Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
так,  что  окажется невыносимым для Анни. И Анни, расставаясь с ним, обязана
будет отдать ему треть. А это ого-го-го сколько...
     Да,  да,  да...  Нужно  пересмотреть еще раз все, хотя и без того ясно,
что  чаша весов перетягивает в пользу здравого смысла. А здравый смысл - это
временное возвращение в Америку.
     Но  что  сказать  Дарье?  Что  сказать всем? Ведь он же объявил о своем
желании...  Рассказать так, как есть, так, как он думает, невозможно. Никого
не убедят его доводы. У них же другие взгляды на жизнь!
     "Но  есть  еще  способ:  не  говорить  ничего. И это самое лучшее..." -
подсказал один Трофим другому Трофиму.
     Они,  почти  слившись  теперь вместе так плотно, что не всякий психолог
смог  бы  отличить  одного  от  другого,  вернулись  единым,  хотя  все  еще
двоящимся Трофимом в Дом приезжих.
     В  кинематографе  это  можно  бы  показать очень наглядно и операторски
выразительно.  Сначала  идут  крупным  планом  два Трофима, наплывая один на
другого.   Потом   -   постепенно   сливаются...   Но...   что   возможно  в
комбинированных  съемках  новейшего  искусства кино, к сожалению, недоступно
прозе.
     Этот   абзац,   также   не   имеющий   никакого   отношения   к  нашему
повествованию,  приведен  здесь  исключительно  для того, чтобы дать Трофиму
возможность  дойти до дому и несколько притормозить крутой поворот сюжета на
развилке двух финальных дорог: ложной и действительной.
     Тейнера  не  было  дома.  Он  отдавал  последний  визит Стекольникову и
засиделся  у  него  за  полночь.  Пелагея  Кузьминична  спала.  Ключ был под
лестницей  в условленном месте. Трофим вошел в свою комнату и зажег свет. На
столе лежала телеграмма из Нью-Йорка, от Эльзы.
     Из  этой  труднопонимаемой  даже  для знатока английского языка семейно
зашифрованной  телеграммы  Трофиму  стало ясно, что на ферме дела идут сверх
ожидания  хорошо.  И  что "первое" (в расшифровке - молоко), за что опасался
Трофим,  оказалось  "тяжелее  и  веселее".  Это обозначало увеличение надоя,
жирности  и  цены.  Далее  говорилось  об успехах "второго" и "третьего", то
есть  мяса  и овощей. И, наконец, говорилось, что "дерево начинает приносить
хорошие  плоды".  Это  нужно  было понимать так: муж Анни, Юджин, делает без
него успехи в хозяйничанье на ферме.
     Сообщение  о  "дереве, начавшем приносить хорошие плоды", затемнило все
и  решило  исход  раздумий,  начавшихся  на  берегу  Горамилки.  Ведь  он до
последней  минуты  считал себя главным колесом фермы. А теперь, оказывается,
ему  есть замена. Вспышка ревности заставила Трофима действовать так быстро,
что он и сам не ожидал от себя такой прыти.
     Судорожно  собрав  самые  необходимые  вещи в небольшой чемодан, Трофим
сел  к  столу и хотел было написать письмо, адресованное всем. Но в коридоре
послышался шум.
     Трофим решил, что это возвратился Тейнер, поэтому погасил свет.
     Шум  повторился.  Трофим  прислушался.  Это,  оказывается,  молодой кот
вздумал  играть  с  половой  щеткой.  Трофим  махнул  рукой  на письмо и, не
включая  электричества,  вышел  из комнаты. Тихо, чтобы не скрипнуть наскоро
уложенными  половицами,  он  прошел  по  коридору,  спустился  по лестнице и
направился в сторону, противоположную от села.
     Теперь  он,  уже  не двоясь, убегал цельным старым зверем через молодой
березняк.  Воровато оглядываясь, Трофим поднялся на увал, чтобы, минуя село,
выйти на шоссе.
     Он  напрасно  оглядывался.  Его никто и не собирался догонять. Тудоиха,
спавшая  чутким  старушечьим сном, была первым свидетелем его побега. Но она
даже и не подумала будить телефонным звонком Петра Терентьевича.
     Пелагея  Кузьминична  всегда  считала  излюбленные ею русские пословицы
неопровержимыми. И одна из них сбывалась сейчас.
     Все  еще  не  теряя  из глаз Трофима, она складывала новую строку своей
были-небыли:
     - ...и  тихой  лунной  ночью  он тайно покинул Бахруши, не вильнув даже
хвостом на прощанье за хлеб-соль спящему селу...


                                     L

     С  увала  Трофим увидел белесую, освещенную луной ленту шоссе. Оно жило
довольно напряженно и ночью. То и дело проходили грузовые машины.
     Вскоре  Трофим вышел на шоссе и, подняв руку, остановил большой "МАЗ" с
дощатой надстройкой на кузове, доверху заполненном свежей капустой.
     - До   города,  если  можно,  -  сказал  Трофим  молодому  водителю.  -
Отблагодарю.
     - Пожалуйста!  -  пригласил  водитель,  открывая  дверцу.  -  Вдвоем-то
веселее будет.
     Сев  в  машину, Трофим почувствовал облегчение. Только так, а не иначе,
мог поступить он. Побег для него был самым лучшим исходом.
     Водитель,  доставлявший  из  Бахрушей капусту на колхозный рынок, узнал
Трофима,  когда  тот  стоял на обочине с поднятой рукой. Водителю показалось
странным,  что  Трофим  ночью  "голосует"  на  шоссе  в  трех  километрах от
Бахрушей.
     - Куда   путь   держите?  -  как  бы  между  прочим  спросил  водитель,
притормаживая машину перед переездом через железную дорогу.
     - В аэропорт, - ответил Трофим, - к утреннему самолету.
     - Такси-то бы вам проще вызвать, а то вон какой крюк придется делать.
     - Что  сделаешь!  Так  уж  случилось,  молодой  человек.  Не  собирался
лететь, да одночасно собрался.
     - Не поладили с кем или что?
     - С  самим  собой  не  поладил,  молодой  человек. Вот и уехал ночью...
Бежал, можно сказать.
     - А как же теперь Сережа? - неожиданно спросил водитель.
     - Какой  Сережа?  - Тут Трофим заглянул в лицо водителю и сказал: - Тем
лучше,  что вы из Бахрушей. Теперь и письмо не надо писать. Я, государь мой,
не  мог  по-другому...  Оказывается,  я весь там и не уезжал оттуда. А здесь
был кто-то другой в моей плоти. Вы чей будете, молодой человек?
     - Меня  зовут  Алексей.  Я  двоюродный  брат  главного  механика Андрея
Логинова.
     - Это хорошо, что вы его двоюродный брат.
     - А  что  же  тут хорошего? Жених-то вашей внучки он, а не я, - пошутил
водитель.
     - А  то хорошо, - сказал Трофим, - что я через вас могу передать часы с
музыкой.  Сережа  любил  их  слушать.  Я  ему  их  раз  по двадцать заводил.
Передадите, Алексей... как вас по батюшке?
     - Иванович.  Передам.  Отчего  не  передать, коли мальчик любит музыку.
Только потом отцепите. Руки у меня на руле...
     - И Дарье Степановне передайте, Алексей Иванович...
     - А ей что передать?
     - Даже  не  знаю. То, что видели. То, что слышали от меня. Сбег, мол...
серый. По-волчьи сбег, и, как полагается, ночью.
     В  кабине  воцарилось  молчание.  "МАЗ" шел быстро, на прямой передаче.
Минуемые  деревни,  заводские  поселки  спали.  Из  города  еще  не  начался
встречный  поток  машин.  В  открытые окна кабины врывались сосновые запахи.
Слегка  свежело.  Где-то  за  лесом  вспыхивали и гасли алые зарева доменных
печей. Сливали шлак.
     Луна смешливо поглядывала на Трофима, и он отвернулся от нее.
     - А что передать Петру Терентьевичу? - спросил Алексей.
     Трофим, раскуривая трубку, помедлил с ответом и наконец сказал:
     - Ничего  ему  не  надо  передавать. Он меня знает лучше, чем я себя. А
Тейнеру,  который  приехал со мной, скажите, что я его буду ждать в Москве в
том  же  отеле.  И если он захочет прихватить мои оставшиеся пожитки, пускай
прихватывает,  а  если  нет,  пускай  ими  распорядится по своему усмотрению
Пелагея Кузьминична Тудоева. Вот и все.
     Машина  въехала  в пригород. Начались объезды строительств, огороженных
временными заборами. Трясло. Наконец показалась первая стоянка такси.
     - Я,  пожалуй  что,  здесь  сойду,  - сказал Трофим и тронул Алексея за
руку.
     - Как угодно, Трофим Терентьевич, - ответил тот и затормозил машину.
     Трофим стал рыться в бумажнике. Алексей, заметив это, предупредил:
     - Не беспокойтесь, с гостей не берем.
     - Тогда  хоть  вот  это.  - Трофим протянул зажигалку и, забыв отцепить
часы,  обещанные  Сереже,  сошел с подножки, а затем, сняв шляпу, пожелал: -
Счастливо торговать!
     - Счастливого   пути!  -  послышалось  из  кабины  тронувшейся  машины,
нагруженной капустой.


                                     LI

     К  половине восьмого Сашуня закончила тщательную перепечатку на хорошей
бумаге заявления Трофима.
     Теперь   старательная   девушка   перечитывала   и  подчищала  резинкой
написанное.  Она  торопилась,  чтобы работу сделать в срок и удивить Трофима
Терентьевича чистотой письма.
     Сашуня  накануне читала черновик этого заявления матери и бабушке. Та и
другая  остались  довольны не только тем, что Трофим Терентьевич прозрел под
конец жизни, но и слогом заявления, в котором пело каждое слово.
     Радовалась  и  Саша.  Ей впервые в жизни довелось писать бумагу в такую
высокую  инстанцию. Саше было очень приятно, что она сумела сохранить правые
поля  страницы такими же ровными, как и левые, и от этого страницы выглядели
почти что книжными.
     Пробило  восемь  часов. "Шесть часов по московскому времени", - объявил
репродуктор.  В  комнатах  правления  уже  началась жизнь. Петр Терентьевич,
наверно,  уже  давно  объезжает  участки. День наступил, а заявление все еще
лежит на столе, как будто до него теперь нет никому никакого дела.
     Зачем  же  ее  торопили?  Зачем  же  она проснулась до восхода солнца и
бежала по росе, не жалея своих новых синих замшевых туфелек?
     Ах,  Сашуня,  Сашуня,  тебя  очень  оскорбит,  когда  ты  узнаешь,  что
произошло  этой ночью, и разве теперь до твоих семи аккуратно перепечатанных
страниц! Послушай, что говорят в Бахрушах.
     Алексей,  отвозивший  в  город  капусту,  вернулся и рассказал о ночной
встрече с Трофимом.
     Бахрушин  выслушал  Алексея  молча.  Тудоиха  уже  побывала на зорьке у
Петра Терентьевича.
     - Иначе  и  не  могло  быть,  Алексей,  -  сказал он, попросив водителя
"замахнуть его" к Дарье Степановне.
     Она,  и  только  она,  беспокоила  Петра Терентьевича. Он, и только он,
первым  должен  рассказать  ей  о  случившемся.  Всякий  вестник  не  только
приносит   весть,   но   и  смотрит,  какое  впечатление  она  произвела  на
извещенного.
     Дарья  для Петрована не просто родня, но и знатный человек в колхозе. И
без того все эти дни она была на языке у каждого.
     Нужно   внушить   ей   спокойствие   и   уверенность   в   неизбежности
клятвоотступничества Трофима.
     Рассказав Дарье о побеге, он повторил:
     - Иначе  и  не  могло  быть,  Дарья.  И  тебе незачем принимать все это
близко к сердцу. Разве он имеет к тебе какое-то отношение!
     - Имеет, - твердо сказала Дарья. - Я поверила ему.
     Теперь  она,  не стесняясь Петра Терентьевича, дала волю слезам. Молча,
не  мигая, она смотрела в открытое окно, за которым так недавно стоял Трофим
и протягивал Сергуньке свои большие трясущиеся руки.
     Не  притворялся  же  он... Иначе как бы она могла разрешить ему брать в
свои волчьи лапы такого любимого ею и Петрованом внука!
     Пусть  она  в своем отношении к нему ничем, кроме разрешения видеться с
внуком,  не  уронила  себя  в глазах односельчан. И пусть Петровану не нужно
оберегать  ее  в  этом.  Людям  нечего сказать о ней худого. Но ведь себе-то
самой  Дарья  Степановна должна сказать, что она не поверила ни Тудоевой, ни
Петровану, ни Тейнеру и наперекор всем хотела видеть его лучше.
     Но виновата ли она?
     - Мне  стыдно за себя, Петрован, но я не раскаиваюсь, что поверила ему.
Все-таки  хоть  на  сутки, всего на одни сутки да просыпался в нем человек и
побеждала  наша  правда.  Это хорошее знамение... Не для него, а для других.
Для  того  же Тейнера... Ведь не все же, кого очеловечит наша жизнь, захотят
вернуться  в  свою  волчью  или  в какую-то другую - лисью там или трусливую
заячью - шкуру. Я не раскаиваюсь, Петрован, хотя мне и стыдно.
     - Ну  вот  и  хорошо.  И  очень  хорошо, - сказал Бахрушин. - Выревемся
дома,  а  на  людях слез не покажем. И не потому, что мы прячемся, а потому,
что  и  у нас, кроме добрых глаз, есть и злые. Зачем их радовать? Ни к чему.
Главное,  что ты все поняла и лучше меня объяснила все это... За что-то же я
и люблю тебя.
     Поговорив  и  успокоившись,  они отправились на виду у всего села, ведя
за  руки  Сергуньку  в  гости  к  тете  Ляле.  Там он познакомится с другими
внуками  дедушки  Петра.  Внучата  приедут  сегодня на большом автобусе. Вот
будет  веселье!  "Хорошо  быть  дедом,  - думает Петр Терентьевич. - Честное
слово,  хорошо.  Это  как  бы  второе  отцовство.  Только более осмысленное.
Увесистое. Громкое".


                                    LII

     Джон  Тейнер,  узнав  о  событиях  минувшей  ночи,  позвонил Дудорову и
сказал:
     - Имею  честь доложить, Григорий Васильевич. Четвероногое сегодня ночью
приняло  нормальное положение. Оно хотело подарить Сереже антикварные часы с
музыкой,  но  забыло  их  отцепить  при выходе из машины. Подробности можете
узнать  у Петра Терентьевича. Сожалею, что беглец не успел заплатить колхозу
за  гостиницу и рассчитаться за продукты с Пелагеей Кузьминичной. Но ничего.
Это сделаю я.
     Повесив трубку, Тейнер принялся звонить Стекольникову.
     - Федор,  алло, дорогой Федор! Держись за стул, на котором ты сидишь...
Слушай последние известия...
     Далее  началась  информация  об  исчезновении  Трофима,  выдержанная  в
манере газетной информации о происшествиях.
     - Если  сегодня  ночью  я  тоже  сбегу  и  прихвачу  кое-что из ценного
имущества  отеля де Бахруши, это уже никого не удивит. Он скомпрометировал и
меня.  Теперь  в  Бахрушах  никто не поручится, что я, вернувшись, не напишу
антисоветскую  книгу...  Пожалуйста,  пожалуйста,  пусть  все  думают  самое
худшее  обо  мне...  Я  люблю делать сюрпризы. Извини, я иду фотографировать
разбросанные вещи в комнате сбежавшего мистера и позвоню тебе еще.
     Знатный  свинарь  Пантелей Дорохов после появления большой статьи о нем
в   областной  газете  стал  еще  более  уверен  не  только  в  правильности
выращивания свиней своим методом, но и во всем остальном.
     О побеге Трофима он своему сыну говорил так:
     - Значит,  передумали  его засылать в глубокий тыл... Или его раскусили
наши...  Недаром  же  почтальонша  Ариша сказывала о шифрованной телеграмме,
которую он получил вчера ночью и тут же бежал.
     Кирилл   Андреевич   после   известия  о  побеге  раздавил  "маленькую"
перцовой.
     - Я  теперь  опять высвободился из-под ига капитализма, - радовался он,
- и ни за что не отвечаю.
     Бдительный,  как  и  Дорохов,  и  осторожный  в словах, главный агроном
Сергей  Сергеевич  Сметанин  оценивал  побег  как  "не  тае",  заслуживающее
пристального изучения.
     Машинистка   Сашуня,   узнав,  что  ее  работа  пропала  даром,  хотела
переслать  напечатанное  ею  "куда  следует", но потом ограничилась тем, что
первый  экземпляр  отдала  Петру Терентьевичу, второй - Дудорову, а третий -
милиционеру, который квартировал в Бахрушах.
     Борис,  внук  Дарьи,  созвав  сверстников,  назначив тайный и секретный
разговор  в  лопухах,  рассказывал  о том, как беглец тайными тропами сквозь
джунгли пробирается на свою ферму.
     Вскоре  возникла  игра.  Сначала  тянули  жребий, кому быть фермером, а
потом,  закрыв  глаза и считая до ста, давали фермеру убеждать... Убежавшего
искали и, найдя, снова тянули жребий.
     А  Сергунька  все-таки  ждал  гренд  па.  Его  не  отвлекло  веселье  в
бахрушинском  доме, связанное с приездом новых маленьких знакомых. Настоящая
живая   белка,  подаренная  ему  дедом  Петей  вместе  с  клеткой,  где  она
презабавно  бегала в колесе, хотя и заставляла его весело смеяться, но время
от  времени  Сережа  поглядывал  на  Ленивый  увал.  Поглядывал  и  ждал: не
покажется ли там гренд па?
     Сережа,  верящий всем бабушкиным сказкам, не мог поверить, что гренд па

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг