сказал, "по принадлежности".
Вскоре машина покатила к Дому приезжих.
Любопытных оказалось больше, чем ожидал Петр Терентьевич. Дети - от
малолеток и до вышедших из пионерского возраста - окружили машину, когда в
нее садился председатель колхоза с "американцами". Глазели из окон. О
весельчаке Тейнере уже знала вся деревня.
- Тейнер - это который с шофером сидит, - указал на него мальчик лет
девяти.
И Тейнер помахал детям беретом.
Ребята это оценили должным образом. Оценили и то, что с ним при случае
можно поговорить по-русски.
А случай был уже наготове. Ребятам хотелось показать американцу
бобровое озеро, лосей на воле, хижину дяди Тома, сооруженную ими в лесу, и,
конечно, голубятню.
Мальчики перебежали короткой дорожкой на Ленивый увал к Дому приезжих:
им хотелось увидеть, как старуха Тудоева встретит американцев.
Тудоиха, наряженная в "к обеднешное", давно поджидала на крылечке
недостроенного дома для приезжих его первых постояльцев. И как только
подошла машина, старуха направилась к ней, чтобы, поздоровавшись с
Трофимом, произнести давно заготовленные ею слова.
Петр Терентьевич рассказал дорогой о Тудоевой, и Трофим сделал вид,
что узнал ее.
- Здравствуй, молочная сестрица, Пелагея Кузьминична. - Трофим
поклонился, а затем протянул ей свою большую пухлую руку.
- Здравствуй, батюшка серый волк, Трофим Терентьевич. - Старуха
поклонилась в ответ. - Далеконько ты от нас убежал, да, видно, вспомнил на
склоне своей жизни родимую сторонушку.
- Да как еще вспомнил-то, Пелагея Кузьминична! Ногам не верю, что они
меня по родной земле носят.
- Не разучился еще русскими словами говорить?
- Да нет пока. Конечно, попризабыл кое-что, - сознался Трофим, - но у
меня на ферме русские живут. Не дают родные слова забывать.
Поздоровался и Тейнер с Тудоевой:
- Очень приятно представиться такому почтенному директору отеля. Моя
мама меня называет Джонни. Вы можете называть меня Ванькой...
- Да зачем же Ванькой-то? Можно и Ванюшкой... - шуткой на шутку
ответила Пелагея Кузьминична и попросила поглядеть "никем еще не обжитые
горенки".
- "Широка страна моя родная..." - запел Тейнер и заявил, что если ему
продлят срок пребывания в Советском Союзе, то он согласен здесь жить до
конца пятилетки.
Петр Терентьевич приветливо улыбался и вникал в каждое слово,
сказанное Тейнером. "Уж очень он как-то чересчур политически грамотен и
чрезмерно осведомлен в наших делах", - подумал Бахрушин. И, подумав так,
решил пока не делать для себя никаких выводов. "Поспешность заключений
иногда уводит с истинного пути, и человек принимается не таким, каков он
есть, а в соответствии придуманному твоим торопливым разумом облику", -
вспомнил он сказанное Стекольниковым.
- Да так-то, пожалуй, лучше, Петрован, - будто продолжая начатый
мысленно разговор, сказал Трофим, поставив чемодан в отведенной ему
комнате. - И тебе буду не в тягость, и себя не стесню.
- Именно, Трофим. Чем прямее, тем лучше... Ты как, отдохнешь или
пойдешь куда?
- Пойти-то бы лучше... А то как-то сразу и один... Давай уж, Петрован,
пожертвуй денек для меня. Сходим на речку... Может, и окунемся по старой
памяти... Да и дорассказать надо про свою жизнь.
Тейнер, рассчитавшись с шофером, видимо желая опять оставить братьев
одних, сказал Петру Терентьевичу:
- А я хочу предоставить возможность огуречному рассолу и водке
выяснить свои отношения и тем временем проверить качество новой кровати.
На этом и порешили.
Трофим сразу же, как они вышли в поле, приступил к продолжению
начатого. Это был холодный рассказ, вовсе не похожий на ту исповедь,
которую он обещал Петру Терентьевичу в письме. И Петр Терентьевич, слушая
Трофима, не верил даже тому, что было правдой.
И когда братья подошли к речке, Петр Терентьевич сказал:
- Всего все равно не расскажешь... Давай лучше пойдем в воду.
Здесь они когда-то купались мальчиками. Здесь ловили рыбу. Здесь они
теперь снова, на склоне лет своей жизни. А речка течет, как прежде. Может
быть, она стала чуть-чуть мельче. А может быть, только казалось, что она
была глубже и шире в те далекие детские годы.
- Ну что же... Это можно, - ответил тихо Трофим, оглядывая знакомые
берега. - Как много утекло воды, Петрован!
- Порядочно, - подтвердил Петр Терентьевич и начал вслед за братом
неторопливо раздеваться.
XV
Вечером этого же дня Бахрушин зазвал к себе старика Тудоева и
секретаря парткома колхоза Дудорова.
- Не пропадать же пельменям, - пошутил Петр Терентьевич, довольный их
приходом. - Да и перекинуться надо о текущем моменте.
Жаркий день сменился теплым вечером. Солнце еще не село, а уже запахло
табаком, посаженным в палисаднике Еленой Сергеевной. Доносились далекие
песни воскресного гуляния молодежи.
Петр Терентьевич начал рассказывать о своих впечатлениях не сразу.
Надо же было расспросить о здоровье семьи, о том, как провели день, каков
был улов карасей у Дудорова на Тихом озере, где тот бывал каждое воскресное
утро.
- Ты, парень, давай не о карасях речь заводи, а о Трошке, - сказал
Тудоев, - о карасях он тебе завтра расскажет, а об этой "рыбе" желательно
бы знать сегодня.
Петр Терентьевич помедлил с минуту, а потом начал так:
- Один себе на уме, а другой не крепко запертый дуботол. Я говорю про
Трофима. Пустой он или, лучше сказать, опустошенный. Читал, видать,
маловато, а может быть, и вовсе ничего не читал. Но, видимо, свое дело на
ферме знает. Русские слова попризабыл, но говорит складно. Политических
убеждений никаких. Стыдно даже как-то за него. Люди у него все еще, как в
девятнадцатом году, делятся на белых и красных. Вот и все его политические
взгляды. Себя не обеляет, но и не раскаивается. О людях судит по одежде и
по стенам, в которых они живут. Деньги, я думаю, у него единственный и
главный аршин. Душонка, если она у него есть, - не больше луковицы. Словом,
серый мужик. Скуповат. Жаден. О себе высокого мнения. "Я" да "я"... Жену,
Эльзу, не любит. В бога едва ли верует, но козыряет им. Не он один так
поступает в Америке. И у нас такие деляги есть. В колхозе он мало что
сумеет увидеть и того менее - вынести. Тары нет. Голова хоть и велика у
него и порожняя, да в нее, как мне думается, ничего положить нельзя.
Наглухо она запечатана для всего нового. А старое в ней сгнило. И вообще он
замороженный человек.
- Какой, какой, Петр Терентьевич? - переспросил Дудоров.
- Законсервированный, - разъяснил Бахрушин. - Смолоду он хоть как-то
да мыслил. Отличал все-таки эсеров от коровьего хвоста. А потом его будто
взяли и замариновали в консервной банке и продержали в ней сорок лет. Потом
откупорили эту банку, и он явился к нам из маринада этаким овощем соления
двадцатых годов... Может быть, я в чем-то и ошибаюсь, что-то преувеличиваю,
наговариваю на него. Может быть. Ведь у меня с ним особые отношения... Но
каковы бы они ни были, он для меня мертвый.
- А тот как? - спросил Кирилл Андреевич Тудоев о Тейнере. - Ребятью он
приглянулся.
- Да и мы с Еленой Сергеевной пока худого не можем сказать про него.
Американец он. Я с ним будто встречался раньше много раз. Наверно, в
книжках. Там он бывал под другими именами, другой масти, а существо одно и
то же. Но это все, Григорий Васильевич, - обратился он к Дудорову, - первые
впечатления. И, я думаю, впечатления поверхностные. Но какие бы они
поверхностные ни были, можно сказать, что Тейнер - человек общительный,
прост в обращении с людьми. Острословен в разговоре. Понимает толк в
русской речи и, как мне показалось, любит ее до щегольства. Зорок.
Любознателен и откровенен. Или делает вид, что откровенен. О нас знает раз
в сто больше, чем Трофим. В машине мы перебросились с ним о пятилетке, и
оказалось, что он читал съездовские материалы и даже помнит наизусть
некоторые цифры. Сталь. Зерно. Рост производительности. Очень хорошо
отзывался об электрификации.
- Допускает ли он, что мы перегоним Америку? - спросил Дудоров.
- Мы не касались этого вопроса, но все же он сказал, что в мире нет
шагов шире, чем наши. Но он тут же, как бы мимоходом, вставил о том, что
мы, широко шагая, многое перешагиваем. В смысле - недоделываем. Не обращаем
внимания. Не заботимся о качестве некоторых вещей. И с этим нельзя было не
согласиться, особенно когда мы ехали через наш старый мост. Мы ведь его
тоже перешагнули, не сменив опорные сваи.
- Он на меня произвел тоже неплохое впечатление, - заметил, к
удивлению Бахрушина, Дудоров.
- Как это понимать? Неужели ты виделся с ним, Григорий Васильевич?
- Разумеется. Должен же секретарь парткома знать, не терпят ли
приезжающие неприятностей.
- А он что?
- Ничего. Ответил, что чувствует себя отлично, и спросил, с кем имеет
честь разговаривать, и я назвал себя по имени, отчеству, фамилии и
партийной должности.
- Ну и как? - заинтересовался Бахрушин.
- Очень был доволен и ни капли не удивлен моим приходом. А потом
попросил показать ему село. И я не отказался. Пока вы купались с одним
американцем - с другим мы успели побывать в новом саду, в библиотеке, в
музыкальном кружке. Тейнер, оказывается, играет на скрипке. Не ахти как, но
все-таки... Ребята-скрипачи с удовольствием слушали его американские
детские песенки. А потом он играл "Сомнение" Глинки. Жалею, что не было
вас, Петр Терентьевич.
- А я и не сомневался, что Тейнер любит музыку и любит детей. За это
велю завтра же доставить ему подарочную бутылку Петровской водки.
- Тогда велите доставить две, - сказал Дудоров. - Тейнер заснял
маленьких скрипачей узкопленочным киноаппаратом для американского
телевидения и записал маленьким магнитофоном их игру. Я думаю, это все вам
должно быть приятно.
Бахрушин остался доволен. Может быть, Тейнер в самом деле такой
человек, каким выглядит. Не притворство же это ради стремления расположить
к себе! Зачем ему это? Хотя...
Всякое бывает на белом свете.
В этот вечер не в одном бахрушинском доме разговаривали о Тейнере и
Трофиме. Едва ли была изба, завалинка, улица, где не упоминались бы эти
имена и не пересказывались события минувшего дня, сразу же ставшие
достоянием всех. Но все это, как поведала Пелагея Кузьминична Тудоева,
только запевка к песне, а песня - впереди. И как она споется, пока гадать
рано.
- Утро вечера мудренее, - повторила Тудоиха известные сказочные слова
и добавила к ним свои: - А день и того больше. Не столько мудростью,
сколько длинностью. Поживем - увидим, а видеть, я думаю, будет что...
XVI
Трудовая жизнь колхоза шла своим чередом...
Как всегда в первый день сенокоса, Бахрушин поднялся до зари, чтобы не
упустить росу. До зари поднялись и остальные.
Сенокос и поныне остается веселым деревенским праздником. Даже
бухгалтерские работники и те просились покосить, погрести, пометать в стога
сено. Пусть машина давно вошла в обиход жизни колхоза, все же техническое
богатство не вытеснило матушку-косу. Коса все еще остается живой, не
знающей старости прабабкой шустрых косилок, как и старые деревянные грабли,
потерявшие в веках счет своему возрасту. И этому есть свое объяснение.
Самые сочные, молокогонные травы в Бахрушах растут в лесах, по малым
полянам, где для косьбы непригодна даже верткая одноконная косилка. А коса,
обкашивающая каждый пень, каждое дерево, дает добрую треть самородного
зеленого богатства, ничуть не уступающего сеяным травам.
Для "разминки телес" косил и сам председатель. Во время покоса на
своих постах оставляли только самых незаменимых. Птичниц. Доярок. Сторожей.
Дежурных по водокачке. Секретаря при телефоне... Да и те ухитрялись
выговорить себе подмену, чтобы хоть день-другой провести на покосе, на
вольном воздухе.
Большая половина косарей выехала на свои участки с вечера, чтобы
переночевать в лесных балаганах, сооруженных из веток, в незатейливых
шатрах или просто под разлапистой елью у костерка.
Ночевать в лесу ни с того ни с сего было бы странным для всякого, а
оправданная покосом ночевка в шалаше манила каждого. Теплые ночи, звонкие
песни, смолевые запахи, скородумки из первых грибов, уха с дымцом, ужин с
винцом, печеная картошечка особенно хороши в родных лесах.
И от мала до стара все веселы в эти покосные дни. Одни вспоминают,
другие надеются...
Кого только не одарил уральский лес своими щедротами, своим умением
молчать!
Семнадцать лет Кате, внучке Дарьи Степановны. Семнадцать лет. Еще
по-девчоночьи Катя тоща, легка и пуглива. Рано ей еще, как еще рано цвести
в сосняке, щебетать в ельнике... А что сделаешь, коли месяц тому назад он
повстречался на просеке, затормозил голубой, ухоженный до зеркального
блеска мотоциклет и, словно боясь своего голоса, сказал:
- Здравствуйте, Катя! Можно вас подвезти?
А Катя почему-то вдруг застеснялась, потупилась и ответила тоже на
"вы", как будто это был не их бывший вожатый Андрюша Логинов, а
посторонний, малознакомый человек:
- Да что вы, Андрей Семенович, я и пешком дойду. Тут всего-то осталось
километра три...
А он:
- Нет, что вы, пять! - И, отстегнув у коляски чехол, еще раз пригласил
Катю: - Пожалуйста!
С этого дня бахрушинским невестам стало ясно, что завидное и всегда
пустовавшее место в коляске мотоцикла молодого главного механика колхоза
прочно занято внучкой Дарьи Степановны - Катей.
Вот и сегодня Андрей Логинов гонял по лесным покосным таборам,
оставляя за собой синий дымок. Он якобы проверял технику. Только всякому
было ясно, что лесная покосная техника - коса да грабли - не нуждается в
заботе главного механика.
Андрей не знал, что Кате строго-настрого приказано Дарьей Степановной
не появляться весь этот месяц в Бахрушах. И пока не уедет в Америку
"бабушкина напасть", Катя вместе с братьями будет жить подле Дальней
Шутёмы, на Митягином выпасе.
Надежда, дочь Дарьи, не соглашалась с матерью. Она не считала нужным
прятать своих детей и прятаться самой от человека, к которому у нее не было
и не могло быть никаких чувств. Надежде Трофимовне даже хотелось показать
себя и ребят Трофиму Терентьевичу.
- Пусть увидит, как он далек нам, - уговаривала она мать. - Пусть это
будет хоть какой-то отплатой за прошлое.
Но Дарья Степановна не уступила дочери. Она даже привела в
доказательство и то, во что не верила:
- Сглазит еще ребят. Особенно Катьку.
Напрасно мотоцикл Андрея Логинова сегодня ревмя ревет, одолевая лесные
колдобины. Катя не услышит его, не появится светлым видением, не скажет
свое: "Опять я вас встретила..."
И вот занялась заря. Зашипели со свистом литовки. Мягко ложатся лесные
травы, стоявшие в этом году куда выше пояса.
Петр Терентьевич косил в белой рубахе с расстегнутым воротом. Он шел
за молодыми, выкашивая трудные места.
Сенокос начался.
XVII
Солнце уже поднялось, а в лесу все еще было прохладно, и росяная трава
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг