на свою мать. Чертами лица. Голосом. Походкой. Но и эта всего лишь внешняя
схожесть теперь начинала тяготить ее. И она боялась этого растущего чувства
к матери, всячески ища оправдания ее поведению. Но всему есть предел.
Наступает такое время, когда человек, как бы он ни хотел, не может далее
обелять черное. Нечто подобное произошло сегодня.
- Нехорошо ты делаешь, мама, - сказала, оставшись с ней, Ангелина.
- Яйца курицу не учат, Линочка, - нравоучительно и спокойно заявила
Серафима Григорьевна. - Я мать. Не о себе думаю. О тебе пекусь.
Это, конечно, была явная полуправда. Такой же полуправдой было желание
Серафимы Григорьевны выдать Ангелину за Василия. Она тоже тогда пеклась об
Ангелине, а своей выгоды не забывала.
Что об этом говорить! Пока ей нужно молчать и прятать в своей душе
чужую ложь. Прятать, пока это возможно.
XXXIII
А Лидочка по-прежнему пасла коз, исправно доила их, кормила ненасытных
свиней и стеснялась в горячую пору ремонта дома попроситься в город, как
бабушке. Ее бабушка Мария Сергеевна часто пересылала письма через брата
Ивана. В последнем письме между строк чувствовалось, что бабушка
прихворнула. И брат Ваня не скрыл этого.
Теперь Лида уже не могла пренебречь бабушкиным здоровьем. Ведь бабушка
последняя кровная родня.
Лида хотела поговорить с отцом, но поговорила с Аркадием Михайловичем.
Он снова оказался на березовой опушке. Девочка была так искренна с ним, ее
боязнь за бабушку была так велика, а слезы так близко, что, пораздумав с
минуту, он сказал довольно повелительно:
- Вот что, Лидия... Отправляйся к бабушке, не заходя на дачу. А я буду
пасти коз. И буду в ответе за все.
- Вы?
- Я!
- Это же очень смешно и нелепо!
- Тем лучше.
Лидочка все еще колебалась:
- Но как отнесется к этому Серафима Григорьевна?
- Не беспокойся, моя милая. Я с нею договорюсь. Мы так хорошо понимаем
друг друга... Беги!
Лида побежала было, но, что-то вспомнив, вернулась.
- Это от Алины. Вот!
Лидочка подала Баранову письмо в маленьком конверте. Затем, сверкнув
белой юбочкой, она помчалась к трамвайной остановке. Козлята ринулись за
ней, но коза, привязанная к колу, позвала беглецов обратно. И они
вернулись.
Оставшись один в перелеске, Баранов не стал долго раздумывать, -
махнув рукой на коз, он отправился на дачу. По дороге на дачу Баранов
увидел девушку-почтальона.
- Нет ли Баранову письма? Дом семь. Дом Киреевых.
- Есть, есть. Даже два. Вот, пожалуйста! - Девушка подала письма. - И
затем, если нетрудно, захватите повестку Ожегановой Эс Гэ. Ей возвращается
из Целинного края перевод. Три тысячи. Объясните ей, что адресат, Радостин
Я Вэ, отказался получить этот перевод. Пожалуйста. Ей выдадут эти деньги
обратно на почте.
Из этой тирады, произнесенной залпом, Баранов понял сначала не очень
много. Но ему запомнилась фамилия - Радостин. Откуда он знал ее? Очень
знакомая фамилия. Потом вспомнил, что о Радостине писал ему Василий,
советуясь о своей женитьбе и "раскрывая всю дислокацию и положение вещей".
Он вспомнил о кандидате в женихи Ангелины. А вспомнив, он не мог не
спросить себя: зачем Серафиме Григорьевне понадобилось переводить Радостину
деньги?
Зачем?
Василий уже начал работать после отпуска на заводе. Его не было дома.
Ангелина Николаевна возилась с обедом. Серафима Григорьевна, как сыч, не
сводила глаз с плотников. Следила за каждой пришиваемой половицей,
проверяла, нет ли щелей. Старики Копейкины таскали для засыпки черного пола
сухую землю.
У Баранова с Ожегановой разговор был коротким.
- У меня, Серафима Григорьевна, есть дочь Надя. Она ровесница Лидочки.
И вам, надеюсь, понятно, почему я так люблю Лиду, если не считать, что она,
кроме всего прочего, дочь моего друга? У нее заболела бабушка. Ее родная
бабушка, Мария Сергеевна. И я приказал Лиде отправиться домой. У вас есть
возражения?
- А как же козы?
- Козы? Коз я оставил в лесу.
- Одних?
- Да. Они, как я заметил, вполне самостоятельные животные и щиплют
траву без посторонней помощи.
- А понравится ли такое хозяйничанье Василию Петровичу? -
осторожненько козырнула Серафима Григорьевна именем зятя.
На это Баранов решил выбросить козырька покрупнее:
- Ну, я думаю, что меня в этом деле оборонит Панфиловна!
- Какая Панфиловна?
- Та, что торгует не только вашими душистыми цветами, но и карпами
Василия Петровича, которые, я думаю - не утверждаю, а всего лишь думаю, -
вылавливаются в пруду не руками Панфиловны... Но вы знаете, я не люблю
семейных распрей, и тем более не в моем характере разбивать семейное
счастье. А оно может разбиться. Кстати, вот вам повестка на возвращенный
перевод из Целинного края, на имя Радостина... Он, кажется, если мне не
изменяет память, делал попытки жениться на вашей дочери?
Серафима Григорьевна, бледная, жалкая, сверкала и мигала левым глазом
так часто, что ей пришлось его закрыть. Это уже был явный тик.
- Да. Я была должна Якову Радостину три тысячи...
- И Радостин отказался получить обратно свои деньги?
- Может быть, его не нашли? Или он уехал?
- Нет, почтальон ясно сказала: "Возвращаются по требованию адресата".
Адресата, то есть Радостина. Читайте, - сказал Баранов, подавая повестку.
Ожеганову била мелкая дрожь. Теперь для нее не было страшнее человека,
нежели Баранов.
И она стала лгать нагло и откровенно:
- Я и в самом деле собиралась отпустить Лиду и перевести коз в стойло.
А вам, Аркадий Михайлович, спасибо за то, что вы так чутко отнеслись к
Лидочке!
- И я вас благодарю. Мне давно известно, что вы умная женщина!
XXXIV
Работа плотников близилась к завершению. Ангелина и Серафима
Григорьевна, жившие во время ремонта дома в светелке второго этажа,
освободили ее Баранову. Лидочка не возвращалась, хотя бабушке стало
значительно лучше. Она знала теперь, что Баранов не оставит отца в беде.
Иван приезжал изредка. Аркадий Михайлович все же сумел поговорить с ним
откровенно, хотя до конца так и не узнал этого тихого и, кажется, слишком
замкнутого парня.
Особенных событий за эти дни не было, если не считать ночного лая
Шутки и появления хоря, начавшего рыть новый подкоп.
Узнав об этом, Василий Петрович объявил:
- Ну, я его сегодня, бандита, укокошу! Где бы только залечь? Хочешь,
Аркадий, поохотимся вместе? У меня кроме двустволки есть еще отцовская
шомполка.
- Если не задержусь в городе.
- Зачем тебе туда на ночь глядя?
- У меня свидание.
- С кем?
- С Алиной.
- Да брось ты!..
- Тебя удивляет это, Вася?
- Да нет, но все же замужняя женщина...
- И что же из этого? Почему замужняя женщина не может встретиться и
поговорить с женатым мужчиной?
- Это конечно, Аркадий, может, но, понимаешь, почему не поговорить
здесь?
Аркадий Михайлович на это сказал так:
- Не все и не всегда хочется выносить на люди. Я думаю, что самый факт
разговора со мной Алины насторожил бы Павла Павловича. А у него, мне
кажется, есть основания насторожиться.
- Это верно, - сказал в раздумье Василий. - Я тоже, понимаешь, хотел с
нею как-то поговорить о ее жизни... Да как-то, понимаешь, постеснялся в
чужую жизнь залезать.
- В чужую жизнь? А есть ли теперь на свете или по крайней мере в
стране чья-то жизнь, которую можно назвать чужой? Есть ли, старшина
саперной роты Василий Киреев?
- Да так-то оно так... - хотел возразить Василий, но передумал. - Вот
что, давай я тебя подкину до трамвайной.
- Подкинь!
"Москвичок" тарахтя поковылял по колдобинам проселка, выехал на шоссе.
Попалась "Волга" с зеленым огоньком. Баранов крикнул: "Такси!" - и
распрощался с Василием.
По возвращении Василий занялся ружьем, а потом засадой. Был сделан
небольшой балаганчик из веток метрах в двадцати от подкопа. Шутку было
велено запереть наверху, чтобы она не спугнула зверя.
Тем временем на одной из окраинных улиц города, у водопроводной
колонки, неподалеку от рощицы, превращенной в небольшое подобие парка,
ждала Алина.
- Здравствуйте, Аркадий Михайлович, - окликнула она Баранова. - Все
как в романтической пьесе... Не правда ли, все это для вас так неожиданно?
- Нет, почему же! Мне это кажется вполне нормальным.
- И мне, - живо отозвалась Алина. - Мне с первой встречи с вами
захотелось рассказать вам о себе. Это не ново в жизни. Иногда люди, не
сказав и десяти слов друг другу, оказываются в первую же встречу старыми
знакомыми. Вы - мой старый знакомый. Мне кажется, вы были вожатым моего
пионерского отряда. Мне кажется, вы принимали меня в комсомол. Этого не
было, но это было, и меня никто не разуверит в том, во что мне хочется
верить. Вам понятно это?
- Да-да, - живо согласился Баранов. - И я теперь вспоминаю, что вы
были в моем пионерском отряде. И мы торжественно принимали вас в
комсомол... Я тоже убежден в этом, даже если вы были не совсем вы... Важно
то, что мы оба хотим этого. А это самое главное.
- А если это самое главное, то могу ли я не хотеть рассказать вам все,
чтобы оправдаться перед вами? Или перед собой? Это все равно. Такое бывает
в жизни?
- Разумеется.
Разговаривая так, они уселись на скамью в глубине рощицы. Алина
подняла вуалетку. Ее лицо заметно осунулось за эти дни. Глаза стали еще
больше. Она глубоко вздохнула. Помолчала с минуту и сказала:
- Сейчас я соберусь с мыслями и начну рассказывать. У каждого должен
быть такой человек, которому он может сказать все. У меня никогда не было
такого человека. Лида еще очень юна и наивна. А вы... Я влюбилась в вас с
первого взгляда. Нет, я была влюблена в вас до того, как мы встретились. Не
правда ли, Аркадий Михайлович, каждый человек должен быть влюблен в
недосягаемое?
Баранов заметно смутился:
- Вы заставили меня покраснеть, Алина Генриховна.
- Называйте меня Алиной. Или просто Анютой. Так меня называла мать.
Это мое настоящее имя. Я могу показать вам паспорт. Впрочем, зачем же...
Слушайте...
Рассказ Алины стоит специальной главы. И мы предоставляем ей эту
главу.
XXXV
- Я, Аркадий Михайлович, принадлежу к старинной цирковой династии. Она
не так знаменита, как династия Дуровых, которая, если не ошибается моя
тетушка, доводится нам родственной.
Мой дед, Иван Гаврилович, специализировался в молодые годы в жанре
клоунов-сатириков Бим и Бом. И кажется, иногда в петербургском цирке
Чинизелли дублировал одного из них.
Кончил свою жизнь мой дед на войне с Деникиным.
Мой отец, Гавриил Гарин, цирковая фамилия - Генрих Гранде, был
жонглером, занимался вольтижировкой. Работал на проволоке и закончил
"рыжим" у ковра. Белых клоунов он недолюбливал, как и я. Это какое-то
голубое амплуа.
Во мне отец хотел видеть воздушную гимнастку и одновременно готовил
меня в наездницы. Впрочем, я училась всему. И тарелкам. И проволоке. И даже
фокусам... У меня была нелегкая жизнь. Среднюю школу я окончила с трудом,
кочуя с отцом и матерью из города в город. А после школы ежедневные
цирковые занятия... Потому что хрящи и все такое, что вам неинтересно
знать, нужно "захватывать", как говорил папа, с самого раннего возраста.
Мой отец не был верующим человеком. Не верила в бога и моя бабка,
работавшая с тиграми. Но между тем бабушка, отдавая дань суеверию - ему
подвержены были многие циркачи, - словом, бабка тайком крестила меня Анной.
Но согласитесь, Анна - слишком тяжелое имя для воздушной гимнастки. И я
стала Алина. Довольно эффектное имя. А коли по цирку отец был Генрихом,
отсюда пришло и мое отчество - Генриховна. Дань цирковым пережиткам. Все
должно быть необыкновенно. Пережитки дают себя знать всюду.
Я влюбилась двадцати лет с небольшим. Он был тоже воздушный гимнаст.
Алексей Пожиткин. Имя явно неблагозвучное для афиши, но Алексей не хотел
считаться с традициями. Знаменитый клоун Олег Попов тоже мог бы придумать
себе сверхзвучное имя. Между тем едва ли кто в его жанре звучит громче в
советском цирке. Алеше было двадцать пять лет. Он тогда еще не сверкал под
куполом. Поэтому папа сказал, что я не буду счастлива с ним. К тому же он
дважды срывался. Отцу не хотелось видеть меня вдовой или того хуже - женой
калеки. И отец помешал моему счастью...
А потом... Потом, Аркадий Михайлович, у меня ничего не было. Это,
кажется, не мои слова. Это, кажется, слова леди Гамильтон, которые она
произносит в известном английском фильме.
А потом... Потом появился в цирке Павел Павлович. Появился таким
степенным, строгим, обездоленным жизнью вдовцом. Он приходил в цирк только
в конце второго отделения. Садился в первый ряд. Дождавшись моего номера
под куполом и посмотрев его, уходил.
В цирке все заметили это и стали поговаривать: "О-о-о! Алина! У него,
кажется, серьезные намерения". Мне тогда не было дела до его намерений, но
вскоре нашлась сваха. Это была моя тетка. Тоже Анна. Она не имела никакого
отношения к цирку. Она презирала его. Тетка работала театральной швеей. Она
и до сих пор, выйдя на пенсию, консультирует костюмеров. С нее-то и начал
прокладывать ко мне дорогу Павел Павлович.
С теткой нетрудно было познакомиться. Она консультировала и убранство
комнат. Побывав с этой целью на даче Павла Павловича, тетушка пришла в
совершеннейший восторг от всего, что она там увидела. Конечно, не от крыс -
он их скрывал.
Вскоре на дачу пригласили и меня. Павел Павлович неплохо играл свою
роль. Этакий Гремин из "Евгения Онегина"... Такой заслуженный и одинокий
воитель...
Тетка вскоре стала завсегдатаем дачи Ветошкина. И затем начались
"рассуждения о профессии воздушной гимнастки".
Все было очень логично. Успех работающей под куполом хотя и
блистателен, но скоротечен. Богатство хотя и презренно, однако не столь
вредно для жизни молодой женщины. Шуба из норки не теплее барашковой, но
элегантнее. Безнравственно думать о наследстве, а отказываться от него
нелепо. Пешая ходьба приятна, а езда в автомобиле еще приятнее. Старый муж
не находка, но и не потеря молодого возлюбленного.
И так изо дня в день. Из месяца в месяц. Вначале меня это смешило, и
мне даже было забавно представить себя женой Ветошкина. Но Павел Павлович
действовал не только через тетку. Нашелся еще некто. Узнаете и об этом...
Меня всегда называли "экспортной гимнасткой" - и долго готовили к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг