IX
На Старозаводской улице нет тайн. Уход Сережи тоже не мог остаться
тайной. Узнал об этом и Алексей. Ему было жаль Сережу, и, хотя стать второй
раз причиной страдания Руфины ему было больно, такой исход он и считал
неизбежным.
Иван Ермолаевич, чтобы отвлечь внука, стал расспрашивать о самоходных
фабриках:
- Алешка, стар я и туп уж, наверно, а отставать боюсь. И до того-то
мне желательно досконально узнать про твои самоходные фабрики, что даже не
сплю от любопытства.
Старик хитрил. Ему хотелось отвлечь внука, посадить его на любимого
конька и заставить умчаться в мечты.
Последние два года Векшегонов жил мечтой о фабриках на колесах. Он
пока еще не делился этим ни с кем. Боялся, что мечта, не ставшая
убеждением, может рухнуть, если в ней усомнятся другие. Идея фабрик на
колесах родилась в сибирских просторах. Она родилась, когда завершалось
строительство бумажной фабрики. Она выросла в тайге, на берегу большой
реки. Фабрика еще не вступила в строй, а окрестные лесные массивы уже
заметно поредели. И Алексей подумал тогда: что же будет через десять -
пятнадцать лет, если теперь заготовители бумажного сырья - древесины - так
глубоко шагнули в тайгу? Не слишком ли дорого будет стоить доставка леса
издалека? Даже рекой. Всегда ли сырье нужно доставлять к фабрике, нельзя
ли, чтобы фабрика приходила к сырью? Приходила так же, как приходит
комбайн, обрабатывающий своего рода сырье, каким являются колосья. Не есть
ли комбайн маленькая фабрика на колесах? А драга? Разве драгу нельзя
назвать самоходным заводом по добыче золота?
Иван Ермолаевич, слушая жаркий рассказ внука, загорался и сам. Ему
была понятна суть идеи, ее возникновение и развитие. И он сказал:
- Дельно, Алеша. Давай дальше.
Найдя благодарного слушателя, Алексей перешел к описанию сухопутного
корабля:
- Он так велик, дедушка, что даже самые высокие деревья по сравнению с
ним не более чем колосья пшеницы по сравнению с комбайном. Вот лес... Вот
бумажный корабль-фабрика на огромных гусеницах. Гусеницы шириной с нашу
Старозаводскую улицу.
Ивану Ермолаевичу была показана страница альбома.
- Это еще набросок, дедушка. Это еще только эскизные поиски самоходной
фабрики. Ты видишь, как она высится над тайгой. Видишь, как она сжинает,
точнее, выкорчевывает деревья, а потом проглатывает и перерабатывает их в
бумагу. Как это будет происходить, мне пока во всех подробностях еще не
ясно... Но я знаю, что машины и механизмы фабрики, обрабатывая и сортируя
древесное сырье, превратят его в бумагу, а отходы станут энергетической
пищей фабрики. То есть топливом. Это корневища, ветви, кора. Тебе это
понятно?
- Вот тебе и на! Полная картина. И нос и корма. А за кормой
взрыхленная земля, которая с годами порастет лесом. Саженым или самосейным.
Так, что ли?
- Так, дедушка. Именно так... - Алексей радуется. Его глаза светятся.
- Тайга будет сводиться не полностью, а полосами. Понимаешь, такими
широкими просеками, чтобы оставшийся старый лес породил молодой.
- Об этом я и толкую. Значит, мы в одно с тобой думаем. В одно.
Рассказ продолжается:
- Ты представляешь, дедушка, как эта громадина движется все дальше и
дальше, в недосягаемые пока еще лесные массивы, где на корню гибнут
состарившиеся деревья, не принося людям никакой пользы, куда дорого и
невыгодно прокладывать железную дорогу. А самоходной фабрике не надо дорог.
Она сама себе стелет дорогу своими гусеницами. Для нее и река как ручей.
Конечно, не Енисей и не Амур, а обычные средние реки.
- А люди? Где будут жить люди? - спросил Иван Ермолаевич, входя
действующим лицом в мечту внука. - Где, скажем, буду жить я, когда приеду
гостем на твою самоходную фабрику?
И внук отвечает:
- Большие морские корабли вмещают тысячу, две, три тысячи человек.
Фабрике же достаточно двести - триста рабочих. Она должна быть
автоматизирована до предела возможного. Современные бумажные фабрики
требуют не так много рук. Фабрика на колесах - это и жилища для тех, кто
уходит в рейс. Как на кораблях. Но там вокруг вода. На земле всегда проще.
Вот, посмотри.
Показываются новые листы эскизов и набросков. Голос Алексея не
умолкает. Он, кажется, рассказывает не только деду, но и себе:
- Такие фабрики, дедушка, не только возможны, но и неизбежны. И не
одни лишь бумажные, но и фанерные, химические, фабрики искусственного
волокна, фабрики по прокладке дорог. Шоссейных и железных. Фабрики по
добыче полезных ископаемых и переплавке редких руд. Мало ли даров в этом
еще неоткрытом краю. Иногда ценнейшие месторождения бывают недостаточными
по мощности... Ты это понимаешь?
- Понимаю, Лешка.
- И на их базе, ну, что ли, возле них, не имеет смысла возводить
завод. Потому что ему месторождения может хватить на год, на два. А
самоходному заводу это неважно. Он может прийти хоть на месяц. Взять,
переработать и уйти на новое малое месторождение. Дедушка, веришь ли ты,
чувствуешь ли ты, что я не фантазер, а практик?.. Понимаешь ли ты, что
передвижные фабрики - это новая страница в нашем народном хозяйстве? Не
посмеешься ли ты надо мной? Я ведь хорошо знаю твою смешинку и как ты
иногда скрываешь ее от людей, которых любишь.
Иван Ермолаевич нахмурил брови, поднялся с лавки и строго посмотрел на
внука:
- Лешка, хитрить с тобой - значит врать себе. Я мало прошел классов, и
мне никогда не понять, скажем, устройства обыкновенного радиоприемника. А
уж про космический корабль нечего и говорить. Тут я чурка чуркой. Но это ни
в каком разе не значит, что я не вижу, по возможности своих глаз, куда
ведут и что дадут нам космические корабли и какими они будут лет через
двадцать, а то и через пятьдесят лет. Для этого хватает и моего ума.
Иван Ермолаевич снова сел на скамейку рядом с Алексеем, обнял его и
стал говорить, будто боясь, что его подслушают стены, фикус или кот Мурзей.
- Алешка, я верю в твои фабрики, хотя и знаю, что это пока бумага.
Мечтания. Я верю в них, потому что они в линии жизни. В линии, которая еще
не прочерчена, но не может не прочертиться. И то, что ты сказал про
комбайны, про драги и про то, что многие фабрики неминуемо должны приходить
к сырью и сойти со своих фундаментов, - для меня это как дважды два. А
какой будет фабрика - гусеничной, или шагающей, или разборно-сборной, или
вертолетной - это дело десятое. Если суть верна, она найдет свою плоть. Эту
ли, - Иван Ермолаевич ткнул пальцем в альбом эскизов, - или какую-то
другую, судить не мне. Одно только беспокоит меня, Алексей. Ты!
- Я?
- Да. В тебе есть свой свет. Хороший свет. Но ты пока еще тусклый
фонарь.
- Почему же, дедушка?
И дед ответил:
- Ты боишься своего света. Тебе страшновато дать волю его лучам. И
даже со мной, с твоим первым дружком-товарищем, ты говоришь с какой-то
опаской. Лешка! Разведчик должен быть осторожен. Это так. Осторожен, но
смел. А смел ли ты? Нет, Леша. Ты башковит и умел, но не смел. Если ты
веришь своему кораблю, зачем тебе спрашивать, верю ли я ему? А если не
верю, тогда что? Опустить руки? Отказаться? А вдруг я пень? А если на пути
твоих фабрик встретятся еще пни?..
Иван Ермолаевич, потеряв нить разговора, вспомнив, с чего начал и чем
хотел кончить, стал говорить снова:
- Алешка!.. Помни, Алешка, дедов наказ. Живущий только сегодняшним
днем, как, к примеру, твой дядька, Николай, живет во вчерашнем дне. В
сегодняшнем дне живет только тот человек, который зашагивает в завтрашний
день. Кто думает о нем. Кто желает его. Конечно, не всегда находит ищущий,
но не ищущий - никогда ничего не найдет. А ты ищешь. Ищешь... И в этом твое
счастье.
- Спасибо тебе, дед. Большое спасибо.
Алеша приник к теплой груди старика. Тот стал гладить его кудри. Так
сиживали они годков двадцать, пятнадцать тому назад. Время прошло, а
отношения между ними все те же.
Хорошо мечтается Алексею Векшегонову.
Как бы ни выглядела фабрика на колесах - "кораблем" в одиночном
плавании или "флотилией", состоящей из цехов на колесах, это придет,
найдется. Дедушка прав: если не думать, не мечтать уже сегодня, сейчас о
завтрашнем дне, не заглядывать в него смело и дерзко, то во имя чего мне и
всем нам жить сегодня?
Пусть эти корабли еще не завершены и на ватмане. Но все-таки они уже
есть. Разве не все, созданное человеком, было когда-то всего лишь мечтой?
X
После двух дней безделья Алексей Векшегонов решил показаться на люди и
побывать на своем заводе.
Здесь началась его трудовая жизнь. Здесь знакомо и мило каждое
строение, каждая труба, каждый перекресток заводских улиц. Дорог шум, и мил
запах.
Деревья, в посадке которых участвовал Алексей еще мальчишкой, стали
большими. Появились новые здания цехов. Из сборного бетона. Теперь строили
только так.
Не все узнают Алексея, а он не окликает их. Не хочет задерживаться и
рассказывать, что да как. Ему нужно скорей пройти в заводоуправление к дяде
Николаше.
И вот он у дверей его кабинета.
- Вы к кому? Как сказать о вас?
Знакомый голос Лидочки Сперанской вдруг умолкает, потом снова поет, но
уже на другой ноте, в которой слышится извинение:
- Алеша... Алексей Романович, я вас не узнала. Здравствуйте. С
приездом. Вы совсем?
- Не... не знаю, - слегка заикнулся Алексей. - А вы теперь работаете
секретарем?
- Нет, нет, - почему-то смутившись, ответила Лидочка. - Я референт по
техническим новостям... Секретарь обедает, и я заменяю его... Проходите...
Николай Олимпиевич один.
- Ба-а! - Николай Олимпиевич вышел из-за стола и облобызался с
племянником.
- Здравствуй, дядя Николаша.
- Н-ну, рассказывай... Правда, я кое-что уже знаю... Садись.
Они уселись в кресла перед письменным столом. Гладышев с любопытством
разглядывал Алексея.
Рассказ Алексея был кратким. Точным. Похожим на рапорт.
- Да что ты, право, как послужной список читаешь, - прервал племянника
Гладышев. - Кроме заводского монтажа, было же у тебя еще что-то в жизни?
- Кажется, нет, дядя Николаша.
- Так и не влюбился?
- Пробовал, - сознался Алексей и покраснел, - только все это было
каким-то самообманом. Таким же, как тогда... Но не будем об этом.
- Почему же не будем-то? - спросил Николай Олимпиевич, придвигая
кресло. - Даже я пока еще не теряю надежды. Одиночество такого рода
противоестественно и в мои годы.
- Наверно.
- Лешка, ты что-то скрываешь?
- Кажется, нет.
- А мне кажется - да. Леш... ты можешь быть откровенным с твоим
дядькой?
- Странный вопрос. В скрытности меня еще никто не обвинял.
- Это верно. Курить еще не научился на новостройках?
- Нет, не научился.
- А я не могу разучиться.
Николай Олимпиевич принялся неторопливо набивать трубку, потом
раскуривать ее. Он явно обдумывал вопрос, который хотел задать Алексею.
- Ты только не обижайся... Я, Лешка, не хочу вторгаться ни в чью
жизнь. Но иногда приходится. Скажи, ты давно не видел Ийю Красноперову?
- С тех пор, как она уехала. А почему ты спросил вдруг о ней?
- Я потом отвечу тебе. И не переписывался с нею?
- Нет.
Николай Олимпиевич развел руками, пустил клуб дыма.
- Странно, очень странно.
- Что же тут странного? Нужно знать Ийю.
- Знай, братец, не знай, но согласись: если спустя столько времени
прямо вслед за тобой приезжает она, то едва ли это можно объяснить простой
случайностью.
Алеша вскочил. Он не поверил услышанному:
- Она приезжает? Когда?
- Лидочка сказала, что Адам Викторович ждет ее завтра.
- Дядя Николаша, у меня, кажется, подкашиваются ноги. - Он снова сел.
- Это на самом деле очень странно. Мне часто казалось, когда я приезжал на
новый завод, что встречу ее. И теперь вдруг... Так неожиданно... А может
быть, мысли каким-нибудь образом... Нет, это, конечно, мистика...
- Несомненно. Ларчик, наверно, открывается гораздо проще. Если ты
ничего не знал о ней, то, может быть, она знала о тебе. Ведь переписывалась
же она с дедом. С Адамом Викторовичем. И может быть, тебе следует
поговорить с ним.
- Да, да, - ухватился за подсказку Алексей. - Я сейчас же к нему... -
Потом он остановился. - Но столько лет я не видел его...
Раздался телефонный звонок. Он как бы напомнил Алексею о рабочем дне
Николая Олимпиевича.
- Ты извини меня, дядя Николаша... Я хотел на минуту и по делу, а
пробыл чуть ли не час...
- Да полно тебе, Лешка... Порасспроси Лидочку. Она разговаривала с
Адамом Викторовичем... Бывай здоров!.. Нет, это я не вам, - сказал в
телефонную трубку Гладышев.
Алексей уже был за дверью кабинета и спрашивал Лидочку о приезде Ийи.
- Точно! - подтвердила Лидочка. - Он их ждет завтра.
- Вы сказали "их"? Кого их? Разве она приезжает не одна?
Лидочка еле заметно улыбнулась:
- По-моему, не одна. Если Адам Викторович назвал их "моими милыми,
дорогими гостями"... Если он сказал: "Теперь я, наверно, переберусь к ним
на жительство", значит, Ийя не одинока. Это вас огорчает?
- Я еще не знаю, - ответил Алексей. - Это так неожиданно... И так
приятно... Ее муж, наверно, химик... А я чуть было не уехал вчера... А как
вы, Лидочка? Ведь мы не виделись три года. Я все о себе да о себе. Как вы?
- Все так же. В моей жизни ничего не изменилось. Разве что стала
старше. Но вам-то, Алеша, зачем знать обо мне? Учтивости ради?
- Нет, почему же... Я часто вспоминал о вас... Я ведь очень хорошо
отношусь к вам... Лидочка, не обращайте на меня внимания, я как-то не в
себе. Столько потрясений... Вы, очевидно, еще не знаете, что происходит у
нас в семье.
- Знаю, Алеша. Я все знаю.
- Тем лучше. Извините. Мне, кажется, нужно сейчас собраться с мыслями.
В голове такая окрошка... Я пойду.
Лидочка проводила Векшегонова до входной двери. Потом вернулась и
поняла, что она тоже должна собраться с мыслями. Ей всегда нравился Алексей
Векшегонов, но в ее голову никогда не приходила мысль о невозможном. А
теперь она, подумав о Руфине, Ийе, спросила себя: "Мог ли быть счастлив со
мной Алексей Векшегонов?" И оказалось, что мог бы.
Разве он не такой же одинокий в личной жизни, как и она? Разве она
растеряла тепло и чистоту своего сердца?
Векшегонов ничего не знает о ней. Они, в самом деле встречаясь много
раз, ни разу не встретились. А если бы встретились, если бы она хоть
немного приоткрыла свою душу, то, как знать, может быть, он увидел бы ее
другой.
Так хорошо мечтается Лидочке. И так боязно ей мечтать.
Она смотрит в окно. Ярко светит солнце. И кажется, уже тепло-тепло, а
на самом деле стужа. Иногда нужно вдумчиво и критически относиться даже к
ярким солнечным лучам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг