Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Это  вызвало  взрыв  смеха.  Засмеялся  даже маленький Алеша. Засмеялся
потому, что смеялись все. И отец, и мать, и дедушка-пра.
     Иван Ермолаевич, видимо обсудив с женой заранее, сказал так:
     - В  это  воскресенье  готовьтесь к венцу. Свадьба будет малой и пешей.
Других предложений нет?
     - Нет, - ответил маленький Алеша.
     Снова хохот.
     - Ну, тогда так и запишем.
     Далее выяснилось, что все разработано, предусмотрено и оговорено.


                                    XXI

     Пешая  свадьба когда-то была очень распространенной в уральских рабочих
семьях.  Иван  Ермолаевич считал ее самой правильной и самой красивой. Такая
свадьба  была  у его отца, у него самого, у сына Романа. Все на виду. Все на
народе. Такая свадьба будет и у Алексея.
     Пусть видит Старозаводская улица, как они пойдут в загс.
     Ийя   будет  регистрироваться  в  фате.  При  коммунизме  тоже  неплохо
сохранить  фату  и  белое платье невесты. Свечи - это другое дело. А кольца?
Как  можно  без  колец!  Хмелем,  конечно,  не  обязательно осыпать, но бить
посуду  не  помешает.  Не  ах  какие  тарелки  у  Векшегоновых. Давно от них
избавиться пора, да не бьются, шут бы их побрал.
     С  ними  пойдет  и  Алеша. Он пойдет впереди. Так решила бабушка. Пусть
все смотрят. Скрывать нечего, а показывать есть что.
     И вот пришло воскресенье. Из ворот вышли жених с невестой.
     За  женихом  с  невестой  вышли  отец  и  мать, Роман Иванович и Любовь
Степановна.  Потом  появились двое стариков Векшегоновых и Адам Викторович в
новой  тройке  довоенного  шитья.  В  смысле  - до первой империалистической
войны.
     С боков жениха и невесты шли их друзья.
     Митроха  Ведерникова  из  любопытства  пристроилась было в хвост. Но ее
вскоре оттеснили. Пристала бригада семнадцатой линии.
     Старозаводская  улица хоть и не так длинна, но короткой ее тоже назвать
нельзя. Семь кварталов.
     Маленький  Алеша  устал.  Бригадники  семнадцатой  линии  его  несли по
очереди  на руках. Он помахивал ручкой и говорил всем: "С Первым маем". А на
улице  еще  не  растаял  снег. Разве он понимает, что это не демонстрация, а
свадьба его отца и матери...
     Акт  регистрации  происходил  во  Дворце  бракосочетаний.  Дворца  пока
никакого  не было. Его только строили, а как учреждение он уже существовал и
занимал  временно маленький лекционный зал и три примыкающие к нему комнатыв
вo  Дворце  культуры металлургов и станкостроителей. Потребность в свадебном
ритуале  не  могла  дожидаться  окончания  строительства  нового  здания.  И
старикам  и молодым не хотелось обычной загсовской регистрации. Расписался -
и  все.  Хотелось  обрядности.  А обрядность еще только-только рождалась. Ее
искали. Ездили в Ленинград. Там было что перенять. И переняли.
     А вечером собралась в старом дедовском доме вся векшегоновская родня.
     Теперь   Ийя  стала  Векшегоновой,  законной  женой,  при  всем  народе
венчанной,   дорогой   снохой,  милой  внученькой,  белой  птицей  Фениксом,
принесшей второго Алешу из предбудущих времен.
     По   этому   поводу   Иван  Ермолаевич  произнес  загодя  заготовленную
здравицу:
     - Да  не  будет  переводу  нашему  старому  рабочему роду, как не будет
конца  жизни  Фениксу,  сгорающему в огне и возрождающемуся из своего пепла,
согласно  старым  легендам, а также согласно Большой Советской Энциклопедии,
том сорок четвертый, страница пятьсот девяносто восьмая...
     Адам  Красноперов обливался слезами счастья. Пусть окостенеет тот язык,
который  скажет, что в нем плакала водка. Она всего лишь дала волю слезам, а
слезы  были  настоящими  солеными  слезами давнего горя за свою неприметную,
сухопаренькую внучку, обернувшуюся теперь такой красавицей-счастливицей.


                                    XXII

     Свадьба  продолжалась  и  на  второй день, и на третий. Иван Ермолаевич
старик  хлебосольный  и  широкий,  а дом у него рублен не по масштабам круга
знакомых  дружков  и  приятелей.  Поэтому  пришлось  свадьбу  разбить на три
вечера,  на  три  очереди.  В первый вечер коренная родня, потом - дальняя и
ближние  соседи  и,  наконец,  цеховой  "пензион", то есть товарищи по цеху,
вышедшие на пенсию.
     Жених  и  невеста  терпеливо высидели все три сеанса, исправно целуясь,
когда   кричали   "горько",   и   терпеливо  выслушивали  длинные  здравицы,
напутствия и солоноватые присловицы.
     Ничего  не  поделаешь,  все это делается от чистого сердца, да и нельзя
обидеть  дедушку  с  бабушкой  и  старика Красноперова. Потому что свадебные
торжества молодой четы Векшегоновых были торжествами стариков.
     Степанида  Лукинична  каждый  раз  надевала новое платье, а в последний
вечер  дважды  сменила свой туалет. Возраст не помешал ей наряжаться в яркое
и  светлое,  а  быстрые  ноги  позволили пройтись белой утушкой в "барыне" и
уморить   своего   кавалера   Макара  Петровича  Логинова  в  "полечке".  Он
франтовато  подстриг  свои  седые  усы,  как  две  зубные  щеточки, а бороду
клинышком  и  показывал,  "какие  кренделя  еще могут выводить его циркуля в
остроносых чибриках".
     Вспомнились  и  старые  игры.  Старики  садились на пол, как в лодку, и
гребли  вместо  весел  ухватами,  помелом,  хлебной  лопатой  и  пели "Из-за
острова  на  стрежень...".  Ийя  не  отказалась  быть  княжной. Ее схватил в
охапку  тот  же  Макар Логинов, изображая Разина. Он театрально пропел "и за
борт ее бросает в набежавшую волну" и бросил Ийю на руки Алексею.
     Помниться  будет  дорогим  гостям  векшегоновская  свадебка.  Будет что
рассказать  старикам  о  веселом  пиршестве.  Да  и  молодые  не  забудут  о
трехдневном  пире,  где  метровые  пироги тягались румяностью да сладостью с
шаньгами  всех  сортов  и  видов,  а шаньги никли перед горой блинов, а гора
блинов  пятилась  со  стола,  когда  появлялись разукрашенные ранней зеленью
тетерева  и глухари, гуси и утки, а потом заправские меды, добытые в далекой
кержацкой деревне, где все еще хранились тайны приготовления древних питий.
     Повытряхнула стариков Векшегоновых эта свадьба. А им горя мало.
     - С  голоду  не  помрем, по миру не пойдем... А если нехватка случится,
старую  баню  на  дрова  продадим,  и  опять  гулять  можно,  -  шутит  Иван
Ермолаевич.
     Помниться будет Алешина свадьба и Лидочке Сперанской.
     Нарядный   и   молодцеватый  Николай  Олимпиевич  Гладышев  весь  вечер
танцевал  с  Лидочкой.  Танцевал  "вальяжно  и  марьяжно",  как  справедливо
заметил  Роман Иванович Векшегонов. Заметив так, он взял бутылку шампанского
и сказал:
     - А нет ли в тебе, Николай, какой-то схожести с этим вином?
     - В  чем же, Роман, такая схожесть? - мягко, но заинтересованно спросил
Николай Олимпиевич.
     - А  ты сам догадайся, - сказал Роман Иванович и улыбнулся Лидочке. - И
чего  вы  только  смотрите  на  эту  "бутыль  при  белом жилете"? Взяли да и
свернули бы головку вот так...
     Тут   Роман   Иванович  освободил  от  проволоки  бутылку  шампанского.
Раздался  хлопок.  Теплое  вино  хлынуло наружу. А Роман Иванович, довольный
этим, снова обратился к Лидочке:
     - И  кто бы мог подумать, что в этой бутыли столько силы, столько игры?
Позвольте  вам  налить,  Лидия Петровна, и предложить выпить вместе со всеми
дорогими  гостями  за  то,  что всем нам давно в голову приходит, да на язык
перейти побаивается.
     - Спасибо  за  тост,  Роман Иванович, - сказала Лидочка и повернулась к
Николаю  Олимпиевичу:  -  За  благополучное выполнение плана нашего завода в
этом месяце!
     Такой  поворот  всем очень понравился. Добрый смех прозвучал за столом,
а  Роман  Иванович, далее не сумев удержаться на высоте изящной словесности,
сказал Николаю Олимпиевичу:
     - Не  играл  бы  в  прятки  сам  с  собой.  Да  не боялся бы осуждения,
которого   нет.   Погляди   людям  в  глаза  -  и  увидишь,  что  все  тебе,
байбаку-вдовцу, хотят счастья.
     И  все  захлопали,  закричали  "правильно",  а  кто-то  потребовал даже
проголосовать предложение Романа Ивановича.
     Николай  Олимпиевич  хотя  и пытался свести это на шутку, но это ему не
удалось.
     - Теперь  тебе  и  провожать  Лидию  Петровну,  - сказал в конце вечера
Роман Иванович.
     - Я бы и сам догадался, Роман, - оправдывался Гладышев.
     Николай  Олимпиевич  и Лидочка оказались на улице. Он взял ее под руку.
Дома  спали.  На  улицах  ни души. Он да она. Он - такой притихший, боязливо
вздыхающий. А она - легкая, уверенная, посмелевшая.
     - Не  обращайте  внимания, Николай Олимпиевич... Мало ли что болтают на
свадьбах...
     - Разумеется,  это  так,  Лидочка...  Но если болтовня находит отклик в
твоей душе и ты хочешь повторить ее всерьез, то что тогда?
     Сердце Лидочки затрепетало, а она спокойнехонько сказала:
     - Я, право, не знаю, что тогда.
     - И я не знаю...
     - Тогда  спросим  у других, - послышался упавший голос Лидочки, а потом
она  как-то  строго  и  наставительно сказала: - Но во всех случаях не стоит
ходить в расстегнутом пальто.
     Лидочка   остановилась  и  принялась  старательно  застегивать  на  все
пуговицы пальто Николая Олимпиевича.
     И  кажется,  все  уже  было  ясно.  И  кажется, ничто не мешало Николаю
Олимпиевичу  продолжить  начатое  сегодня  Романом  Ивановичем Векшегоновым.
Лидочка так была готова к этому. Одно движение, одно слово и...
     Этого   не   произошло.  Застенчивость  и,  может  быть,  что-то  более
значительное не позволяли Николаю Олимпиевичу признаться в своих желаниях.
     - Благодарю  вас,  Лидочка, - сказал он после того, как Лида застегнула
последнюю  пуговицу  его  пальто.  -  Мне  так  приятны ваши заботы. Мне так
льстит  ваше  внимание  ко  мне,  и  я  так счастлив возможности идти с вами
рядом. Иногда я рисую себе таким вероятным наше...
     Тут  он, не договорив, принялся раскуривать потухшую трубку. А раскурив
ее, потерял течение своих мыслей и кратко заключил:
     - Люди должны быть благоразумны!
     - Несомненно,   -   согласилась  Лидочка  и,  подняв  у  своего  пальто
воротник, ушла в него.
     Была Лида, и нет ее.
     Может  быть,  он  и прав. Может быть... Но хочется, так хочется думать,
что Николай Олимпиевич не верит своей "правоте".


                                   XXIII

     Ийя  настояла  на своем. Алексей согласился отправиться в Гагру. Билеты
заказаны.   Укладывается   багаж.   Маленький  Алеша  сидит,  притихший,  на
скамеечке за старым фикусом.
     Ему  оба  пра и дядя Сережа внушили, как необходимо маме и папе поехать
в  Гагру, куда не пускают маленьких. Алеша пообещал не плакать и не скучать.
Пообещав  все  это,  он  старается  теперь  держать свое обещание. Но он еле
сдерживает себя.
     Почему  он  должен  остаться с холодным стеклом в рамке, откуда смотрит
его  папа?  Он уже достаточно нагляделся на этот портрет, когда не знал и не
видел  живого  папу.  А  теперь  он  встретился  с ним и узнал, какие у него
теплые  и  чуть  колюченькие щеки и какой большой и такой гладкий лоб. Зачем
же  он  снова  должен  жить  с  неживым  отцом  в рамке и слюнявить холодное
стекло?
     Неужели  мама не понимает, что ему трудно ждать, когда папа уходит даже
на  минутку?  Она  купила медведя, который рычит, и электрический фонарик...
Зачем ему этот фонарик и этот медведь без отца?
     Невесело  было  в  кудрявой  головке  Алеши. Он долго крепился, а потом
спросил:
     - Мама, а ты не можешь поехать одна?
     Ийя  ответила сыну звонким смехом и поцелуями. Алексея же не рассмешило
это. Он подошел к сыну и спросил его:
     - Алексей Алексеевич, тебе хочется, чтобы я остался с тобой?
     Мальчик не ответил. Он опустил голову.
     - Сын, я тебя спрашиваю: хочешь ли ты, чтобы я остался с тобой?
     - Нет, - тихо ответил маленький Алеша. - Мне не велели хотеть...
     У  Алексея опустились руки. Он оставил чемодан. Потом взял на руки сына
и сказал:
     - Мальчик  мой, ты еще очень мало знаешь своего отца. Сейчас ты узнаешь
его немножечко больше.
     В непонятных словах отца слышалась какая-то надежда.
     Алеша обвил ручонками шею Алексея.
     Вошла Степанида Лукинична, слышавшая в кухне этот разговор.
     - Как  это  ты,  Лешенька,  - стала она увещевать мальчика. - Обещал, а
теперь на попятную?
     - Молчи,  сын!  -  предупредил Алексей. - Ты умеешь держать свое слово.
Молодец.  А я... Я не давал никому никакого слова. Ийя, или мы остаемся, или
едем вместе с Алешей.
     Ийя  не  стала  спорить.  Ее  очень  растрогало  решение Алексея. И она
хотела  взять  на  руки  сына и порадоваться вместе с ним. Но тот не пошел к
ней.
     Это  задело  мать. Но не обидело. Сын был прав. Нельзя было разлучать с
отцом мальчика, так недавно нашедшего его.
     Векшегоновы,   решив   ехать   втроем,   уехали   вчетвером.  Степанида
Лукинична, пораздумав, прикинув, сказала:
     - Хороша  троица, а без четырех углов дом не строится. Замаетесь вы там
без меня с мальцом.
     Это  очень  обрадовало  Ийю. А об Алексее нечего и говорить. С бабушкой
он везде дома.
     Иван Ермолаевич с гордостью рассказывал потом старикам:
     - В  мягком, стало быть. Все четыре полки ихние. Только своя семья... И
я  бы  мог,  да  как-то  родной лес дороже. Давно уж мое ружьишко по боровой
птице плачет... Самая золотая пора.
     Любил  Иван  Ермолаевич  начало  весны,  с  первых  сосулек,  с первого
ручейка.  На  Урале самобытная, пугливая весна. Покажется, улыбнется, дохнет
теплом,  а  потом  как  будто  и  не  бывало ее. И проталины заметет, и небо
затемнит.  Но  все  равно,  коли  уж ей приходить пора, то темни не темни, а
никуда не денешься - посветлеешь, потеплеешь и сдашься.
     Редкий  день  не ходит по лесу Иван Ермолаевич. Есть теперь о чем ему с
лесом  поговорить.  Каждому  дереву  хочется  рассказать,  как пришли к нему
радости в старости.
     Все  хорошо,  с Сережей только бы наладилось. Хоть и не пример Алексею,
ближе к отцу с матерью, а все равно внук.
     Не  хочется  Ивану  Ермолаевичу, чтобы Сергей вернулся под крутую крышу
пряничного  домика.  Нельзя  прощать кривой игле, Руфке Дулесовой, сердечных
обид.  Наверно,  не  зря  в  Москву  уехала.  Явится  после разлуки в хитром
наряде,  в модном окладе и заведет опять по весне молодого тетерева в темный
лес.  Красота  - самый сильный капкан. А Руфка - ничего не скажешь, картина.
У  старого  человека  глаз ломит, на нее глядючи, а уж про Сережу и говорить
нечего.
     Напрасно  горюет  о  втором  внуке  Иван  Ермолаевич. Сходить бы ему на
семнадцатую  линию  да  посмотреть,  чем живет теперь Сергей Векшегонов, как
горят  его глаза, какая весна у него на душе. Коротким кажется рабочий день.
Малым  кажется  двойное перевыполнение норм. И это всего лишь начало, только
начало.  Что  ни  день,  то  новое  ускорение.  Иногда совсем незначительные
усовершенствования  тянут  за  собой пересмотр привычных операций, а затем и
узлов  сборки.  И  нет  на  линии  ни одного успокоенного человека. Нет и не
может  быть  для  них  последней ступени лестницы, последнего достижения, за
которым стоит черта и слово "стоп".
     Семнадцатая  линия  не  из  главных  на  заводе.  Она всего лишь приток
притока  большой  реки  сборки.  Малый  ручей,  а  громко журчит. Эти кем-то
сказанные слова перешли с уст на уста, и линию стали ставить в пример.
     Слава   коллектива  -  это  не  слава  одиночки.  У  нее  иной  аромат.
Счастливые  дни  переживает  бригада.  Полным-полны новыми замыслами горячие
головы.  И  не  одной  своей  линией  живут  они.  На них смотрит завод. Они
впереди.  Они  ведут. Поэтому им, как никогда, нужно было работать собранно,
не  упускать  даже малейшей возможности сделать больше, лучше, скорее. И для

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг