заграничному турне. И когда уже оставались до турне считанные недели, вдруг
подул какой-то ветерок. Затем мне одним из организаторов поездки
"доверительно" было сказано, что кто-то нашел мои возможности
недостаточными, чтобы представлять советский цирк за рубежом.
Все это говорилось сочувственно и по секрету... И чтобы "спасти мою
репутацию", мне посоветовали самой отказаться от поездки, найдя благовидную
причину.
Это было как снег на голову. Я не находила себе места. И тетушка,
также "спасая" меня, посоветовала объяснить мой отказ предстоящим
замужеством. Павел Павлович на другой же день сделал предложение, и я,
негодуя, не помня себя, ответила согласием...
Крышка западни захлопнулась. Мышь была поймана. У тетушки появилась
новая шуба. У сотрудника, участвовавшего в организации заграничного турне и
"оберегавшего" мою цирковую репутацию, заметно улучшился гардероб...
Разумеется, тогда я об этом не знала, как не знала и о крысах, позволивших
Павлу Павловичу так щедро вознаградить сватов. Я не в претензии на тетку.
Он обманул и ее. Счеты у меня только с ним.
Я ушла из цирка. Дом Павла Павловича стал моей клеткой. Я не могу
обвинить его в дурном обращении. Его отношение ко мне было таким же, как и
ко всему тому, что принадлежало ему. Картины, серебро, антикварные
редкости, меха и, наконец, крысы...
Я упала из-под купола цирка, но не расшиблась. И не покалечила своей
души. Я не хочу скрывать - материальный соблазн не миновал меня... Все это
было, пусть не в такой степени, как это кажется Серафиме Григорьевне и,
может быть, кому-то еще... Это было. Но этого больше нет. Я поднялась после
падения без посторонней помощи, на свои ноги, без костылей.
Вот и все.
Теперь дайте мне немножечко всплакнуть. Дайте мне почувствовать, что
на свете есть человек, который может правильно понять меня и оценить мою
откровенность.
XXXVI
Глаза Алины смеялись, а слезы еще текли.
- Боже, какой вы родной, Аркадий Михайлович! У вас, кажется, брови,
как у моего папы, чуточку с рыжиночкой.
Она коснулась своим тонким, длинным пальцем сначала одной брови
Баранова, потом другой и шепнула:
- Мой рассказ не убедил вас? И вы, добрый человек, не находите для
меня оправдания? Или хотя бы снисхождения?
- Нахожу, - сказал Баранов. - Только не называйте меня добрым. Да и
доброта доброте рознь. Например, доброта Василия Петровича позволяет ему
мириться с проделками тещи. Во мне нет и не может быть такого доброго
начала. Я вам скажу все, что думаю о такого рода браках. Неравных браках. А
в данном случае - противоестественном браке. Не сердитесь, если я буду
резковат. Но ведь не соловьев же слушать пришли мы на это свидание?
- Да, конечно, Аркадий Михайлович.
- Я допускаю как редчайшее исключение, когда молодая женщина любит
человека вдвое старше себя! Но для этого человек должен быть, во-первых,
человеком, а во-вторых, содержательной, интересной личностью. Я знаю очень
немолодого композитора, в которого тайно влюблена очень молодая женщина. И
я верю ее любви. Потому что такого невозможно не любить женщине, для
которого его мир музыки - ее мир. Она скрипачка. Вы наверняка слышали ее
имя. Брак Василия по возрастным признакам тоже не очень равный, но я не
вижу в нем неравенства. Напротив, иногда молоденькая Ангелина Николаевна
мне кажется старше Василия. Василий - человек длительной юности. Я его вижу
комсомольским вожаком. Заводилой. Весельчаком. Правда, дом и Серафима
Григорьевна - заботы приглушили все это. Приглушили, но не умертвили. Но
это преамбула. Я не утомляю вас?
- Нет, я терпеливо жду, когда вы начнете говорить обо мне.
- Сию минуту. Но прежде еще маленькое введение. Алина Генриховна, не
казалось ли вам оскорбительным, когда в театре или на курорте вам
встречается пара - он уже не без труда передвигает ноги, а она еще не
вступила в полную силу расцвета?
- Да, Аркадий Михайлович, это всегда выглядит оскорбительным.
- Для кого?
- Для нее.
- Не только. Но и для общества. Браки такого рода, если вы захотите
вдуматься, чистейшей воды проклятое наследие капитализма. Я не ищу иных
слов. Прямые политические слова всегда наиболее точны. В этих браках,
извините за прямоту, сквозят товарные отношения.
- Вы сказали - товарные? В каком смысле, Аркадий Михайлович?
- В самом прямом. В экономическом. Есть более точный термин для
подобных отношений. И они, эти отношения, не изменяются от их
продолжительности или узаконения их регистрацией. Какая разница между мигом
и десятилетием, если сущность и мига и десятилетия основывается на
вознаграждении! Прямым ли вручением денег или косвенным вознаграждением - в
виде дачи, нарядов, украшений...
Алина незаметно сняла золотой браслет и сунула его в сумочку.
- Природа такого союза, хочется сказать - такой материальной сделки,
остается той же. Потому что в ее основе лежит купля и продажа или, как я
уже сказал, товарные отношения. И как бы искусно ни оправдывала себя
молодая женщина и, того хуже, девушка, вышедшая замуж за господина,
похожего на Павла Павловича Ветошкина, общественное мнение никогда не
обелит ее. Не обелит, если даже оно молчит. Молчание тоже о чем-то говорит.
Алина, заметно побледневшая, нервничая, спросила:
- Вы, кажется, от общего уже переходите к частному?
- Нет, Ветошкин не частность. Он, правда, исключителен по своему
цинизму. Но если бы он был иным? Романтиком или благодушным простаком?
Природа стариков - приобретателей молодых жен - не украшается никаким
обрамлением. Ни положением, ни заслугами, ничем. Всякий брак по расчету был
и остается буржуазным, капиталистическим браком.
- Капиталистическим? - Алина пожала плечами и, желая обезоружить
Баранова, спросила: - Так что же выходит?.. Если есть капиталистический
брак, значит, в противоположность ему, должен быть и коммунистический.
Какой же он, этот брак?
Баранов ответил так:
- Я, разумеется, не являюсь теоретиком и провидцем браков будущего. Но
я думаю, что брак в идеальном виде - это такое соединение женщины и
мужчины, когда их сводит воедино любовь. И только любовь, без всяких
побочных соображений и примесей корысти, выгоды и прочих материальных
зависимостей. Любовь, и только любовь, в коммунистическом обществе будет
цементирующей, и очень прочно цементирующей, силой супружеской пары. Я верю
в это. Согласны ли вы с этим?
- Умозрительно - да. Но практически даже в наши дни существует
достаточно всякого-разного. Приходится принимать во внимание многое.
- Вы правы. Пока существует экономическое неравенство, пока есть
возможность обманывать, наживаться, стяжать, рецидивы капитализма будут
давать себя знать и в браке. С этим нужно бороться, но как? Могли бы,
например, закон, суд, печать, прокурор запретить вам вступить в брак с
господином Ветошкиным? Никто не мог воспрепятствовать вам, кроме вашего
сознания, а оно, какие бы доводы вы ни приводили, оказалось не на высоте.
- Значит, в вашей душе нет для меня прощения?
- При чем здесь мое прощение? Я не судья. Мой голос в данном случае
совещательный. Дайте закончить мысль... Ваш брак с Ветошкиным не мог бы
произойти, если бы вы не согласились на него. Ловушки, мышеловки, тетки,
коварные подстрекатели, крах заграничного турне - все это доводы для
успокоения вашей совести, которая заговорила в вас. Вы хотите оправдаться
перед собой и зовете меня в адвокаты. Вам нужно, чтобы я помог вам
уговорить вашу совесть. Это невозможно. Невозможно потому, что вы
сознательно разрешили Ветошкину приобрести вас. Сознательно. Это же не было
делом минуты. Это же были недели размышлений. И старая ведьма, о которой
вы, наверное, тоже наслышаны, была не просто вашей главной сводней, но и,
что называется, посаженой матерью, а тетка - всего лишь ее пособницей. Анна
Гавриловна, вы нуждаетесь не в самообманных примочках и припарках. Вы
должны трезво и мужественно понять и оценить свое падение.
- Падение? - почти взвизгнула Алина.
- Неужели вы это считаете взлетом? Ваши отношения с Ветошкиным, еще
раз прошу простить за повторение, были отношениями купли и продажи. И нам
незачем с вами искать благозвучных определений и легкомысленно сводить это
все к легкому головокружению по неопытности и коварству тетки. Это не нужно
для вас. Вы никогда не любили Ветошкина. Его не может полюбить даже
Серафима Григорьевна, хотя она, как я слышал, и ставит на него свои сети.
Это принципиально то же самое. Только в этом случае обман будет обоюдным.
Значит, экономическая сделка в этом случае может выглядеть наиболее,
относительно говоря, честной.
- Спасибо, Аркадий Михайлович...
Алина решила уйти. Баранов удержал ее:
- Нет, погодите, Алина. Не затем я шел сюда, чтобы поссориться с вами,
а "совсем наоборот", как говорит Сметанин из "Красных зорь".
Алина запротивилась:
- Странный способ... Отхлестать по щекам... Назвать женщину где-то
между строк худшим именем, какое только можно вообразить, и после этого
говорить "совсем наоборот".
- Анна Гавриловна! То, что я сказал, это правда. Она колюча, обидна.
Можно было говорить мягче. Но разве эта мягкость была бы достойной платой
за ваше доверие ко мне? Правда не браслетка, ее нельзя спрятать в сумочку.
- Вы жестоки, Аркадий Михайлович!
- Я чудовищно милосерден. Я не узнаю сегодня себя. Я, кажется, еще
никогда не говорил ничего подобного женщине. Видимо, ваша жизнь как-то
особенно небезразлична мне. Наверно, поэтому я и не могу помочь вам
обмануть себя. Если стыд, и боль, и слезы большого глубокого раскаяния не
помогут вам, значит, не поможет никто. Если вы не содрогаетесь при
воспоминании о его прикосновении всего лишь к вашей руке или щеке, значит,
мое и ваше время сегодня было не просто потеряно, но и осквернено. Вы,
окунувшись в помойную яму, хотите убедить себя и других, что от вас пахнет
розовым маслом. В это не может поверить даже негодяй. Человеческая духовная
чистота будет и уже становится важнейшим, извините за протокольное
выражение, критерием человеческой личности. Коммунистическим критерием.
Алина не могла сдержать рыданий:
- Так что же теперь?
- Спросите об этом свою совесть. Спросите стыд, заливший ваши щеки.
Спросите ваши слезы. Спросите, наконец, вашу домашнюю работницу Феню. Она
хотя и сбежала из колхоза "Красные зори" в погоне за длинным рублем, но
продала Ветошкину только свои рабочие руки. Рабочие, но не девические.
Когда же Ветошкин попробовал поцеловать ее руки, а затем обнять Феню, она
ему тут же довольно выразительно объяснила свою точку зрения на этот счет.
В результате этого объяснения Ветошкину пришлось заказывать протезисту
новую верхнюю челюсть. У Фени очень твердые взгляды на чистоту отношений.
- Кто вам сказал об этом?
- Серафима Григорьевна знает все, что происходит в доме, куда она
мечтает войти хозяйкой, - ответил Баранов. - Таким образом, и Феня могла бы
вам дать полезные советы.
Баранов посмотрел на часы. Алина, заметя это, спросила:
- Я, кажется, слишком много отняла у вас времени?
- Нет, - ответил Баранов, - сущие пустяки. Два часа тридцать пять
минут.
- Откуда в вас столько сарказма? У вас такое открытое доброе лицо...
Баранов не ответил на это. Еще раз посмотрев на часы, он спросил:
- Вы в городок, Анна Гавриловна?
- Нет, я в цирк. Там еще не закончилось представление.
Они поднялись. Он проводил ее до остановки автобуса. Разговор не
возобновлялся. Да и не о чем было уже говорить.
XXXVII
Двенадцати еще не было, когда Баранов вернулся домой.
Василий готовился к засаде. Хорь раньше двух никогда не приходил.
- Ну как, Аркадий? Свиделись?
- Она превосходный человек. Она выпутается из тенет старой ведьмы.
- Далась тебе, понимаешь, эта сказка...
- Далась не далась, а из головы не выходит. Это не простая сказка,
Василий, хотя она и не так гладко пересказана...
Василий не слушал.
- Ну как, ты будешь со мной охотиться на хоря?
- Да нет, Василий... Он, я думаю, больше одной курицы не загрызет, а
ее цена дешевле твоей ночи.
Аркадию Михайловичу хотелось после встречи с Алиной остаться одному. И
он направился в светелку на второй этаж. А Василий залег в засаду.
В доме уже спали. Храпели и плотники в шатре.
Не думал Аркадий Михайлович, что его отпуск будет таким хлопотливым.
До пленума городского комитета партии остается не так много дней. Ради
этого пленума и приехал сюда Аркадий Михайлович. Ему оказывают огромное
доверие. Предстоит большая и трудная работа. Справится ли он с нею?
Справится ли, если он не может распутать "нитки в этом курятнике" и решить
частную историю в доме своего друга?
Не уехать ли ему отсюда? Не правильнее ли будет перешагнуть малое и
оказаться ближе к большой жизни большого города? Что его удерживает здесь?
Что?
Ведь Василий не ребенок. Его нельзя взять за руку и увести. Он любит
Ангелину. У него здесь дом. Ему дорог здесь каждый корень, каждый
посаженный им куст, каждый пущенный им в пруд ерш...
Да что ты, право, Аркадий! Зачем ты все это так близко принимаешь к
сердцу? Нельзя же в ущерб большому распыляться на малое...
Но малое ли это? Малое ли?
Уже половина третьего, а ты не спишь. Ты все думаешь. Перестань. Усни!
Но как можно не думать, коли такой добрый и, главное, духовно здоровый
человек, как Василий, не понимает, что он в ловушке у своей тещи Серафимы
Григорьевны.
В ловушке ли?
Не он ли сам построил себе западню с мезонином и сознательно вошел в
нее? Как тесно в твоей голове, Аркадий Михайлович... Как недостает в этой
тесноте нужных хороших мыслей...
Несомненно одно - ты должен поговорить со своим товарищем. Поговорить
так же, как с Алиной, ничего не смягчая. Поговорить, не жалея и не щадя
его. Настоящая дружба выше жалости.
Так он и решил, засыпая. Но уснуть ему не пришлось. Раздался выстрел,
а затем начался переполох.
Василий долго ждал хоря, а хорь не приходил. Наконец послышался шорох.
Василий напряг глаза. Он увидел крадущегося вдоль затемненного фундамента
зверька. Луна светила по ту сторону курятника.
Будь она неладна, эта луна! Чего доброго, промажешь - тогда снова
выслеживай всю ночь!
Василий выстрелил. Жертва с пронзительным визгом умчалась.
И когда все были на ногах, Василий увидел катающуюся по траве Шутку.
Собака безуспешно старалась выдавить передними лапами дробинку из
простреленного глаза.
- Милая Шутка! Несчастная Шутка!
Теперь стало ясно все. Это Аркадий нечаянно выпустил запертую в доме
собаку.
Пока сбегали к Ветошкину за Феней, пока она извлекала дробинку из
глаза собаки, уже рассвело.
- Будет жить! - сказала Феня. - Но останется кривой. Советую показать
глазнику.
- Ах, Шутка!..
Василий ушел в малинник. Ему было безумно жаль скулящую собачонку. Ему
было стыдно за нелепую охоту во имя куриного благополучия.
Разговаривать с Аркадием не хотелось. Видеть дрожавшую всем телом
Шутку с перевязанной головой он не мог. Василий уехал на завод часа на два
раньше срока.
А когда он уехал, Серафима, разводя руками, сказала:
- Скажите на милость! Как можно так расстраиваться из-за какой-то
собаки... Усыпить ее, да и все! Цена ей в базарный день четвертной билет!
Тут к Серафиме Григорьевне подошел Баранов. И он спросил ее громко,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг