засунутыми в карманы руками, напоминала мне русскую букву "Ф", начальную
букву слова "фат", являющегося его настоящим именем.
Тупорылый, как говорят в Бахрушах, напоминающий в профиль зайца без
ушей, он мне объяснил причины прыжка с моста тем, что старый мистер боялся
Юджина.
- Он меня боялся всегда. Он боялся, что я его подчиню себе на ферме.
Он боялся моего острого ума и умения вести дело на ферме новейшими
способами. Потом, когда он, обманув нас, купил и продал ферму, стал
бояться, что я его укокошу. Я бы пропустил его через барабаны молотилки или
медленно перерезал бы его глотку тупым столовым ножом.
Юджин пугал. Он хотел выглядеть чудовищно страшным крокодилом, но
выглядел тощим шакалом, доедающим оставленное волками.
Но Анни, его жена и дочь Эльзы, уже вполне сложившаяся пантера,
сказала:
- Я очень сожалею, что в его табаке вовремя не оказалось порошка,
превращающегося при курении в смертельные газы. Тогда бы ничего не
случилось с нами. Нужно вовремя избавляться от тех, кто мешает жить и
радоваться жизни другим.
Ее мышление, как можно заметить, отчетливо окрашено коричневыми
пятнами фашизма. Она опередила свою мать в утонченности способов отравления
зажившихся вожаков своей стаи.
Методично знакомясь с каждым из бывшего логова мистера волка, я
поговорил и с братом его по секте, у которого хранились акции фирмы
"Дженерал моторс".
Он, лишившись работы у нового хозяина фермы и обозленный за это на
Трофима, объявил его вором, утаившим прибыли фермы и превращавшим их в
акции вышепоименованной уважаемой автомобильной фирмы.
- Это я, - говорил брат по секте, - я пресек его грешную жизнь. Он
боялся суда и огласки. Если бы он не боялся этого, зачем бы ему
понадобилось задабривать меня двумя тысячами долларов? Он слишком дешево
хотел откупиться. Я взял эти доллары как оплату за потерянное место и
сообщил Юджину и Эльзе, как Трофим обворовывал их. Мне нечего было терять,
если я потерял кров и работу.
Этому молоканствующему мистеру не скоро подберешь образ из области
зоологии. Наверно, его следует отнести к тем пресмыкающимся, которые жалят,
когда их тронут.
Очень интересно и красноречиво о прыжке с моста рассказывал мне шеф
компании, потерпевшей убытки на книге, подписанной Трофимом и пущенной
потом под нож. Шефа компании никто бы не осмелился назвать волком. Он
скорее напоминал тигра полосатостью своих утверждений и поступков. "Да" и
"нет". Смена точек зрения. Черное и белое... Словом, все противоположное
сочетается в его облике хищника так же естественно, как защитные полосы в
шкуре тигра. Тигром его следует назвать и по грациозности прыжков, и по
умению прятать в подушечки своих лап когти, а при случае вонзать их в
жертву.
Разве не он вонзил их в меня, находясь в темной полосе? Разве не он
был главным автором клеветы, чуть было не появившейся в свет в виде книги
"Как они перегоняют Америку", каждая страница которой, как судебный
протокол, была подписана Трофимом? А теперь, когда тигру стало необходимым
акцентировать на светлых полосах своей шкуры, он вонзил когти в Трофима,
объявив, что самоубийца чуть было не ввел в заблуждение компанию.
Тигр, заигрывая со мной и называя мою книгу "Две стороны одной и той
же планеты" предельно объективной книгой, вовсе не стремился к
объективности. Объективное описание жизни в Советской России оказалось в
это время товаром, имеющим спрос.
Но я ни на минуту не верю, что тигр перестал быть кровожадным. Ему
нужен был тактический промежуток умиротворения для нового прыжка.
И моя заслуга состоит в том, что я сумел воспользоваться этим
промежутком и выпустить мою книгу в свет.
Может наступить такое время, такая полоса жизни, что я снова окажусь
"клеветником", а мистер волк - героем, сложившим голову за свободный мир со
свободой частного предпринимательства.
Теперь же шеф компании во всем видит происки волка. Он мне сказал так:
- Наш юрист вырыл для него достаточно глубокую яму, и он был обречен
вернуть за подлог не только все полученное от компании. Но и добавить к
этому акции "Дженерал моторс" или пожертвовать свободой передвижения по
штатам.
Таким образом, Иуда не только лишался тридцати сребреников, но еще
должен был покрыть типографские расходы по изданию не им одним сочиненной
лжи.
Этому тоже можно было поверить. Волк был бы заточен в клетку. И суд не
был бы на его стороне.
Я бы мог привести еще многие показания других лиц, чтобы кличку "серый
волк" наиболее справедливо поделить между большим числом названных и не
названных здесь мною. Может быть, толкуя образ серого волка расширительно,
следует увидеть нечто большее, составляющее уклад жизни некоторых стран...
Но я не склонен к большим обобщениям. Все же если кому-то интересно мое
мнение о прыжке волка с Бруклинского моста, то я бы сказал, что он не
прыгал с него. Я бы сказал не только потому, что мой ограниченный здравый
смысл не может допустить столь смелого прыжка. Сорок метров над уровнем
моря мне показались слишком высоким прыжком для этой низменной натуры... Я
бы сказал так и не только потому, что мне известна и его первая симуляция
гибели под городом Омском. Я бы сказал так потому, что мне показалась
подозрительной его тщательная забота о вещественных доказательствах,
констатирующих смерть. Зачем ему нужно было сбрасывать пиджак с документами
и письмом, которое он, ни к кому не обращаясь, явно адресовал своим
кредиторам?
В ограниченных извилинах моего мозга зародилась примитивная мысль о
долларах, вырученных за перепродажу фермы, и об акциях "Дженерал моторс",
которые он не пожелал завещать кому-то из остающихся на этом свете, хотя бы
во имя спасения его души.
Куда же делись деньги? Не захватил же он с собой и акции и доллары,
чтобы вручить их святому Петру в качестве пропуска в рай? Он не мог быть
уверен, во-первых, что обладатель ключей от врат в царствие небесное берет
взятки, а во-вторых - что американские доллары и акции "Дженерал моторс"
котируются и на небесах.
Рассуждая так, я решил познакомиться с полисменом Генри Фишменом. Ведь
он был единственным очевидцем прыжка с моста, давшим показания репортеру
вечерней газеты.
Знакомство с ним не составило труда. Я нашел Генри Фишмена на мосту.
Приняв позу колеблющегося самоубийцы, я обратил на себя его внимание. Мы
разговорились. И я рассказал ему, что мне хочется уйти из жизни, не уходя
из нее.
Простоватый Генри сообщил мне:
- О! Это уже второй случай за последнюю неделю...
С меня было довольно такой реплики. Но я хотел большего. После того
как Генри сменил его напарник, мы отправились поболтать в обществе виски и
зажаренного с яйцами бекона. И когда Генри узнал, что я, кроме всего
прочего, покупаю острые сюжеты, то прежде осведомился о расценках, а затем,
повеселев от виски и обещанного гонорара, рассказал мне, как некогда некий
его коллега на некоем мосту получил от старого джентльмена три тысячи
долларов за свидетельство о прыжке с моста. Прыгавший с моста уплатил
пятьсот долларов до своего "самоубийства" и остальные две с половиною
тысячи - после появления сообщения в печати о его "кончине". За такую же
сумму Генри гарантировал мне публикацию о моем прыжке.
Я поблагодарил его, сказав, что меня все это интересует всего лишь как
повод для рассказа, и вручил ему обещанное за сюжет. И мы расстались.
Теперь Пелагея Кузьминична Тудоева может завершить свою быль-небыль,
как ей кажется наиболее целесообразным. Нашел волк свою волчью смерть или
повторил омскую симуляцию в нью-йоркском варианте и предпочел медленное
издыхание в скитаниях по чужим землям - для меня это не существенно. Не
существенно, думаю я, и для вас, мои дорогие друзья.
Навечно ваш
Дж.Т.".
LVIII
Недели через две Федор Петрович получил от Тейнера обещанную книгу.
Получил такую же книгу и Петр Терентьевич. А до этого на имя Дарьи
Степановны пришла посылка с игрушками для Сережи.
Дарья Степановна, может быть, и отдала бы их внуку, придумав
какое-нибудь объяснение появлению игрушек, чтобы не напоминать ему о
забытом им гренд па. Не пропадать же ни в чем не повинным хорошим
американским игрушкам! Но было в этом что-то оскорбительное и для нее, и
для Сережи. Посоветовавшись с Петром Терентьевичем, она переслала игрушки в
детский сад. И не в свой, не в бахрушинский, а в детский сад дальнего
колхоза.
Часы с боем, которые пришли в посылке с игрушками, были вручены
Кириллу Андреевичу Тудоеву. Отдавая их, Дарья сказала:
- Это тебе за муки с ним. Как-никак ни за что ни про что месяц жизни
на него выбросил.
Тудоев, принимая часы, сказал:
- Носить-то я их, конечно, не буду. Но, может, сгодятся на
что-нибудь...
И часы "сгодились" - не ему, а Тудоихе.
Пелагея Кузьминична, многократно перешептывая в длинные вечера
складываемую ею быль-небыль о сером волке, сплетала затейливую вязь речений
и не находила только конца, венчающего рассказанное.
И вот пришли в ее дом часы с боем. Пришли и нежданно-негаданно темной
тихой ночью прозвенели Тудоихе конец этой истории, которая сказывалась ею
потом так:
- И затерялись его волчьи следы в большом мире. Ни весточка, ни слух,
ни досужая молва о нем не дошли к людям. Остались после него только часы с
боем да вот эта сказка о сером волке, который хотел под конец жизни стать
человеком, да не пересилил своего звериного нутра...
Слушая эти последние напевные слова Тудоевой, Дарья Степановна, как-то
задумавшись, заметила:
- Да уж забегал ли он на родную землю? Может быть, и впрямь все это
только сказка о сером волке, о незамолимом грехе измены родной земле...
1960
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 29.08.2003 15:26
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг