производственный разряд, а настоящую квалификацию, по всем
строгостям.
Сережа сиял.
О чем тут говорить, коли даже в газете они рядом! Она - справа. Он -
слева. Как мама и папа в семейном альбоме. Все ясно. Газета знает, кого
нужно печатать рядышком, кого порознь. Риту Ожеганову и Володю Санкина тоже
напечатали вместе и не случайно под снимками написали: "Они сидели рядом на
парте, они рядом станут к токарным станкам".
Сережа снова проверил, на месте ли его письмо Руфине. Хотел было
пуститься бегом, чтобы скорее показать матери аттестат и грамоту, но
сдержал себя. Сдержал и пошел медленно, широко шагая, хмуря брови и
прокашливаясь не открывая рта, как это делал директор школы. Все-таки он
сейчас нес аттестат зрелости. Как можно мчаться в своем взрослом костюме,
когда, наверно, из всех окон смотрят, как он идет...
Но Сереже пришлось опустить высоко поднятую голову. Он услышал мышиный
писк:
- Сережа! Ты потерял мой букетик. Вот он... Я собирала его все утро.
Не теряй его больше, пожалуйста.
Это была опять Капа. Та самая Капа, про которую Руфа сказала... Леший
знает, что сказала она... Сереже снова хотелось бросить букетик фиалок и на
этот раз растоптать его. Но букетик фиалок словно был припаян к его руке. А
темные глаза Капы смотрели на Сережу заклинающе.
- Спасибо тебе, Капа. - Сережа поклонился ей с вынужденной
приветливостью. - Я так рассеян сегодня... Аттестат, понимаешь, зрелости,
почетная грамота, портрет в газете... Вот! - Он показал газету. - Я
непременно сохраню твой букетик...
- Пожалуйста, Сережа.
Капа сделала что-то похожее на реверанс. Она была в танцевальной
группе. Дворца культуры и умела раскланиваться, держась за края юбочки.
Сережа выдержал характер и вернулся домой таким важным и таким
солидным, что Любовь Степановна, желая подыграть ему, робко промолвила:
- Поздравляю вас, дорогой Сергей Романович, со зрелостью!
Тут Сережа не выдержал, обнял мать, приник к ней и крикнул:
- Мама, я люблю тебя больше всех на свете!
Сережа всегда был нежен с матерью, не в пример Алеше, выросшему у деда
с бабкой. Припадок нежности сына ничуть не удивил Любовь Степановну.
Обняв Сережу, Любовь Степановна провела его к себе. Там были разложены
подарки. Ружье от отца. Моторчик для велосипеда от брата. Большая коробка
конфет сладкоежке сыну от матери. Охотничьи лыжи от деда с бабкой. По
лыжине от каждого. И... вышитая синими васильками чесучовая косоворотка от
учениц восьмого класса, как бывшему вожатому пионерского отряда.
Сережа крикнул:
- Опять эта Капа!
Любовь Степановна мягко закрыла его рот рукой:
- Не надо, мой мальчик. За все, что идет от чистого сердца, нужно
благодарить...
- Я никогда не надену эту рубашку, мама. Никогда!
Сережа занялся осмотром и разборкой ружья. Это было великолепное
тульское ружье. Чок-бор. Его нужно было, не откладывая на завтра,
освободить от густой фабричной смазки. И он занялся этим, забыв о Капе и,
кажется, о Руфине.
До сегодняшнего дня ружье ему не доверяли. А теперь наступила
зрелость. О ней свидетельствует не один лишь аттестат, но и мужской
отцовский подарок. И невозможно откладывать охоту хоть на один день!
Но сейчас июнь, какая же охота! Однако если человеку нужно, человек
хочет, он всегда придумает обходные пути. Сережа сказал матери:
- Сороки - очень вредные хищники.
- Да что ты говоришь, Сереженька...
- Да. Они разбойничают в гнездах малых птиц. Съедают яйца, птенцов. И
вообще их необходимо истреблять.
- Если так, то и раздумывать нечего, - согласилась мать, довольная
тем, что ружье, охота на сорок могут доставить сыну радость.
Значит, "все остальное" не так серьезно, как ей показалось, когда она
прочитала забытое Сережей начало письма к Руфине на листке в клеточку.
"Он совсем у меня мальчик", - убеждала себя Любовь Степановна, когда
Сережа переодевался в охотничье. Он натянул высокие отцовские сапоги, надел
братову кожаную куртку, его же старую кепку, затем опоясался патронташем,
вскинул за плечи вещевой мешок и наконец взял ружье.
- Я пошел на охоту, мама!
- Ни пуха ни пера, Сереженька.
Сережа осмотрел себя в зеркало. Он выглядел очень солидно.
И вот он вышел на улицу. Мать любовалась им в окно. Она знала, что
Сережа, выйдя из ворот, должен пойти в сторону леса. Но Сережа пошел влево.
Пошел мимо окон дулесовского дома.
Значит, сороки сороками, а все остальное само собой...
VI
Сережа, как, может быть, вы уже заметили, принадлежит к тем юношам,
которые всем нравятся. Пусть он в чем-то смешноват, излишне самонадеян, но
это все неизбежная дань возрасту. Кто не платит ее своей юности!
Но как бы ни был мил и хорош Сережа, все же мы, воспользовавшись
охотой на сорок, должны пока оставить его и познакомиться с его братом
Алексеем.
По байке Степаниды Лукиничны, ее внук Алешенька не был найден на
капустном листке или под ракитовым кустом. Он и не был куплен на базаре,
куда старый цыган в большом коробе привозит для продажи видимо-невидимо
маленьких ребят.
Алексея принесла, по бабушкиному велению, по дедушкиному хотению,
светлая птица Феникс, которой Степанида Лукинична вылечила простреленное
молнией крыло. За это светлая птица Феникс слетала за семьдесят семь лет в
предбудущие годы и добыла из них кудрявого, голубоглазого мальчика, который
должен жить и расти не для своей корысти, а для счастья всех людей.
С первой сказки о Фениксе, с первых шагов Алеши он рос в холе, да не в
баловстве, в неге, да не в безделье. Рано узнал Алеша, для чего человеку
руки нужны. Только ли для того, чтобы в мячик играть, да ложку держать, да
кошку гладить? По бабушкиным, по дедушкиным, по отцовским рабочим рукам
стал маленький мальчик приноравливать и свои руки. Фикус напоит, кошку
накормит, бабушке нитку в иголку вденет или ухват подаст - и то дело.
Большое всегда с малого начинается.
Малого ершишку поймает Алеша, а в большой семейной ухе и его навар
сказывается. Пятерку из школы принесет - опять общий котел пополнит, только
уж не семейный, а народный. Каждая пятерка, говаривал Иван Ермолаевич, силу
народа множит и хоть не сразу, а через семь, через десять лет не малым
ершишкой, а большим сомом сказывается.
И так неустанно, день за днем, воспитывали старики своего внука.
Школа встретила Алешу настороженно. Не драчлив, не шумлив, уступчив.
Не слюнтяй ли? Даже сдачи не дает обидчику - а мог бы. Двоих одноклассников
на руках поднимает и проносит через весь школьный двор.
Может быть, трус?
Тоже не похоже. Ему не страшна никакая собака. Улыбнется и скажет: "Да
будет тебе тявкать, ты же умная" - и та завиляет хвостом. А бодливому козлу
из пожарной части Алеша так скрутил рога, что козел и близко не подходит к
школьным воротам.
Первыми Алешу разглядели девочки, а потом и мальчишки потянулись к
нему. Он, не стремясь подчинять своему влиянию других, разоружал даже
озорных заводил и заставлял хорошо учиться заядлых лентяев, не жалея на это
ни сил, ни слов, ни своего времени.
Приветливы с Алешей были и взрослые. В семьях всегда и все знают о
школе, о ее делах и, конечно, о тех школьниках, кто на хорошей или на худой
молве.
В те годы отец и мать Алеши жили в старом векшегоновском доме. Когда
же они получили от завода квартиру и отделились от стариков, Алеша остался
у бабушки с дедушкой, потому что началась война. Отец Алеши, Роман Иванович
Векшегонов, ушел на фронт, мать стала к станку.
Алеша, как и все в их роду, начал трудовой путь слесарем. Так было
заведено чуть ли не сто лет тому назад. Слесарное ремесло Векшегоновы
считали чем-то вроде обязательной азбуки, без которой в заводском деле
человек не может двигаться вперед.
Старомодно это или нет, только никому не приходило в голову нарушать
родовой порядок.
Закончив семь классов, Алексей поступил в ремесленное училище. На
завод он пришел уже лекальщиком и вскоре был замечен как искусник в своем
деле. Разумеется, в этом немалую роль сыграл его дед, Иван Ермолаевич
Векшегонов, натаскивая внука в домашней мастерской. Эти мастерские и в наши
дни бытуют в старых уральских домах.
Молодой слесарь привлек внимание главного инженера завода Николая
Олимпиевича Гладышева. Доводясь Алексею двоюродным дядькой, он вдвойне был
доволен, что и этот молодой Векшегонов оказывается на виду, как и отец его
Роман Иванович, как в свое время и дед Иван Ермолаевич - знаменитый слесарь
станкостроительного завода.
Теперь Алексей Векшегонов работает наладчиком автоматических станков и
линий. Это его призвание. Его трудовая стихия. Усовершенствовать,
смастерить, придумать, заменить - самое большое счастье для Алексея.
Увлекаясь рационализацией, изобретательством, он забывает о времени,
окружающих и, может быть, о себе.
Это началось еще в отроческие годы, рассказывает о внуке дед, Иван
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг