<197> Отпустит, не отпустит <197> эко диво,<197> говорит Анестезия.<197> Я отворю и напою тебя... Курицын, окно открой...<197>Владлен Купидонович пытается стать на ноги, но он так долго сидел на корточках, что ноги совсем не повинуются его желанию,<197> он оказывается неспособным даже привстать, не то что идти к окну и отворять его. Курицын барахтается в воздухе, никуда не продвигаясь, и слышит неугомонного недоумершего Отстоякина: разрежьте мне резинку на трусах,<197> просит тот,<197> знали бы вы, как жмет, как душит, но резать, видно, нечем, режущего предмета нет, и рвущего, и рубящего, только колющие в неограниченном количестве, иглы, иглы со всех сторон, они меня доконают, Аниста, прикажи Владлену, пусть перегрызет резинку, пусть освободит меня, облегчит мою участь, пусть сделает хоть что-нибудь, снимет с себя хоть крупицу греха великого, не убий, Валентин, не убий, потом уже <197> все остальное, остальное приложится, только не убий сперва... нашли кого просить, нашли с кем связываться,<197> слышит Курицын непредсказуемую,<197> ему хоть кол на голове теши, хоть два кола, а хоть и все четыре, его хоть под лед опусти, на нем хоть кострище раскладывай, с него <197> как с гуся вода, на него где сядешь <197> там и слезешь, оставьте, Постулат Антрекотович, с ним каши не сваришь, он <197> как физический вакуум, который я всю жизнь пытаюсь заполнить, сил моих на него не хватает, оставайтесь, удочерите матрешек, купите бра и пододеяльник, заживем припеваючи, долго и счастливо, и умрем в один день, а Курицын пусть как хочет, если ему все нипочем, если все для него <197> мурахи и черви, пусть уматывает отсюда, берет свою повестку и уматывает, деваться ему все равно теперь некуда, умотает как миленький, комната номер семь, там-то ему рога пообломают, там ему объяснят, где мед <197> а где служба, уже и звоночек послышался, пусть теперь спросит, по ком звонит будильник, да-да, Владлен, он всегда звонит по тебе...
VII. Постель иглы
Завтракают Курицыны в гробовой тишине, чуть позже обычного. Девочки не крошат вокруг тарелок, вилки держат правильно, элегантно даже <197> чуток наотлет, слегка оттопырив розовенькие мизинцы. Одеты погодки скромно, по-домашнему; вообще они хронические скромницы во всем, что касается внешнего и напускного, к тому же обе неисправимые материалистки, никогда не гадают под Рождество и на картах, к разным новомодным веяниям относятся неизменно скептически. Hа завтрак они съедают по полторы вчерашних котлеты, Владлену Купидоновичу достается целых три, Анестезия, жена его и мать погодок,<197> подбирает последнюю, впрочем, без всякой на то обиды; после чая Владлен Купидонович говорит, обращаясь к супруге и девочкам: <174>Нуте-с, возьмем бычка за рожки да ножки, хвост ему накрутим, пусть послужит людям<175> <197> девочки воспринимают его слова как удачную метафору, улыбчиво перемаргиваются, благодарят за вкусный и питательный завтрак. И, бесшумно отодвинув табуретки, уходят к себе в девичью.
<197> Они моргают как-то не так, что у них с глазами? <197> спрашивает Курицын Анестезию.
<197> Ничего у них с глазами,<197> отвечает она.<197> Возраст у них такой. Переломный.
<197> Переходный,<197> корректирует Владлен Купидонович.
<197> Тебе лучше знать, ты у нас глава семейства,<197> говорит непредсказуемая мрачно.<197> Оделся бы, умник, во что похуже. Вдруг вас сразу и погрузят.
<197> Мы не картошка,<197> уверенно возражает глава семейства.
<197> А кто же вы? <197> спрашивает Анестезия.
<197> Сразу не дадимся <197> все.
<197> Hе давалась им буренка, а доили каждый день.
<197> Hу вот,<197> говорит на это Владлен Купидонович,<197> вот и позавтракали.
<197> Я тебе фестала приготовила, хехст Индия лимитед, по лицензии фирмы <174>Хехст<175>, ФРГ. Это чтоб печенка не болела. И раунатина возьмешь, от артериального давления. Hе перепутаешь? Подскочит артериальное <197> раунатин принимай, увеличится печень <197> фестал, Индия лимитед. Да ты сам все хорошо почувствуешь: глаза при артериальном будто из головы вон лезут, словно кто выдавливает их оттуда,<197> ты их раунатинчиком, раунатинчиком обратно... а не подействует <197> стой и кричи, но фестал не трогай, фестал от вздутия печенки, ничего другого он не лечит. Это ты тоже почувствуешь, в правом подреберье, будто что-то там томится, гниет помалу и по брюшине растекается <197> запомнил? Лежать на правом боку при вздувшейся печени ты не сможешь, но и на левом не увлекайся. Там у тебя <197> сердце. Загнать-то его проще простого, оздоровить потом <197> сущий подвиг...
<197> А этот... он еще не разлагается? <197> говорит Владлен Купидонович, кивая в сторону спальни.
<197> Этот <197> кто?
<197> А то ты не знаешь?
<197> Ах, этот... Да рано ему разлагаться, не жарко ведь. Хотя скоро, наверное, начнет.
<197> Его никто не спрашивал, пока мы спали? Мадам за ним не наведывалась?
<197> Она не скоро кинется, у них отношения были <197> не приведи Господь. Мужа в дырявой пижаме содержать <197> это тебе ни о чем не говорит?
<197> Говорит. Hо если все же кинется <197> что думаешь делать? Меня здесь уже не будет.
<197> Что-нибудь сделаем. Что другие делают <197> то и сделаем. Люди помогут, подскажут. Тут и делов-то: обмыть, одеть, похоронщиков вызвать.
<197> Раздевать не придется <197> уже легче,<197> рассудительно прикидывает Курицын.
<197> Легкость необыкновенная,<197> соглашается своенравная, мрачнее мрачного.<197> Шел бы ты уже, нам только штрафа твоего не хватало. За опоздание.
<197> Иду, иду,<197> говорит ей Владлен Купидонович.<197> Из меня упорно сумасшедшего сотворяли, ничего у них не получилось. Hо пусть они себе думают, что получилось. Hе стану их разочаровывать. Пусть себе думают, а там посмотрим. Где моя повестка?
<197> У тебя в кармане.
<197> Верно. Я повестки всегда храню в определенном месте, в кармане, там же, где находится бумажник. Очень удобно, между прочим. Все свое ношу с собой, ничто человеческое мне не чуждо, век живи век чинись, а век на век не приходится.
<197> Балаболка, тебе за опоздание сотню <174>горячих<175> выпишут...
<197> Драть его на конюшне, с водкой и солью. Когда вернусь, купишь мне пижаму. Точно такую же, полосатую. И шапочку, чтоб волосы во сне <174>петушком<175> не торчали.
<197> Когда вернешься, я тебе такую же сама пошью,<197> обещает непредсказуемая.<197> Все брошу, сяду и пошью. И шапочку, из того же материала. Полосатую. Чтоб не петушился.
<197> Я им сразу же предложу сдать меня на альтернативную,<197> планирует Владлен Купидонович.<197> Года на полтора. Дивизион бытового обслуживания. Один тебе будет кухню подметать, мусор выносить, другого стиралку чинить засадим, третий будет за покупками бегать <197> чем не служба?
<197> Hе прокормим,<197> сомневается Анестезия.
<197> Hа альтернативной пусть сами кормятся.
<197> Поступай как знаешь, только к обеду не опаздывай. Опоздаешь,<197> я тебе уже говорила, что будет. Я и тебя, и себя, и ворониных твоих <197> всех поубиваю. Так все и ляжем в братскую, под обелиском. Матрешки по праздникам цветы приносить будут...
<197> Ты тоже вроде как спятила,<197> говорит своенравной Курицын.<197> Hо это как раз не плохо. Это даже хорошо, я одобряю. Как глава семейства. Это избавляет семью от разноголосицы, разноголосицы не будет <197> представляешь?
<197> Больше ничего не будет,<197> поднимается из-за стола непредсказуемая, мрачнее неразбавленного мрака.<197> Или уходи, или я пожар устрою. Неумышленно.
<197> Вон как ты заговорила,<197> улыбается Курицын.<197> Тогда что ж, тогда я пошел. Вьется, вьется знамя полковое, командиры впереди.
И он уходит, исчезает за дверью. Буднично так, будто во двор на часок, с доминошниками посидеть <197> одевается и уходит. Ничего запоминающегося: вот он лязгает замками, отворяет дверь, а вот он уже за дверью, и дверь закрывается. Hо прежде чем Курицын исчезает с поля зрения непредсказуемой, Анестезию пронзает мысль: какая же я нерасторопная, не поспеваю и все тут,<197> одному не успела сказать, теперь вот другого отпустила, не сказавши, а сам он хоть сто лет живи, а не додумается, это же Курицын, мой муж и отец детей моих, от него и не потребуешь, чтобы взял и додумался, ему все надо напоминать, доказывать, а лучше <197> делать конспективные записи и рассовывать по разным карманам, непременно <197> по разным, чтобы куда ни кинулся, за чем бы ни полез <197> а повсюду наткнулся бы, везде бы обнаружил и освежил бы в памяти, это же <197> Курицын, муж мой и отец детей моих,<197> думала Анестезия, пока муж и отец отворял ту самую дверь, за которой впоследствии исчез,<197> до чего он довел меня, сам доходит уже и меня за собой увлекает, до чего мы дошли, битый час пустопорожней беседой тешились, а главного, без чего ему, отцу детей моих, никуда никак, не поспеваю и все тут, хоть плач, хоть волосы на голове дери, а потом уже поздно, поезд ушел, вагоны скрылись за горизонтом, слова на ветер, ветер, состоящий из слов, которые кто-то не успел про-
@B1 = говорить в присутствии близкого ему человека, очень близкого и очень родного, допустим, мужа и отца, того же Курицына, допустим,<197> думала она, пока Курицын, допустим, намеревался поднять правую ногу, чтобы шагнуть за дверь и там, за дверью, исчезнуть,<197> а может, главное потому и главенствует в жизни, что о нем так сразу и не выскажешься? <197> думала своенравная,<197> может, оттого и не складываются у людей отношения, что люди прозябают под гнетом непоспевания, ведь сами по себе непоспевалочки случаются милые, неприметные даже, так вдруг и не сообразишь, успелось ли, а потом не сообразишь, как быть, каким бы чудом наверстать упущенное, несешься сломя голову по шпалам, не зная, в том ли направлении, туда ли, тук-тук, умчался поезд,<197> думала она, когда Курицын уже не просто приподнял ногу, но и совершил примерно полшага, или чуть меньше, чем полшага, тут все зависит от того, насколько широко человек шагает, когда шагает за дверь, чтобы за ней исчезнуть,<197> а надо было, ох как надо было успеть, кто ж восполнит недосказанное? что будет с ним, когда он окончательно отобъется от семьи, от дома, от тепла и уюта, от сердечного женского счастия? в нужный момент в нужном месте любящее существо не коснется Курицына, не скажет: тебе плохо, бесценный мой, не тужи, я разделю с тобой и эту бяку, и все грядущие, и ничего взамен не попрошу, не потребую, любящие существа приходят на помощь бескорыстно, как жаль, что ты уже далеко, что уже отбился, что нас разделяют просторы нежилых территорий, поля неразделенных времен, ах, если бы мы не израсходовали последний час на пересуды вокруг да около, если бы сумели сосредоточиться и высказать главное, без чего ты еще исстрадаешься,<197> думала Анестезия,<197> ведь ты для меня, как-никак, не какой-нибудь дядечка с улицы, ты <197> муж мой, и матрешки у нас общие, и хлебница, и чайник, но ты постарался и так заморочил меня, что тут и царевна-лягушка растерялась бы, и Марфа-разумница взвыла бы от бессилия, и Аленушка окаменела бы над козленочком <197> в то время как обязана
была действовать определенным образом, да ты любую наградил бы беспамятством,<197> думала Анестезия,<197> как я только умудрилась подсунуть ему Индия-лимитед с раунатинчиком? такая ничтожная малость, и это всего лишь препараты, а между тем необходимо было вооружить его основами правильно организованного лечебного питания, что является неотъемлемой частью комплексной терапии различных заболеваний,<197> всякий покидающий дом Курицын обязан (если жизнь ему дорога) постичь азы диетологии на тот случай, когда недуг возьмет его в оборот, когда обступят его тридцать три болячки и восемьдесят хворей, ведь при плохо сбалансированном питании, при путанице в понятиях, что являют собой пищевые вещества и чем они отличаются от пищевых продуктов, что за зверь такой <197> пищевой рацион, существует ли разница между лечебным и попросту рациональным приемом пищи, как далеко мы продвинулись по коридорам удобоваримости, усвоения и усвояемости,<197> при недопонимания этих важных важностей Курицын волей-неволей собственноручно загонит себя в гроб да еще и крышку за собой прихлопнет: белковая недостаточность-избыток, фосфолепиды со стеринами, лактозо-крахмальная разбалансировка, невнимание к клеточно-пектиновому распределению питательных веществ, отсюда и следует... как же так? столько лет бок о бок, и вот он почти за дверью, и <197> ни малейшей ориентации по части витамина РР, не говоря уже о В6 и группе тиамино-рибофлавиновых... бедный мой Владленчик! разве они там, заведуя провиантом, обеспокоятся наличием минеральных компонентов! разве подумают о том, чтобы ты своевременно получил достаточное количество кальция и фосфора, магния и натрия, хлора и железа... а йод, который участвует в образовании гормонов щитовидной железы? а фтор, необходимый для построения ткани костной,<197> в частности, зубной! а медно-цинковая агентура, без которой нельзя себе представить ни кроветворения, ни дыхания тканей, ни нормальной функции эндокринной системы... вот о чем я должна была говорить за завтраком,<197> думала непредсказуемая, глядя Курицыну в
затылок,<197> а ты должен был терпеливо выслушать, уточнять, классифицировать <197> и теперь все это унести с собой, пятнадцать общих диет плюс нулевую хирургическую, плюс разгрузочную и зондовую и все, что этому сопутствует, предшествует и венчает,никто не застрахован, а у тебя на роду написано <197> подвергнуться яростным нападкам язвы желудка <197> возможно, даже с резекцией; не тебе ли завещаны заболевания кишечника, печени, желчного пузыря и желчных протоков, воспаление поджелудочной железы, недостаточность кровообращения, атеросклероз, гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда, ревматизм при остром и хроническом нефрите, недостаточности почек в сумме с мочекаменным недугом, при пиелоцистите и пиелонефрите <197> чем тебя тогда накормят? чем восстановишь силы в неравной схватке с недомоганием? Владленчик, Курицын,<197> думала она,<197> затюканная душа, загубленное тело, что ты будешь иметь на первое, второе и третье, когда постигнет тебя диабет, откажет щитовидка, болезнь надпочечников и околощитовидных желез? тебе по жизни гарантированы ожирение и подагра, функциональное расстройство органов дыхания, туберкулез и пышный букет инфекционных напастей, а сколько интересных дел ты уготовил для хирургов, сколько аллергических реакций и ожогов ты понесешь на собственной шкуре, спасибо еще, что не быть тебе ни беременной, ни роженицей, ни кормящей матерью, но и без этого... твои воронины добьют тебя, не дав тебе заправочного супа, не дав супов молочных и протертых, прозрачных супов и охлажденных, супов фруктовых и ягодных,<197> как не видать тебе от них целебных соусов: молочного, сметанного, соуса на бульонах, на сливочном масле и соусов, предназначенных специально для блюд холодных,<197> ты никогда не узнаешь вкуса многих диетических блюд из рыбы и нерыбных морепродуктов: из рыбки отварной и рыбки припущенной, из рыбехи жареной, тушеной, запеченой, рубленой,<197> тебе не отведать в лечебных целях мяса, свежих субпродуктов, домашней птицы и кролика,<197> ты будешь испытывать нехватку в овощах, бобовых, крупах и мак
аронных изделиях, что будет способствовать отнюдь не восстановительному, но исключительно разрушительному процессу,<197> ты скончаешься с мечтой о свежесваренном яйце и о чем-нибудь сладеньком, о фруктово-ягодном пюре, о компоте, о сладостях желированных, о пудинге и суфле, а при необходимости, по предписанию врача <197> о сладостях на основе метилцеллюлозы... кто приготовит для тебя напиток горячий, когда понадобится именно горячий, и кто остудит для тебя, когда понадобится остуженный? кто соразмерит твое плачевное состояние и степень необходимости тут же обеспечить тебя блюдом с боенской кровью, с молочно-белковыми продуктами на дрожжах, с соевыми, с отрубями,<197> и кто сопроводит подачу должной сервировкой, приложением с таблицами, предметным указателем, чтобы ты заручился уверенностью в том, что тебя не травят, но дают тебе шанс предупредить, вовремя кинуться, совладать и двинуть на поправку?.. Да никто, ни за какие сокровища, лишь я могла бы, да не успела,<197> думает Анестезия,<197> а причина все та же, заморочил ты меня, а сам <197> за дверь, а мне оставайся и угорай в ожидании, и виноватых опять не видно, где они? а-ууу, виноватые! ну, погоди у меня, попробуй не вернуться к обеду!..<197> думает она, а дверь перед нею затворяется, и Курицын пропадает за дверью, но в следующее мгновенье дверь опять нараспашку, и перед Анестезией вырастают в проеме две миленькие девочки, должно быть, школьницы, и протягивают ей пару кирпичиков вполне диетического бородинского хлеба.
<197> Это что за новости? <197> приятно удивлена Анестезия Петровна.<197> Вы, девочки, кто?
<197> А мы <197> твои дочки-погодки,<197> отвечают девочки.<197> Курицыны мы, единоутробные,<197> говорят они и по-свойски так проникают в помещение, подносят Анестезии бородинские хлебцы со словами: <197> Еще кое-кто называет нас матрешками, а мы и не обижаемся, потому что в результате серьезного воспитательного процесса, проводимого вами, родителями, а также педагогическим коллективом школы номер 55, где мы успешно учимся,<197> мы твердо усвоили, что смысл нашей жизни состоит не в том, чтобы поддаваться мелочным обидам и конфронтировать со старшими, обмениваться с ними взаимными претензиями,<197> но в том, чтобы предъявлять наисерьезнейшие требования прежде всего к себе с целью дальнейшего совершенствования как помыслов, так и конкретных поступков, что в свою очередь является для нас предметом скрупулезнейшего рассмотрения и непредвзятого анализа. Иначе получается бессмыслица и пустозвонство, получается морока и только. Мы не ошиблись, мамочка? Если мы ошибаемся, ты тут же поправь нас, мы тебя послушаемся и примем к сведению.
<197> Ах да,<197> говорит Анестезия.<197> Как же я вас не признала? Утомилась, видать, ваша мамочка, уж вы простите ее великодушно.
<197> Утомилась, утомилась, лебедушка. Разве мы не понимаем? Мы у вас понятливые, схватываем на лету.
<197> Славные, славные девчушки,<197> говорит Анестезия, принимая от них бородинский.<197> И по хлебушек сбегали, хоть я и не посылала, и слова утешительные находят, чтоб мамочку поддержать. Славные матрешки, о таких вот матрешках мы с папочкой как раз и мечтали, когда вас еще не было. Как видите, не все мечты относятся к несбыточным. Кое-что сбывается, дайте я вас приласкаю,<197> Анестезия, держа в руках по кирпичику хлеба, начинает обнимать сестриц предплечьями, плечами, пытается гладить посредством локтевых суставов; девочки мурлычут, как котята, ибо всякому дитяти, хоть и великорослому, дороги минуты материнской близости, отцовского участия.<197> А папочка наш ушел по делам,<197> говорит Анестезия дочерям.<197> Hо к обеду вернется, и снова мы заживем, как по писанному, долго и счастливо, и умрем в один день.
<197> Да,<197> говорят погодки,<197> мы не только весьма понятливые, но и приметливые к тому же. Без особого труда мы приметили, что вы с папочкой переживаете очередной трудный период и нуждаетесь в поддержке от чутких, любящих вас сердец. Именно таковыми располагаем мы с сестренкой: как только бородинский кончился, мы тут же, не сговариваясь, прошмыгнули в дверь и помчались по хлебным лавкам, по гастрономам, спрашивая повсюду, есть ли в продаже бородинский хлебушек, объясняя свой потребительский интерес так: у нас в семье отдают предпочтение данному сорту хлебобулочных изделий, а данный сорт вдруг кончился, а нам, дочерям любящим и участливым, всегда хотелось стать на подспорье своим родителям, не преумножать, а напротив <197> поубавить, насколько это в наших силах, череду их родительских забот, особенно в критический, умопомрачительный для них момент, и для начала <197> восполнить запасы бородинского в хлебнице. Мы истратили на покупку всю свою карманную наличность, о чем нисколько не жалеем, потому что дороже серебра и злата, драгоценных и полудрагоценных камней, дороже богемского стекла и всех сокровищ от лучших ювелиров востока и запада, севера и юга <197> дороже всего на свете, самого дорогого дороже <197> видеть, как разглаживаются морщины и теплеют глаза нашей мамочки, как пробуждается в ней желание ласкать нас и лелеять, как удушливой волной нарастает у нее в груди все то, что испытывают порядочные матери к детенышам своим, коих привели на этот свет, пройдя сквозь муки и боль, а потом посвятили себя их становлению и развитию, и вот теперь <197> ей, нашей горлице, лебедушке нашей,<197> воздалось и да преумножится...
<197> А знаете что,<197> говорит Анестезия растроганно,<197> знаете, я в вас души не чаю.
<197> Вот и хорошо! Значит, ты по-прежнему заинтересована в том, чтобы мы росли и развивались всесторонне и семимильными шагами,<197> девочки начинают гладить матушкины плечи, тычутся носами, точно котята, и мурлычут, выражая высшую степень блаженства.
<197> А как же! <197> говорит ласкающая и обласканная мамаша.<197> А если угодно, то развивайтесь и еще скорее, и восьми- и девятимильными, какими у вас получится, такими и развивайтесь.
<197> Значит, ты позволишь нам отлучиться на некоторое время из дому? В целях развития, не деградации, без спросу отлучаться мы ни за что не стали бы: вдруг ты кинешься, окликнешь нас <197> ау, матрешки! <197> а нас не видать, не слыхать поблизости, и сразу возникает опасность, что ты вся изнервничаешь, душу себе вымотаешь <197> это если бы мы решили напроказничать и улепетнуть без спросу <197> но мы не такие, мы с твоим молоком впитали, что такое хорошо, что такое плохо, нас среди ночи разбуди: можно ли отлучаться без спросу <197> и мы ответим в один голос: никогда! ни при каких обстоятельствах! разве что хлебушка сюрпризом доставить <197> и все, и тут же под родительский бочок, до следующего раза. Так ты нас и правда благословишь отлучиться? Мы, родная, приглашены на математическую ассамблею <197> как фаворитки подростковой научной мысли школы номер 55. Это займет часа два-три, а если затянется <197> мы оттуда сбежим, вернемся к тебе, верные подруги и дочери.
<197> Как высоко и далеко вы шагнули! <197> расчувствованно улыбается Анестезия.<197> Папочка, когда вернется, обрадуется безмерно!
<197> Он все-таки обещал вернуться? <197> хихикают погодки.
<197> Еще до обеда, до обеда еще,<197> прихихикивает Аниста, непредсказуемая и своенравная, любящая и любимая.
<197> До обеда-да? <197> подхихикивают дочери.
<197> До обеда-да! <197> подхихикивает мамаша.
<197> Обедают-дают! <197> каламбурят девчушки-веселушки.
<197> Ах вы, остроумницы мои! Язычки точеные, словеса крученые! <197> нахваливает их мамаша, и троица пускается в хоровод: матрешки выкаблучивают, мать пришлепывает шлепанцами. А вы повзрослели,<197> на полном серьезе замечает она,<197> лакомые кусочки, тысяча и один соблазн,<197> когда отправитесь на свою ассамблейку, то глядите в оба, как бы не обидел кто, не надругался бы над вами. По темным закоулкам не гуляйте, с хулиганами и насильниками не любезничайте. Заметите нездоровый огонек в зрачках маньяка <197> сразу же кричите и отбивайтесь, притворяйтесь опасно больными и заразными, эпилептичками прикиньтесь, зеленейте и войте, а если не подействует <197> добрых людей призывайте на помощь, добрые люди подоспеют и призовут других, таких же добрых, а те <197> других, пока не достучитесь до милиции, уж она-то живо набежит на место происшествия, живо пленит злополучного, отправит его под суд и на исправление, он живо повинится и осознает, а годы спустя, когда вернется на свободу возмужавшим и перекованным, то станет добросовестно трудиться, живо заведет семью или снова сойдется с той, что была у него до перековки, и будет часто вспоминать вас не иначе как с благодарностью <197> вас, которые смелыми и решительными действиями, защищая честь и отстаивая достоинство,<197> тем самым предотвратили и чье-то падение, удержали кого-то за шаг от пропасти, заставили кого-то стряхнуть с себя наваждение, мракобесие зверского вожделения,<197> он еще возблагодарит вас, вы еще примете от него букеты свежих роз с покаянными записками на колючках,<197> попомните мое слово. Попомним, попомним,<197> подхихикивают, хороводя, девчушки-послушки,<197> может, его и не расстреляют даже, и на электрический стульчик не посадят, и руки на себя он не наложит, когда в особой камере поживет как на углях,<197> уж мы-то попомним и расстараемся, оградим его от роковых сиюминутных удовольствий, пусть только попадется нам,<197> девочки прекращают кружить мамашу и поочередно приседают перед ней в реверансе,<197> сейчас же и отправимся, опаздывать нельзя
, без нас ассамблейка не откроется. Прихорашиваться, маникюры наводить мы не станем, оденемся привычно, в школьной форме мы всегда как в своей тарелке: просто и представительно, и что-то неизменно торжественное чудится в строгом сочетании коричневого с белым...
Поразительно прелестные создания,<197> не налюбуется на них Анестезия. Таких прелестниц буйная фантазия <197> и та не родит, а я вот уродила, даже не верится,<197> размышляет она, наблюдая, как погодки уплывают по коридору к девичьей. Будьте вы трижды счастливы,<197> искренне желает Анестезия, а потом, непредсказуемая, снова поворачивается к двери и видит перед собой неизвестного мужчину лет тридцати. Гладко выбритый, в несколько свободном, но ладно сидящем фраке, с белоснежным жабо и розовой хризантемкой в кармашке; руки неизвестного спрятаны за спиной, аквамариновые глаза чарующе лучезарны.
<197> Здравствуйте,<197> в легком замешательстве здоровается своенравная.<197> Вы кто?
<197> А вы как думаете? <197> переспрашивает лучезарный.
<197> Уж не водопроводчик ли? <197> сомневается непредсказуемая.
<197> Разве похож? <197> кажется, незнакомца забавляет недогадливость хозяйки: выдерживая паузу, он плутовато щурится и чем-то позвякивает у себя за спиной.<197> Hе признали? Подумайте, не торопитесь, никто нас в шею не гонит.
<197> Остается телемастер, кто ж еще?
<197> Правильно! <197> с поклоном подтверждает он.<197> Водопроводчик прибудет следом.<197> Я таких телемастеров еще не встречала,<197> признается хозяйка, а саму так и тянет заглянуть ему за спину, но он грациозно виляет корпусом, и что у него там с руками, что у него в руках <197> остается в тайне.<197> Вы прямо как оперный певец,<197> говорит она, а он с достоинством отвечает: <197> Hе все же нам канифолью пахнуть! <197> и спрашивает: <197> А это у вас что? Это хлеб? <197> Бородинский,<197> говорит Анестезия, ощутив вдруг острейшую привязанность к телемастеру, который так похож на оперного тенора.<197> Очень полезен для всякого живого организма. Хотите попробовать? <197> Да я бы не отказался,<197> облизывается тот,<197> но где же солонка? <197> Вы разве присаливаете? <197> спрашивает Анестезия, подумывая о вещах неожиданных: а ведь он уже приручил меня, подумывает своенравная, никуда я теперь от него не денусь, ну и пусть, может, человек привык присаливать, дело вкуса, теперь и он от меня никуда не денется.<197> Солонка на кухне,<197> говорит она.<197> Пойдемте, я покажу.<197> Что ж, пойдемте,<197> говорит телемастер, но рук своих не показывает, будто они у него кандалами увешаны, и он стесняется показать их, чтобы никого не расстраивать. Кому бы это понравилось: приходит телемастер в оковах и <197> здравствуйте, я <197> телемастер, самый что ни на есть, давайте ремонтироваться <197> а сам цепями грохочет, рукой повести не осилит? <197> Простите,<197> виновато улыбается он, когда Анестезия уже заводит его на кухню.<197> Из головы вон... Вы-то поздоровались, а я и не ответил. Здравствуйте. И не сомневайтесь: я <197> самый что ни на есть. Отныне забудьте про помехи, вас ожидает сплошная видимость!..
VIII. Постель иглы <197> 2. Из головы вон.
<197> Где же она запропастилась? Ау-у, солонка!
<197> Все-таки разыщите ее, я хоть и не сильно присаливаю, но совсем без соли <197> для меня и еда не еда.
<197> Совсем без соли еда и в горло не лезет. Ау-у, ау-у!
<197> Ау-у! бывает даже так: все выглядит очень аппетитно, все очень грамотно <197> сервировка, хрусталь, серебро, и подают как положено, глоток минеральной, холодные закуски, потом идут супы, потом бифштексы, салатики всякие, гарниры, зелень, потом десерт приносят, уже под ликеры, и кофе со сливками. Фрукты само собой, крепкая ароматная сигара. Как в лучших домах на знойном побережье. И запахи такие, что желудок сводит, а кинешь на зуб и начинаешь понимать: соли нет, острота отсутствует, плеваться хочется. Без хренку, без горчички, без перчика. Сидишь и плюешься, думаешь втихаря: на кого все это расчитанно? Ну, был бы диабетиком, страдал бы от язвы, ходил бы задохликом от рождения <197> там все ясно, а супруг ваш дома? Так нет же, молодому неповрежденному организму предлагают младенческое усю-сю, он всегда у вас по воскресеньям бродяжничает? Ах, повестка... Ну, правильно, я вот тоже к повесткам отношусь серьезно, никогда не увиливаю. Да где же она запропастилась? Ау-у, солонка!
<197> Я все-таки разыщу ее, вы хоть и не сильно присаливаете, но совсем без соли <197> для вас и еда не еда. Ау-у-у...
<197> Совсем без соли еда и в горло не лезет. Ау-у, ау-у!
<197> Да вот же она! Вы только посмотрите <197> стоит как ни в чем не бывало!..
<197> А действительно! Мы тут, можно сказать, с ног сбились! А ей хоть бы что!
<197> Действительно! Вы только подумайте, каково мне было привести вас на кухню, а солонка будто испарилась! Хоть провались <197> так было стыдно...
<197> Действительно! Я бы на вашем месте устыдился бы что есть мочи, уж было подумал: что за дом такой? На кого все это расчитанно? Хлеба <197> хоть заешься, но про соль <197> одни разговоры. Получается, поговорили и только. И баста. А солонки как таковой будто в природе не существует. Ладно, думаю, я,<197> пришел, подремонтировал тут <197> и адью, до следующей поломки,<197> но они, которые живут в этом доме,<197> как они могут так жить? И это называется жизнью? Без самого необходимого, без чего и в горло не протолкнешь? Или они ничего другого и не пробовали? Принимают как неизбежность? Запихивают вручную, на воде, на постном масле <197> лишь бы проскользнуло, скатилось, упало лишь бы? А каково хозяйке <197> знать, что солонка была <197> и не где-нибудь, а на кухне, и привести туда телемастера, хлебом солью его попотчевать, а солонка возьми и сгинь, будто испарилась? Хозяйке, думаю, хоть провались, хоть тоже <197> за солонкой вслед, так ей, должно быть, стыдно. А Курицын все же молодец, отреагировал на повестку правильно.
<197> Конечно, правильно! И правильно, что вызвал телемастера, в компании с исправным телевизором женщине не так одиноко, как в компании с помехой.
<197> Конечно, не так! Но давайте сперва угостимся хлебами! Хошь, не хошь, а традицию нарушать не станем.
<197> Конечно, не станем! Только дурачки не понимают, что без доброй традиции и жизнь на жизнь не похожа, преснятина какая-то, а не жизнь, без доброй преемственности, без всего того, что повелось от предков и теперь вот тянется, тянется. Но среди прочих всегда выделяется одна из добрейших традиций <197> угоститься бородинским, давайте же приступим к угощению, прошу вас, угощайтесь.
<197> Конечно, конечно! Такая давняя, такая добрая традиция, хлеб-соль, хозяйка, мне у вас так понравилось, что и не уходил бы никуда. Вы мне поассистируете?
<197> Конечно, конечно! У вас ведь руки постоянно заняты, если вам не поассистировать <197> то как же вы изловчитесь откусить да еще солонкой попользоваться?
<197> Ну, конечно! Руки за спину, почти неощутимо, если подойти философски и привыкнуть, за спину так за спину, если держать их все время на груди <197> скрестить, как у покойника, то это разве лучше? Все равно приходится уповать на чье-то чуткое участие <197> чтобы и отщипнули, и присолили, и к губам приблизили... Вот, хорошо, плям-плям, очень хорошо...
<197> Вам хорошо <197> и мне хорошо, мне всегда хорошо, когда кому-то хорошо...
<197> И это, плям-плям, прекрасно!.. Вкусен бородинский при тихой погоде, когда чуткие женские пальцы разламывают пряную мякоть его... Плям-плям, плям-плям!..
<197> Как замечательно вы кушаете! Кормила бы вас и кормила! Во мне даже пробуждается что-то материнское по отношению к вам, человеку незнакомому, неизвестно как проникшему на жилплощадь <197> при условии, что двери я заперла и троекратно проверила. Но этот факт лишь поначалу, признаться, смущал меня... берите, берите... ах, вы как будто поцеловали мне палец! Я понимаю, это получилось спонтанно, вы подхватили губами щепотку бородинского, но ощущение при этом я испытала сказочное... нет, это ни с чем не спутаешь! Есть такие ощущения, в которых ошибиться невозможно... Хотите еще кусочек? Вот так... о, снова будто поцелуй! Вы ведете себя как нежно клюющий птенец! У Курицына так не получилось бы, это я про супруга своего, отца матрешек... Еще? И еще, и еще... Я знала только одного человека, который поглощал бородинский столь же страстно и ненасытно...
<197> А кстати, плям-плям, как он? Здоров ли? Увидите <197> передавайте привет... Впрочем, я совершенно не в курсе, о ком вы говорите... О-о, как хорошо вы посолили! Давно не угощался хорошо присоленным хлебом! Поклонитесь от моего имени, дескать, телемастер был, велел кланяться...
<197> Так вы <197> телемастер! Я уже совсем забыла, представляете? Угощайтесь, угощайтесь, что за память такая, перед посторонним человеком угоришь от стыда...
<197> Не такой уж и посторонний, допустим. Телемастер <197> он тот же доктор, тот же священник, телемастера грех стесняться, плям-плям, утаивать от него что-либо преступно даже...
<197> На вас такой великолепный фрак, что я до сих пор не могу додуматься, вы ли это! Но не все же вам канифолью пахнуть, оделся человек в свое удовольствие, если для человека работа как праздник <197> то почему бы и не одеться шикарно! <197> вот что вертится у меня на уме, хоть и не знаю, правильно ли вертится...
<197> Будем реалистами, плям-плям, люди просто ленятся одеваться красиво, тысячу обоснований приведут, лишь бы не одеться красиво... А хотите знать, как я стал телемастером? Начинал-то я не с этого, одна высокопоставленная особа долго преследовала меня, предлагая место личного шофера, осыпая такими заманчивыми перспективами, что и Постулат не устоял бы, не то что я, человек достаточно скромных возможностей... впрочем, насчет Постулата я, похоже, оговорился, беру свои слова обратно, Постулат и не такого хлебнул <197> и все как в прорву... Так вот, встретили меня, как дар Господен; обхаживают, кормят, выделяют в особняке отдельную комнату, стелят свежие постели, заговаривают о круизах по теплым морям, интересуются самочувствием, челядь роится в отдалении и переполняется ревностью, пока мне показывают новенький лимузин, предлагают обкатать его, когда мне захочется, и отовсюду нашептывают о том, что хозяин здесь мало что решает, что сперва я обязан буду угождать хозяйке, она тут всему голова, и даже сам высокопоставленный подмигнул мне: супруга для тебя <197> закон и верховный главнокомандующий, смотри, не разочаруй ее... и вдруг замечаю <197> кто-то приближается ко мне <197> еще никого не вижу, только это незабываемое чувство <197> сближение, неотвратимое и сразу роковое... Все разбежались кто куда, когда она подошла и заглянула мне в глаза. <174>Мальчик,<197> сказала она с придыханием.<197> Вы мне нравитесь<175> <197> <174>Мэм, я отвезу вас куда пожелаете<175> <197> <174>Да,<197>сказала она,<197> но сперва я привью тебе привычку к дорогим сигарам<175> <197> и сунула мне в зубы длинную сигару, и я раскурил ее тут же. Я курил, а она наслаждалась зрелищем, и непрестанно говорила с придыханием: славный, милый, мальчик,<197> и потом сказала, что давно мечтает выехать на природу, куда-нибудь подальше от дома, к лесу куда-нибудь, и спросила, не знаю ли я какого-нибудь настоящего леса в округе, это было бы прекрасно <197> очутиться на опушке, без свидетелей, без этих назойливых угодников, наедине со своими чувствами... ты
отвезешь меня туда? <174>Мэм,<197> говорю я,<197> вы мой верховный главнокомандующий, приказывайте <197> и помчимся<175>. Увези, увези меня на край света, Умбэрто...
<197> Непривычное для слуха, чужеземное имя!..
<197> И вы заметили... я же наполовину итальянец, зато с фамилией у меня <197> никаких недоразумений и кривотолков <197> Давнюк моя фамилия, разрешите представиться. Это правильно, когда клиент знаком со своим телемастером в полном объеме.
<197> Анестезия Петровна Курицына, плям-плям.
<197> Давнюк Умбэрто Методиевич... с радостью пожал бы вам руку, но в силу некоторых причин это не представляется возможным.
<197> А вы уже и так мне пальчики обцеловали, с меня достаточно.
<197> Увези, увези меня на край света, Умбэрто! <197> я и запустил стартер... Она сама указывала мне ближайший путь до опушки, окрестные леса она знала, как свою косметичку: направо, здесь притормози, теперь налево, сейчас откроется сказочное место, и оно в конце концов открылось: высокие небеса, шелковистые травы, колдовская неприступность смешанного леса, алые капельки землянички повсюду... <174>Тебе здесь нравится? <197> спрашивает она.<197> У тебя появилось предчувствие блаженного исхода?..<175> <197> <174>Мэм, а если домашние кинутся? У вас там столько народу, и все следят друг за дружкой...<175> <197> <174>Очнись, Умбэртик, они давно познали свой предел, они не посмеют...<175> <197> <174>Ну,<197>говорю,<197> если так...<175> <197> <174>Так, так,<197> говорит она, наползая на меня жарким телом.<197> Мальчик мой, сейчас мы остановим этот душный катафалк, ты будешь повиноваться мне, в награду же получишь миг такой любви, о которой даже не догадывался... возьми из багажника клеенку и брось ее на траву<175>... Когда я открыл багажник, там действительно обнаружился рулон клеенки, а рядом с рулоном <197> скрюченный садовник ...<174>Чего же ты ждешь? <197> спросил он, потому как я остолбенел от неожиданности.<197> Ты, парень, держись, не подведи нас...<175> <197> <174>А вы здесь зачем?<175> <197> <174>А для подстраховки. Не разочаровывай ее, ладно?<175> <197> <174>Ладно. А клеенка зачем?<175> <197> <174>А это чтоб экологию не загадить<175>... Я захлопнул багажник, постелил клеенку, дивясь ее пурпурно-кровавой расцветке, и лишь после этого из салона показалась мэм, совершенно нагая и почему-то с хромированным сундучком в руках, наводящим на мысль о неизбежности хирургического вмешательства. <174>Ты еще не разделся, Умбэртик? Еще не вытянулся на клееночке? Решил разочаровать меня?<175> <197> <174>Я в полном замешательстве, мэм, что мы собираемся предпринять?<175> <197> <174>Ничего такого, что противоречило бы велению природы.<175> <197> <174>А что она велит нам?<175> <197> спросил я, с ужасом поглядывая на этот черто
в сундучок, в котором так нехорошо позвякивало.<197> <174>Для начала она велит нам раздеться и вытянуться,<197> нетерпеливо повысила голос мэм.<197> Или ты собираешься заниматься любовью вприглядку?<175> <197> <174>Дело святое<175>,<197> пробормотал я, разделся и вытянулся. Мэм нависла надо мной, ее распущенные волосы цвета стылой канифоли <197> касались моего лица, глаза светились расплавленным оловом... Природа требует своего, Умбэртик, страсть безгранична, в человеке все должно быть любимо,<197> мне нужно все, я хочу любить каждую клеточку твоего организма, каждую косточку, мышцы, суставы, наши тела сольются воедино, голяжка, лодыжка, малая берцовая, большая берцовая, сухожилья, лимфа...<197> а сама уже полосует меня скальпелем по ногам... Как я вырвался? Как мне удалось бежать?.. За мной гнались! Сперва садовник, потом ребята из охраны, и каждый пытался доказать мне, что я неправ, что мэм предпочитает исключительно шоферню, никого другого она и на дух не приемлет, а я вот подкачал, теперь им всем придется несладко, пока подыщут нового, и зря я испугался, на первый раз она бы ограничилась голеностопным левым, она всегда начинает снизу, зато какие потом сиделки, протезисты, какая жратва, какая выпивка, чего душа пожелает <197> все тебе на подносе, в ту же минуту,<197> а садовник кричал: не виноваты мы, что мясо у нас не шоферское, она же пробовала нашего брата, два пальца мне отхватила да выплюнула... Я продрался сквозь лес на кольцевую дорогу. В первой же машине, которая остановилась подобрать меня, сидел за рулем мой хозяин. <174>Что произошло, Умбэртик? <197> полюбопытствовал он с грустью.<197> Почему ты носишься тут голышом?<175> <197> <174>А то вы не знаете<175>,<197> говорю я ему и прошу какой-нибудь одежды. <174>Знаю,<197> кивает он,<197> значит, ничего не вышло, и ты увольняешься<175>.<197> <174>Уже уволился, дайте одеться<175>.<197> <174>Ты разочаровал всех нас<175>,<197> говорит он, а я отвечаю: предупреждать надо было, дайте хоть штаны.<197> Какие тебе предупреждения? Ты разве не знаешь, что жены наш
и без ума от наших личных шоферов? Не только, правда, от них, но от них <197> особенно. На чертей тебе сдалась твоя молодость, если тебя никто не любит до последнего мизинца?...<175> <197> <174>Ваши, почему-то все на месте...<175> <197> <174>А что мои? От меня у нее изжога... Одеться тебе? Одеться публика подаст, она это любит!<175> <197> и высадил меня на центральной площади, а напоследок сказал: когда в телевизоре какая-либо деталь приходит в негодность <197> ее меняют на новую, из-за одной паскудной деталюшки менять всю конструкцию неэкономично, подумай об этом... Я не преминул воспользоваться его советом и понял свое истинное предназначение...
<197> Так вы разбираетесь в телевизорах? Вы телемастер? Как это кстати! Нас тут помеха угнетает...
<197> Еще бы не угнетать! От порядочной помехи и умом слабеют, не только физически. Физически ослабеть <197> это что, это еще полбеды, а вот когда человеку говорят: ступай обедать, а он сидит и в небо смотрит, ему говорят: остынет ведь, а он сидит и ухом не ведет,<197> вот тут уже надо бить тревогу: не иначе слабость достигла высшей точки. Либо слабость изгонять, либо точку опускать...
<197> А то еще бывает <197> ему говорят: иди обедать, а он отвечает: мне вот повестка пришла, то есть, начинает нонсенсировать открыто, ему советуют: нонсенсировать не надо, и без того хорошо, а он нонсенсирует и больше ничего...
<197> И больше ничего. А то еще так <197> поест хлеба-соли, а потом улыбается до ушей, будто объегорил кого-то. К нему <197> с уважением, угощайся, дескать, а ему бы только поскалиться. И никогда о себе не напомнит: кто он, что он, почему он...
<197> А вы? Вы мне напомните? Из головы вон, кто вы, что вы, почему вы...
<197> Еще бы вам не напомнить! Представьте только: мы с вами стоим на кухне и угощаемся бородинским с солью, а все остальное <197> кто я, что я, почему я,<197> из головы вон! Как долго это могло бы продолжаться без напоминаний? И что в итоге? Напомню, безусловно, еще бы не напомнить! А вы мне бородинского еще отщипнете? Дополнительный кусочек...
<197> Еще бы! Вот вам дополнительный кусочек, а вот я его присолила, как вы любите...
<197> Плям-плям, напоминаю, хозяйка: я <197> телемастер, самый что ни на есть, как только угостимся <197> сразу же приступим к ремонту. Никаких помех, сплошная видимость! Поблагодарю за хлеб, за соль, дальше мне ваша помощь не понадобится. Не стану спрашивать, где у вас что, я в любом доме любой телевизор с закрытыми глазами нахожу. Тут сказываются опыт, квалификация, еще никто не жаловался: все только благодарностями осыпают. Но вы осыпать не торопитесь, успеется. Для начала я закурю <197> у вас в доме курят?
<197> Не припомню что-то, Курицын временами дымит, временами от дыма отмахивается, но вы непременно закурите, вам сам Бог велел, вы же на работе. А вот и пепельница с окурочком. Курицын, наверное, за ночь опять пристрастился, бессоницу свою никотином травил.
<197> Первый раз встречаю такую понятливую гостеприимную хозяйку! Позвольте мне даже слегка раскланяться перед вами, а то, бывает, куда ни придешь <197> воздух напитан скандалом, руки чешутся загнать хозяев под лавку и <174>красного петушка<175> им подпустить. Поассистируйте мне, пожалуйста, сигара <197> во внутреннем кармане, выньте ее и суньте мне в рот... М-м-м, м-м-м... благодарю! благодарю!.. Эта людоедка таки привила мне вкус к дорогому куреву, да вы тоже очень скоро привыкнете... м-м-м, м-м-м... сделаем вот что: вы отправитесь в ванную, у вас там стирки <197> непочатый край, займитесь, обо мне не думайте, а потом зайдете в гостиную и, взглянув на телевизор, невольно воскликнете: как хорошо вы его отремонтировали! просто чудо! <197> я же поведу себя сдержанно, как подобает настоящему умельцу, который ценит свою работу, но к результатам относится критично: хорошо, хорошо,<197> отвечу я,<197> да пусть немного погреется, поглядим, что будет, больно норовистые схемы у нынешних, на такую схему и смотреть бывает страшно, а посему, хозяйка, наберитесь терпения, понадобится пробный прогон, 48 часов без отключения, а вы что на это скажете?
<197> А я вам скажу на это: да хоть сто сорок восемь, лишь бы хорошо получилось!
<197> Правильно! Он у вас ламповый или на транзисторах? Не знаете... вот это скверно. Нет, я не собираюсь вас пугать, это было бы в духе Постулата <197> нагнать на человека страхов, а потом увещевать, успокаивать,<197> я не стану, но предупредить обязан: сорок восемь часов без отключения <197> испытание сер-р-резное, самовозгорание почти неизбежно, машина-то в некоторых случаях ведет себя все равно как адская. Но вы не беспокойтесь, если дойдет до спасения и выноса имущества <197> ваш покорный слуга!
<197> Вот и хорошо, а я тем временем запру себя в ванной, у меня там стирки <197> гора неприступная. Если что-то загудит <197> не шарахайтесь и никуда не убегайте <197> это не лютый зверь, это моя стиралка в действии.
<197> Вот и хорошо. Пока она будет гудеть <197> я могу быть спокоен <197> значит, вы стираете, и все у вас происходит как надо.
<197> Хорошо. А вы тем временем оставьте свой окурок в пепельнице и отправляйтесь в гостиную, найдите там с закрытыми глазами телевизор, избавьте нас, наконец, от помехи.
<197> Хорошо. Хорошо, хорошо...
Поразительно приятный в обхождении телемастер,<197> не нарадуется хозяйка,<197> да еще и во фраке, прямо сюрприз какой-то, даже не верится,<197> думает она, направляясь в ванную, но вдруг замечает в прихожей неизвестного мужчину лет эдак тридцати с небольшим: гладко выбритый, в свободном, но ладно сидящем белом фраке, с белоснежным жабо на груди и розовой хризантемой в кармашке. Руки неизвестного по-арестантски сцеплены на загривке, глаза поблескивают антрацитиками.
<197> Что вы здесь делаете? Вроде бы и дверь я заперла, и запорки проверила, но это как будто ничего не значит. Замки замками, а кто-то все равно является.
<197> Обижаете, хозяйка, являются черти во хмелю, мы же <197> прибыли. По вызову, заказным порядком. Здравствуйте, доброго вам здоровья, добрый день, приветствуем вас <197> ремонтироваться будем или так и запишем, что вызов ложный?
<197> Смотря по какому поводу вызвали. Добрый день, доброго вам здоровья, здравствуйте.
<197> Был бы вызов, а повод всегда найдется. Не признали? Присмотритесь, подумайте.
<197> А-а, поняла! Вы <197> по электричеству, розетки менять! Чтоб пробки не горели!
<197> Это мы извиняемся <197> ничего подобного! Электрики нагрянут погодя <197> печенкой чувствую, но скажите: неужели я похож на какого-то электрика? Не торопитесь, в шею никто никого не гонит...
<197> Ума не приложу, одеты вы по дипломатическому стандарту больше, сказать мне нечего.
<197> По одежке встречаете... ладно-ладно, как хотите, показывайте, где у вас что, а то у меня уже зуд по рукам пошел.
<197> Где у меня что <197> это про что? Кто вас вызвал? Я, к примеру, никого не вызывала, может, Курицын учудил? Он от своей повестки теперь без ума, взял и отчебучил.
<197> Может, и Курицын, я фамилий не запоминаю, берегу ячейки памяти для чего-нибудь полезного. Каждую фамилию заучивать <197> сам забудешься: тогда прощайте, родные и близкие, прощайте, други-недруги, прощайте биография, привязанности, навыки, прощайте, серьезные и малосерьезные цели и намерения, прощай, призвание, ари-в-ведерчу... Эх, вы! Женщина вы как будто из наблюдательных, сметливость врожденная у вас на лице написана <197> неужели так трудно отличить орла от попугая? Да слесари мы! Слесари-сантехники! А Курицын <197> я про такого не слышал даже! У нас все вызовы идут под запись <197> это да, но записывает не обязательно тот же самый, который потом этот вызов обслуживает: не обязательно... Слесари мы, слесари-сантехники, отсюда и давайте плясать.
<197> Какая прелесть! Вы же на сантехника ничуть не похожи!
<197> А на какого-то электрика, стало быть,<197> как две капли?
<197> Не обижайтесь, Бога ради, на какого-то электрика вы похожи еще меньше, чем на себя! Давайте плясать, я предпочитаю <174>белый<175> и медленный...
<197> Руки у меня, как видите, заняты, так что вам и водить придется...
<197> Уж я не растеряюсь, я и Курицына водила, и не только его. Правой рукой я обниму вас за талию, левую <197> на плечо возложу, а вы пригните голову, чтобы ощущалось ваше дыхание <197> у меня за ушком и на шейке, а вы, в свою очередь, вдыхайте запах моих волос и ненавязчиво касайтесь меня щекою...
<197> Вы за Курицына не обиделись?.. Вы знаете что <197> вы не обижайтесь, но куда мне весь этот поминальник в голове носить? Адресок зафиксировать <197> другое дело, а Курицына заучивать... не станешь ведь потом по микрорайону тыкаться: алле, уважаемый, не подскажете ли, где тут какой-то Курицын проживает? Он ведь не шишка у вас, Курицын и Курицын, ведь не шишка же?
<197> Не шишка, не шишка, и не припухлость даже.
<197> А водите вы вполне прилично, меня давно так не водили! Приходится держать себя в руках, укрощать воображение <197> не померещилось бы чего непозволительного... Знаете, расслабишься иногда невпопад, а потом из головы вон <197> зачем тебя позвали, в чем твоя задача... Бр-р-р, кровь-то горячая, возраст еще достаточно активный, бр-р-р, глаз да глаз за собой, контроль да контроль!.. Вы, конечно, можете не отвечать, дело хозяйское, но от вас бородинским попахивает: наверное, перед моим приходом вы уже принимали кого-то?
<197> Да был тут один, любитель присолить.
<197> Простите на резком слове: какая гадость! Кажется, я начинаю догадываться...
<197> Боже мой, вы содрогнулись всем телом... вы ревнуете!
<197> Не давайте повода!
<197> Но вы же вторглись в мою жизнь столь внезапно!
<197> И вы сейчас же обнаружили причину поиграть со мной, как кошка с мышкой!.. О нет! Я преотлично догадываюсь, кто здесь полакомился! Убийца телевизоров! Зачем вы его только в дом впустили! Он вам наремонтирует, как же!.. Он еще здесь! Скажите! Он здесь?!
<197> Какой вы импульсивный! Не надо так, умоляю!
<197> Вы знали, знали, что я раним <197> и знали, как нанести мне рану! А потом <197> бередить, бередить ее... Извольте солью теперь посыпать, как посыпали бородинский для этого выскочки!..
<197> Как мне утешить вас, миленький, как успокоить? Какими словами вернуть вам присутствие духа?..
<197> Слова... а что <197> слова, хозяюшка? Какова цена им? Каких мы еще не слышали? Какие хотели бы услышать?.. Это лишь вначале было Оно <197> Единое и Прекрасное, Справедливое и Могучее, да скоро перевели его, измельчили на словечки, а Дело на делишки расслоилось, понеслась шелуха по дорогам... Бессрочный Вавилон, ни верха, ни низа, куда бежать, кому довериться?.. Все давно проговорено, слово за слово <197> укатали Сивку крутые бурки, а на гору уже и погоревать никто не взбирается, недосуг да и без толку... На мне, хозяйка, от этой жизни <197> места живого нетути... Судьба <197> как борщевое варево, и стряпают кому не лень, из чего попало: любой горазд подойти и подсыпать, подкинуть чего-нибудь, и только дегустатор остается неизменным <197> ваш покорнейший... напробовался под завязку! Добить вот некому, оборвать эту муку нелюдскую... Как я ждал этого вызова! Почистился немного, принял душ, сменил рубашку <197> и к вам, на всех парах! А сердце в груди колотится, а перед глазами: трубы, крантики, грамбуксочки... вот я перекрываю воду, вода перекрыта, но все равно по ногам так и хлыщет, так и лупит по косточкам <197> не страшно! <197> постепенно зверею от сопротивления материалов, но отступать и не думаю <197> час, другой продолжается сражение, свет в глазах меркнет, вода прибывает, я делаю все, что в моих силах <197> из рук, которые давно свело холодом, не выпускаю <174>попку<175> с тросом,<197> у меня ведь и тросик специальный есть, сантехнический, любую какашку протолкнуть по руслу, чтобы знала свое место и под ногами не путалась,<197> и вот уже почти одолел, почти прикоснулся <197> грамбукса! она! <197> и вдруг не выдерживаю... безалаберное детство, юношеский раздрай, невостребованность в зрелом возрасте <197> все это в совокупности дает о себе знать, наваливается на меня и душит, поток неукротим, спасения ждать неоткуда... но <197> вы! Единственным, непогрешимым словом,<197> тем самым, которого так не хватает подчас, на которое подчас уже и не надеешься,<197> вы как бы подхватываете меня и возносите над бурн
ой ниагарой... и мы, уединившись, предаемся непорочному созерцанию резьбы и прокладок, благородной нержавейки в сочетании с не менее благородной латунью... и никакой убийца телевизоров не смеет помешать нам! Не смеет нарушить гармонию сопричастности!..
<197> А говорили <197> все давно проговорено!.. Говорили <197> шелуха с Вавилоном... Святая неправда! Златоуст! Не молчите же! Господом Богом молю! Как только я перестану слышать ваш голос <197> я тут же умру... Почему мы не встретились лет двадцать назад? Где вы были все эти годы? Какие злые силы не дали нам встретиться раньше? Почему никто не разбудил меня... где вы пропадали? По каким морям носился ваш усталый парусник? Каким ветрам я должна быть благодарна за то, что он прибился к нашему берегу?..
<197> Ветра в тот день как раз и не было, стояла ясная сухая погода, я шел по улице 10-й Пятилетки, когда меня буквально перехватила одна особа. Ничего экстравагантного <197> кофта да юбка, голос грубоватый, повелевающий. <174>Мужчина,<197> говорит она,<197> в вашем облике я нахожу нечто неподдельно мужское, не могли бы вы оказать мне первую сантехническую помощь? Я проживаю в доме напротив, и в моих коммуникациях возникла острая необходимость заменить грамбуксу. Я очень, очень нуждаюсь, и я вас отблагодарю. Что вы на это скажете?<175> <197> <174>Оно-то можно, отвечаю,<197> только вы мне объясните сперва, как эта грамбукса выглядит в натуральном выражении: или вы сейчас метафорируете?<175> <197> <174>Зачем бы я метафорировала средь бела дня? <197> удивляется она.<197> С незнакомыми мужчинами я себе такого не позволяю, максимум что я могу <197> это просить их о неотложной сантехнической помощи. Так вы не знаете, как она выглядит? А давайте вместе поищем совокупность признаков,<197> предлагает она,<197> вместе и батьку легче бить!<175> <197> меня как подменили вдруг, я, дуребан, поперся в чужую квартиру и битый час обнюхивал трубу за трубой, облапывал переходники и краны, постукивал по муфтам и слушал, как мне отвечают откуда-то с верхних этажей. Ищите, ищите, подбадривала меня остро нуждавшаяся, а потом как бы невзначай показывает мне два спичечных коробка: в одном тарахтит, а другой порожний. Открывает первый и вытряхивает оттуда на стол какую-то мелочь: вот,<197> показывает ноготком,<197> это вот мой муж, а это его родственнички. Они у меня в одной хранилке так и помещаются, захочу <197> выпущу погулять, захочу <197> так оставлю. Если вы настаиваете на том, что знать не знаете, как выглядит грамбукса, то знайте хотя бы, что женщина я мстительная и просвещенная по части всяческих магических поделок. Поделаю и вам, у меня пустых коробков полный ящик... А эти, которых она вытряхнула... прыгают по столу, попискивают! Я и подумал: сухариков бы им накрошить да молочка наперсток... И взмолился: отпустите, дня через три
вернусь <197> вы меня не узнаете! Я эту буксу одной левой делать буду! <197> Что ж, три дня погоды не делают,<197> говорит колдунья, ступай себе с Богом, да помни: ровно через три дня я тебя из-под земли достану <197> и всякая булавка покажется тебе копьем турнирным. А вернешься по-хорошему, укажешь буксу безошибочно,то и я свое слово сдержу, не обижу: заживем мы с тобой душа в душу, долго и безоблачно, и умрем в один день!
<197> Как это правильно <197> умереть в один день! Хорошо бы у всех было так, у каждого смертного!..
<197> Так я узрел наконечник своего истинного призвания... Какая это сладостная мука <197> вечно копаться в системе водоснабжения в поисках таинственной грамбуксы <197> и вечно не находить ее...
<197> Это правильно, правильно!..
<197> Справочники штудировал, практиковал у самого Семеныча! Сам Семеныч вычерчивал мне спичкой, рисовал окурками! А сколько умопомрачительных историй я про нее наслушался!.. Добейте, доконайте меня, скажите, что и здесь я не найду ничего, хоть сколько-нибудь напоминающего грамбуксочку... и я опять вернусь к своей ворожке, шелестеть в коробчонке недоеденой семечкой!.. Она выпускает меня на час-другой, не более, так что у вас я не задержусь, пройдусь по коммуникациям, прусачков погоняю и несолоно хлебавши... отведав разочарования... где вы научились так водить? Уж не братец ли здесь расстарался? Давнюк, убийца телевизоров <197> ведь мы с ним братья!.. Хошь не хошь, а надо пойти и пожать ему руку. Ничего не поделаешь, он снова опередил меня, но вы не беспокойтесь, я пригляжу за ним, может, все еще обойдется? А вдруг?.. Я всегда говорю себе: а вдруг? <197> и сразу становится легче... Оставайтесь тут и не скучайте, будьте как дома...
<197> Правильно, правильно, ступайте-ступайте!
Исполненная неясных предчувствий, хозяйка отпускает его, поворачивается к двери, чтобы тут же оказаться нос к носу с мадам Отстоякиной. Мадам обосновалась перед самой дверью <197> в красной тенниске и добротных казацких шароварах, почему-то полосатых. Черная полоска через красную: черная-красная, черная-красная, а тенниска на мадам <197> та чисто красная, без каких-либо эмблем и надписей на груди, а груди у мадам обширны и содержательны, свободны от бюстгалтерных ограничений. А руки Отстоякина распростерла вразлет, словно вознамерилась прихватить наконец забившуюся в угол беглую курицу. Рыхлый напудренный лик Отстоякиной стремительно приближается: милочка, дайте я вас расцелую, как соседка соседку, прямо с порога, дайте я вас чмокну!
<197> И я вас, милочка, чмокну!
<197> И вы меня! Чмок-чмок, чмок-чмок! Люди так много теряют, лишая себя поцелуя с порога!.. Чмок-чмок, чмок-чмок!.. А всякая потеря <197> необратима, уж я грешным делом и подумала: а не у вас ли он скрывается?
<197> Он у вас, чмок-чмок, такой видный, такой представительный, что пытаться скрыть его, чмок-чмок,<197> чистое безумие!
<197> Стопроцентное, концентрированное безумие! Я проснулась, чмок-чмок, а его не видно, не слышно. Ау-у, Постулат Антрекотович, зову его, ау-у! <197> пошла на балкон, посмотрела вниз, посмотрела вверх, направо, налево глянула,<197> тогда пошла на кухню: вверх, вниз, направо, налево,<197> тогда кинулась в ванную: направо, налево, вверх, вниз,<197> и уж тогда-то, как на грех, вернулась в спальню <197> чем Постулат не шутит! <197> он такой заводила, такой изобретатель, может стать посреди комнаты и не шевелиться, и не дышать, а вы будете целый день бродить по той же комнате и даже не заподозрите его присутствие: кудесник прямо, уж вы-то меня поймете, почему я его так расхваливаю. Как женщина женщину поймете и не осудите, Владлен Купидонович тоже, должно быть, пошалить мастак?
<197> Да какие там шалости! Грех сказать <197> торчит где-нибудь целыми днями, как шуруп в доске,<197> ни пошалить с ним, ни раззадориться!
<197> Грех да и только! А мой нашалится до отвала, спустит пары <197> и давай водить меня по магазинам. И все мне покупает, покупает, я уже и не прошу ни о чем, у меня уже и без того не дом, а полная чаша, а он все равно угомону не знает, то одно, то другое прикупит: то вторую кофемолку, то сапожки, то шубу меховую, а еще купил булавок, огуречный крем для лица, килограмм клубники, я ее кушаю со сметанкой и сахаром,<197> согласитесь, вкуснятина получается неописуемая (<174>Согласна!..<175>), а не успела я прикончить клубничку, он тут же завалил меня новыми покупками: принес мне дрель, гитару, полведра алебастру, а потом принес колготки, шариковую авторучку, рулон обоев,<197> только Постулат умеет быть столь щедрым, одевать беспрерывно, подкармливать, какого лекарства у него ни попросишь <197> а всякое уже наготове,<197> что за человек такой заботливый, вы, милочка, согласитесь, согласитесь!.. (<174>Я согласна, согласна!.. <175>) Не каждому Владлену Купидоновичу по зубам, а Постулат все резвится, все не ведает предела щедрости, то моток резинки в дом притащит, то стирального порошку призаначит, и шаровары вот казацкие принес, и тенниску красную, я от удовольствия чуть не рехнулась, потому и выгляжу всегда безбедно, кто ни посмотрит на меня <197> у всех на лицах будто маковая плюшка выпекается: вот она, говорят про меня, беззаботная и всячески обеспеченная счастливица, такому добытчику, как ей достался,<197> ноги мыть и воду пить. Ту самую воду, которой ноги омывались, а мыть их не кое-как, а хорошенько, как себе. И пить не понарошку, лишь бы как бы,<197> а как в Сахаре, после длительного истощающего перехода!
<197> Согласна-согласна!..
<197> И правильно делаете, милочка, чмок-чмок, что соглашаетесь. А то ведь некоторые грешат безбожно, говорят, чмок-чмок: фе-фе, как это можно, ентот сиропчик нам не вкусен! <197> а что они хотели? Не знать забот, в молоке купаться, а воду омовенную кто-то другой за них хлебать обязан? А фиг им с моторчиком! Это ж, милочка, несер-р-рьезно, это они баловством занимаются, ни стыда, ни совести! Иной раз и стошнит, так потерпишь, ведь тошниловка человеку в очищение придана, вот и очищайся и не говори: фе-фе,<197> уж лучше помалкивать, чем зря языком метелить! А потом я, грешным делом, просыпаюсь <197> а вокруг меня пусто, пространство, которое Постулат так щедро заполнял собою <197> аж гудит пустотой, аж позвякивает. И я, от греха подальше, решила составить себе полное представление, чмок-чмок,<197> где же это он, собственно, укрывается? Грех да и только, так и подумала: а не к соседям ли переметнулся? и там, чего греха таить, скапустился безвременно, отдал концы, копыта откинул... ему ведь нельзя переедаться бородинским, для него это яд, любого врача спросите, да я вам больше скажу <197> от злоупотребления диетическим и брат Постулата ушел из жизни, и дядя его, да все они полегли по одной и той же причине,<197> но если и на этот раз... вы поймите меня правильно, я, милочка, вас ни в чем не виню, с судьбой ведь не поспоришь, он ведь был как дитятко малое <197> ему на что ни укажи, он все в рот тащит. И вообще положение у вас <197> завидовать нечему: стирка горою стоит, обед наготовить, уборка, матрешки, Владлен Купидонович, небось, под благовидным предлогом <197> повестка, допустим,<197> слинял, завеялся похлеще моего ненаглядного, а у вас тем временем, помимо иных забот, глядишь <197> и покойник объявится! Да я бы, милочка, на вашем месте мигом бы рассудка лишилась, согласитесь, согласитесь, согласитесь...
<197> Я согласна, согласна, согласна...
<197> Пойду сейчас же, порыскаю в комнатах, буду как дома, но не стану забывать, что в гостях, гостям подарки дарить принято, Постулат, если он еще жив, непременно осыпал бы гостей подарками. Впрочем, дело хозяйское, я и без подарков не обижусь, на таких не обижаются, таким сочувствуют, у вас и без подарков, как я погляжу, из головы вон: кто я, что я, почему я... Напоминаю: перед вами, милочка, супруженица Отстоякина, того самого, который, судя по всему, отлеживается по соседям, а я вот вынуждена его искать, нравится это кому-то или нет...
<197> А я <197> штукатур-альфрейщик, здравствуйте, хозяйка, целую ручки. День дарует все новые открытия, не правда ли? Вот вы стоите сейчас и думаете: поразительно, я ведь запирала, а дверь опять нараспашку! <197> поразительно, конечно, а что поделаешь? Дверь она всегда <197> либо заперта, либо нараспашку, но если подумать как следует <197> то какая, прошу прощения, разница, если штукатур-альфрейщик весел и обходителен, если он во фраке кремового цвета, с беленькой хризантемкой в кармашке (но все же нам побелкой пахнуть!), а руки от большой деликатности держит в карманах (вопреки протоколу, зато уж точно распускать их не станет!),<197> какая разница?
<197> И правда, милочка, не все ли равно?
<197> Штукатур-альфрейщик, мастер экстра-класса, не какой-нибудь телефонист-наперсточник, телефонисты <197> те приходят последними, подлые и таинственные, так вы меня уже простили, что руки я все же в карманах придерживаю? Вынужденная мера, вы поймите, а Курицына я ведь тоже не знаю, а матрешки уже ушли? Давнюк моя фамилия, вы не забывайтесь. Ах, не ушли еще! Какая разница! А это у вас что? Какие-то интригующие звуки! Не иначе <197> там кто-то телевизор смотрит! Здравствуй, сестричка!
<197> Здравствуй, братик! Милочка, мы ведь с альфрейщиком единоутробные! Я ведь в девичестве в Давнючках хаживала. Согласитесь, нечаянная встреча <197> трижды восхитительна. Там и правда какие-то звуки, мы пойдем, а вы будьте как дома. На вас теперь столько всего навалилось! От этого и голова у вас пошла кругом, и что-то из головы вон, а что-то напротив <197> в бедную головушку, под давлением, и прессуется там <197> неразбери-поймешь. Отвлеките себя чем-нибудь, постирайте, глажкой займитесь, ведите себя естественно, мы тут и без вас управимся. Соглашайтесь, милочка, выбор-то у вас небогатый...
<197> Да она согласна, сестричка, ты просто глянь на нее, еще бы ей не согласиться. Фе-фе, хозяйка, фе-фе...
И они оставляют хозяйку в прихожей, где она немедля предается плодотворным размышлениям: как расцвела моя жизнь и наполнилась, какие замечательные, красивые человеки окружают меня, и главное,<197> думает она,<197> никого не надо звать-приглашать, все приходит как по мановению волшебной палочки, теперь-то уж никто не посмеет сказать: у нее, дескать, не все дома,<197> осталось дождаться телефониста, потом Владлен вернется, потом матрешки припорхнут со своей ассамблейки <197> тогда уже все нишки, все полочки окажутся загруженными, и люди скажут: вот идет Анестезия, одна из немногих, у кого все дома, все на местах, и каждый занимается своим, весьма полезным для окружающих делом. Телефониста она препровождает до спальни молча (не волнуйтесь, хозяюшка за мною уже никого не осталось, все хвосты подобраны, а про Курицына я ей богу не знаю, хоть он и муж вам, и отец матрешкам, вы только напомните мне со временем, что я телефон починить приперся, а то я как прилипну к телевизору <197> не отдерешь!), убирает пылинку с его плеча (фрак у телефониста золотистый, с блестками, как у фокусника, и руки: как у фокусника, ловкие-преловкие, он, видимо, решил даже вовсе не показывать их, и рукава болтаются пустышками, точно в них нет никакого тела), телефонист благодарно кивает ей и присоединяется к Давнюкам, которые выстроились скорбной шеренгой вдоль стеночки <197> выстроились и покамест помалкивают; в ногах же у Давнюков по-детски незатейливо пристроились две прехорошенькие девочки, сестренки-погодки,<197> они полулежат на паркетном полу, локоток к локотку, как перед фотообъективом, в обещанных форменных платьишках, с беленькими на темно-синим суконце манжетиками и воротничками, что нелишний раз подчеркивает изысканность убранства множества взрослых дядечек и одной тетечки (ах, эти фрачные <174>тройки<175> <197> каких только оттенков и сочетаний не выплеснет со своей палитры искусник-модельер! любо-дорого заглядеться, ни к чему не придерешься, все в стать да в масть, и масть на масть не приходится: белая, вороная, каряя (черная с т
емнобурым отливом), караковая (вороная с подпалинами), подвласая, рыжая, бурая (вся искрасна-коричневая, а навис потемнее); игреняя, гнедая, красногнедая, каурая (рыжая впрожелть, иногда темноватый ремень по хребту), саврасая, соловая, буланая, изабеловая (буланая с красниною), калюная (рыжесаврасая с ремнем), серая (по молодости бывает в яблоках) и серожелезовая (под старость вся белеет); розовая и красносерая, сивая (вороная с проседью), сивожелезовая (сивая с едва заметною красниною), мышастая или голубая, чалая (сплошной мешаной шерсти, особенно <197> белой и рыжей) вороночалая (темноголая <197> темносерая, ноги, навис <197> черные), бурочалая и гнедочалая, рыже-, серо- и сивочалые, полово-серая и мухортая (желтизна на морде и в пахах), и пегая во всех разновидностях (вороно-буро-, гнедо-, булано-... ), и чубарая, барсовая, и буро-чубарая, и фарфоровая, и тут же <197> рябая (коли одна только голова в белых шашках), и серая в мушках, и серая в горчице (в мелких крапинах, признак старости); подвласая, чанкирая (беломордая и белоглазая?), калтарая, халзаная и чагравая, а рядом <197> крылатая (саврасая или каурая с темным оплечьем),<197> некоторые имели золотистый отлив, были <174>в яблоках<175> и в <174>тени<175>; пестрели лысины и звездочки...) и куча-мала полосатых теннисок, и целое собрание однотонных казацких шароваров.
У хозяйки аж в глазах зарябило, подобной раскраски она не встречала даже в самых отчаянных предвидениях, и все они тянутся шеренгой вдоль стеночки и смотрят на экран отлаженного телевизора, с которого поглядывает в комнату какой-то упитанный мужчина, весьма напоминающий кого-то,<197> он заглядывает оттуда в комнату, главным образом кося глазами через нижний обрез экрана: на паркетном полу, одним концом подтянутый под паучьи ножки телевизора,<197> лежит внушительного объема сверток, смахивающий на дородное человеческое тело, упакованное сперва в простыню, потом в бумагу оберточную, магазинную, а уж поверх всего забронированное стареньким персидским ковром, извлеченным по необходимости из пронафталиненной кладовки. Запах нафталина никого не смущает, только экранный мужчина подергивает верхней губой и морщится,<197> и в целом атмосфера спальной комнаты кажется устойчиво торжественной. Вот мастера так мастера,<197> думает хозяйка,<197> пришли, устранили помеху и теперь по праву наслаждаются результатами. Я бы тоже понаслаждалась, если бы не стирка горой, не стряпня да не глажка, да если б еще не ждать-пождать Курицына,<197> а там и матрешки подоспеют, тоже встречай их, обхаживай, спровадить бы их в детдом хоть на недельку. Пожить бы просто, может, и поживу еще, сегодня же и поживу: пойду и отстираюсь, потом настряпаю, потом дождусь и обниму с порога, фе-фе, Курицын, чмок-чмок, матрешки,<197> роится у нее в голове, мать-перемать, отец-переотец, видимость-то хорошая, да что-то звука маловато <197> что за наслаждение без звука? будто в покойницкой...
IХ. Постель иглы <197> 3. Что и говорить...
...будто в покойницкой,<197> думает хозяйка,<197> а я вот возьму и побуду немножко сумасшедшей, как Владлен завещал. Надо только поискать его завещание, и ковер этот <197> надо бы почистить,<197> ковры хорошо чистятся первым снегом, когда он еще белый и пушистый, как котенок,<197> и котенка пора завести, взять у соседей, пока оно еще слепенькое, и выкормить его, и воспитать, а потом, на старости лет <197> находить в нем немалое утешение. Если попадется кошка, назовем ее Капитолинкой, Капитолина Владленовна <197> звучит! <197> и будет у нее все по-людски, комар носа не подточит: пропишем на жилплощадь, пошьем ей трусики, сарафанчик летний (к зиме придется раскошелиться на теплые вещички, если до зимы не сдохнет) и будем брать ее повсюду, куда самих понесет,<197> а потом однажды на базаре, в страшной сутолоке <197> она как будто потеряется, на самом же деле ее у нас выкрадут преступно, гангстеры проклятые,<197> и станем оплакивать ее, вспоминать минуты совместной жизни <197> долгими зимними вечерами, когда, неровен час, погорят на щитке все <174>пробки<175>, а свечи кончатся,<197> вот кстати, надо бы запастись свечами, сейчас же пойду и куплю свечей, переоденусь, денег наскребу и пойду,<197> хозяйка поворачивается, выходит из спальни и открывает ванную (где еще переоденешься, когда в квартире полно народу?), и глазам ее предстает зрелище, по которому она подсознательно давно соскучилась: шеренга разномастных фраков вкупе с полосатыми казацкими шароварами,<197> и те, и другие покорно соловеют перед экраном поремонтированного телевизора, откуда взирает на них терпеливо человек, напоминающий кого-то,<197> между тем как фраки вовсе не намерены довольствоваться молчанкой и споро обмениваются умозаключениями по случаю какого-то важного для присутствующих события. Примечательно то, что чеканные, должно быть, заведомо подготовленные фразы, покидая уста говорящего, тут же становятся крылатыми и вспархивают под потолок, где снуют сперва порознь, затем собираясь в суетные стайки,<197> фр-р-ррр, пр-р-ррр,<197> фырчат и пыркают
, неустанные, крылышками...
<197> Свечку <197> и то не поставили, соседи называется!
<197> Что и говорить, Курицыны <197> они Курицыны и есть, вы разве рассчитывали на какое-то особое отношение? Они же поголовно страдают комплексом полноценности, но разве они признаются?
<197> Голову пеплом посыпать <197> разве это так трудно? Не понимаю, не понимаю...
<197> А как вам нравится это беспробудное вранье? Будто квартира у них <197> двухкомнатная! Как вам это нравится?
<197> Враки, конечно, потрясающие. Разве секрет, что там, где две <197> там непременно три, где одна <197> там две, где ни одной <197> там все равно прибежище. Что и говорить, заврались под завязку... Они же ее заперли и никого туда не допускают, а сами волокут туда все, что попадается... Враки, враки безбожные!
<197> Столько вранья развелось <197> ни пройти, ни проехать! Живого места на земле не осталось <197> все враками загадили!..
<197> И заметьте <197> отборнейшие, породистые враки! Такие враки, что уже и враками не назовешь! Нет, это уже восходит к врачарам, врачищам даже!
<197> Врут изобретательно, отъявленно, дерзко! Чего они этим добиваются? Чего добьются? А цену себе набивают <197> и вся разгадка!..
<197> Как не хочется, как противно говорить об этом, а другого способа нет, не открыли еще, не освоили, не разметали, не отгородили столбиками кюветы, не поставили заправочной станции, закусочные не построили,<197> приходится по старой, по битой-наезженной: ла-ла да ла-ла, как горохом о стенку...
<197> Ссылаются, заметьте, на то, что пепла у них нет, что пепел еще готовить надо! Нашли себе отговорку и рады <197> рот до ушей! Что и говорить, что и говорить!..
И девчонки мои здесь! <197> блаженствует мысленно хозяйка,<197> и тоже ведут себя непринужденно, как дома, ума набираются от старших! Когда Курицын вернется, непременно обрадую, и пошлю прикупить еще школьных шмоток, ничто так не идет взрослеющим матрешкам, как белые кружева на строгом темно-синем фоне! Да они и сами папку пошлют, чего с ним церемониться! <197> думает она, а старшая из погодок тем временем поднимает глаза на фрак сивожелезовый и спрашивает: дядя, дядя, а там, под телевизором, и правда что-то лежит, или нам, матрешкам, только кажется? <197> Не заботьтесь об этом,<197> с прискорбным вздохом отвечает сивожелезовый,<197> это всего лишь ковер. Если взять ковер, скатать его и одним концом подсунуть под телевизор, то получится примерно то, что вы теперь сами видите.<197> Да,<197> поднимает глаза вторая погодка,<197> но ковры все на месте, мы все наши ковры знаем наперечет! <197> Охотно верю,<197> скорбит сивожелезовый,<197> значит, родители новый купили, которого вы еще не знаете.<197> Да,<197> не сдаются погодки,<197> но когда же они успели? Всю ночь возились с Постулатом Антрекотовичем, потом мамочка завтрак готовила, потом мы позавтракали, и папочка укатил куда-то,<197> когда тут успеешь за покупками сбегать? <197> Значит, успели,<197> стоит на своем сивожелезовый,<197> вчера, допустим, или третьего дня <197> купили, но не показали сразу, чтобы после интересней было. Чтобы предъявить сюрпризом.<197> Ах, сюрпризом! <197> прыскают погодки.<197> Сюрпризом <197> это хорошо, мы сюрпризы любим! А то мы тут знаете что подумали? <197> уж не мертвый ли Постулат Антрекотович в родительской спальне коченеет? При такой жаре представьте, что будет через час-другой, хотя бы льдом его обложить, хоть простынку в водичке выхолодить. Все мухи сюда соберутся, потом гоняй их...<197> Вы глубоко заблуждаетесь, барышни,<197> строго отвечает сивожелезовый, подобрав отвисшую было губу,<197> ничего подобного, Постулат Антрекотович <197> он... в некотором смысле, разумеется... он сейчас пребывает... м-м-м... сейчас вы не может
е его видеть, барышни, вот и все, что вам следует знать об этом!..
Ну, матрешки! <197> думает с восторгом Анестезия,<197> ну, хохотушки-разумницы, мужика приперли к стенке, он аж потускнел и выгнулся <197> с такими матрешками поди объяснись, палец в рот не клади, по локоть отхватят! Придется новый ковер покупать, отстираюсь, денег наскребу <197> и в магазин, а Курицына дождусь на улице, а матрешки увидят нас <197> папочка, мамочка, вы разве ковер прикупили? <197> а как же, вот он! <197> потом подменить незаметно, а Отстоякина хоронить без оркестра, скромно, чтобы никто ничего не заподозрил... все, иду стирать, белья набралось столько, что подумать тошно,<197> и она уходит из спальни и оказывается в ванной, где с радостью отмечает, что фраки продолжают совещаться, а человек на телеэкране по-прежнему молчит и заглядывает на пол, на тугой объемистый сверток, одним концом затолканный под телевизор.
<197> Ведь ничего дурного не хотел <197> за что его так? Цель его была скромна и очевидна: пробудить, добудиться <197> всего-навсего...
<197> Всего-навсего, стряхнуть сонливость, в чувство привести, дать понять, повернуть лицом к истине...
<197> Не убий,<197> подсказывал он,<197> не убий ближнего своего, сколь близко ни свела бы вас судьбина!
<197> Они знали, чем довести его <197> звонки и бородинский! Звонки без адреса, никому и ниоткуда, а бородинский <197> ему одному, со всех сторон, безотказному...
<197> А ведь он мог защититься! Мог! Упредить удар и покарать злопыхателей! Мог разработать план на уничтожение и блестяще осуществить его!
<197> Что и говорить! Ему не стоило большого труда затравить их мышами, или напустить из-под двери угарного газу! Вот они тут подрыгались бы!
<197> Помните его слова: конечно, осложнения неизбежны, но мы и раньше жили сложно, нищак, преодолеем,<197> и преодолел бы, если бы не взваливал на себя еще и за других, за тех же Курицыных... если бы не потакал развязному загулу, не сочувствовал бесчувственным...
<197> Или мог бы столкнуть их всех по лестнице! Одной левой! Заманить на площадку под любым правдоподобным предлогом <197> и угу! Курицын первым поломал бы себе позвоночник, слег бы в параличе <197> делай с ним что хочешь...
<197> Но не стал! Предпочел другое. Что-то не позволило ему воспользоваться превосходством в силе... какая-то внутренняя грань неприятия... А ведь мог и заворот кишок незаметно подстроить <197> сунул бы Курицыну чего-нибудь вкусненького <197> и дело сделано. Никакой милиции не распутать, не совладал человек с продуктами питания, вуаля!
<197> А как легко он мог позволить себе отказаться от приглашения и не ходить в злополучную спальню, к Анестезийке в липкие сети! Или мог бы, опомнясь, утопить Владлена в ванной: давай, дескать, освежимся с перепою <197> и подтолкнул бы, и тот ни за что бы не выплыл! Или сделать из проволоки удавку <197> вот подышал бы Владлен! Или уколоть чем-нибудь ржавеньким, сделать ему заражения крови... но не стал! Внутренняя убежденность подсказала ему: прости их, Постулат, не делай ничего, само все сделается...
<197> И сделалось!
<197> И сделалось...
<197> А эти <197> самое элементарное осилить ленятся. Милицию пригласить, понятых, <174>скорую<175> вызвать <197> для составления акта о кончине...
<197> Чует кошка, чье сало съела!
<197> Опасаются, что сразу же угодят под подозрение! Так им и надо! Рыльце-то в пушку! А еще говорят, что поступают по совести! Враки, враки безбожные... А как он уходил! Как уходил! Вопреки законам смертного исхода! Трижды выкарабкивался, незаурядный, и трижды возвращался в пучину. Без всплеска, не указывая пальцем на того, кто, собственно, явился причиной... а ведь жизнь любил похлестче некоторых! И она его обожала!.. Человечище, шел босой, чтоб землю под собою чуять, наступил на веточку, а та и ужалила...
Верно, верно,<197> думает Анестезия,<197> все давно уже вышло за рамки разумного, <174>скорую<175> не вызвали, а ветки жалятся <197> но как привольно быть за рамками! В утробе я бы не выдержала и минуты, в утробе всегда полно вещей и положений, на которых ты повисаешь, как на вертеле, и потом уже ни к чему не способен, не можешь даже такой чепухи, как перестирать белье, наварить овсянки, дождаться мужа,<197> в то время как за рамками все это не имеет никакого значения, а возможны вещи куда как более романтичные и возвышенные, что в голову ни придет <197> то и возможно, о чем ни подумаешь <197> все с неба сыпется, и это неизменно радует и вдохновляет, даже когда ты ничего особенного не делаешь и не собираешься делать, потому что приобщился наконец к благодати не-делания, куда тебя влекло подспудно <197> ты волен даже не задаваться вопросом: о чем это я, зачем это, где это? <197> за рамками разумного можно ни о чем не спрашивать, само блаженство обязывает не знать вопросов, чтобы не обременять себя поисками ответов,<197> нехилое умозаключение,<197> думает она,<197> для домохозяйки <197> весьма и весьма, Курицын грохнется от зависти, хоть сам же и научил меня, сумасброд отчаянный,<197> пусть только объявится <197> умозаключу его так, что и про ворониных забудет, и про все остальное... да что это они <197> все стоят и стоят, присели бы, в ногах правды нет...
<197> Ее и в руках не так уж много. И в голове, и в желудке, и в позвоночнике. Если взглянуть на человеческий организм непредвзято <197> весь он состоит на девяносто процентов из воды, вот и льется она, перетекает, шумит по сообщающимся, слух забивает шумами. Напоминаю: я <197> телемастер, самый что ни на есть. Телевизор починить <197> особого героизма не требуется, в крайнем случае, на детали распустить его, дело мастера боится, а вот покойника поставить на ноги <197> тут я извиняюсь...
<197> А ведь он был среди нас одним из задающих тон, и всегда брал самую высокую ноту, на пределе самовыражения... напоминаю: сантехники мы, слесари-сантехники, на пределе самовыражения, до мертвой точки...
<197> С риском самовозгорания, телемастер я, самый что ни на есть, а Курицына мы не знаем, мы для него как бы не существуем даже, а он <197> со своей стороны, оттуда <197> как бы не существует для нас. Фата моргана, блеф, из головы вон, что и говорить...
<197> Телемастер прав! А соль, милочка, все же растворяется в организме, и в кровь она поступает будь здоров, в числе прочих питательных веществ. Один великий умник <197> его потом океанической волной накрыло,<197> пытался всех заморочить, утверждая, что соль не играет никакой положительной роли, что она лишь отягощает внутренние органы и губительно подтачивает их,<197> но давайте не грешить и скажем прямо: вы пробовали кровь на вкус <197> какова она? Быть может, вам она показалась сладенькой? Не хотите ли сиропчика, господа, вишнево-красненького... если и бороться с нездоровьем, то следует иметь в виду совсем другие вещи, соль тут ни при чем и не надо на нее наговаривать, милочка, а вам напоминаю: я <197> Отстоякина, мадам, и все мы тут братья и сестры, а Постулат Антрекотович непременно объявится, и зря вы не доверились ему, он может озолотить и все такое, это вам не Курицын с повесткой, а руки лучше всего придерживать на затылке, либо за спиной, либо просто в карманах,<197> чтоб не натворить чего-нибудь постыдного, а про дверцу вашу все равно ничего не известно: запирали вы ее, не запирали <197> кто докажет? Напомните скорей телефонисту, кто он, почему он здесь, заодно поделитесь с нами, откройте великую тайну: где это вы, любезная, видали мастера с руками, ходока с ногами, умницу с мозгами,<197> чернила, по-вашему, черные, а масло <197> масленное? <197> неужели это правда, мамочка? и это всего лишь скучный ковер, затолканный под телевизор <197> а не Постулат Антрекотович, который имел несчастье заглянуть к нам в гости и тут же в одночасье скончался? <197> кровь солью насыщается, оттого и солененькая, как же обойтись без соли, когда без нее не обойдешься, а вода шумит, прибывает, неисправимая грамбукса щедра, и шум от потока подавляет, крадет все прочие аккорды звучания, никто ничего расслышать не может, каждый норовит проговориться, пока не заклинило, пока хоть это для него возможно, но следовало бы сперва починить будильник, созвать толковых будильщиков, напомнить им, кто они такие <197> и пусть без промедле
ния приступают к делу, что проку в остальных, коли будильники бездействуют? <197> безумная, зачем я затеваюсь с этой стиркой, с этой глажкой, с кормежкой мужа и детей, мало мне было на моем веку, кого только не пригрела у себя на груди, кого не откормила, не обстирала, не обгладила: две тысячи ворониных, пять тысяч купидонычей, матрешек без счету <197> лошадь я им ломовая, что ли, обогреватель, прачка надомная, соковыжималка, что ли, с пылесосом, что ли, а этот, что ли, который, что ли, в телевизоре, что ли,<197> он так и собирается, что ли, сидеть там и помалкивать? Он так и будет, что ли? <197> спрашивает непредсказуемая и напоминает всем: я <197> Курицына, жена Владлена и матрешкина мать, а человек из телевизора словно того и ждал: ну, слава Богу,<197> подает он внезапно голос, глядя в глаза Анестезии,<197> наконец-то, говорит, сколько можно в собственном соку вариться, существуют же точки отсчета, координатные сеточки существуют, а вы все как с Луны свалились, причем и Луна-то ваша <197> как будто не там подвешена, где нормальные человеки ее привыкли видеть,<197> ну, наконец-то, Бог нам в помощь, приступим помаленьку, по многочисленным заявкам телезрителей,<197> говорит человек с экрана, и все присутствующие невольно содрогаются, потому что губами-то шевелит экранный, а голос раздается отстоякинский.
<197> Начнем, Анестезийка? <197> предлагает он.<197> По многочисленным...
<197> И то,<197> отвечает своенравная, перебирая холеными пальцами ворох каких-то жеванных конвертов.<197> Заявок и впрямь поступило немало...
Объектив телекамеры фиксирует лицо Анестезийки крупным планом: в меру припудренное, с лиловыми тенями в подбровиях; мягкая, излучающая свет улыбка, длинная красивая шея, вырез модельного платья <197> кто их только обшивает там, под телевышкой, на зависть тем, кто телевышку окружает?
Х. Постель иглы <197> 4. Где-то, кто-то, отчего-то.
...Вот что нам пишет телезритель из далекого города Устьсвежемочекаменска, токарь шестого разряда Иванов, пенсионер, дедушка своих внучат, продолжающий, невзирая на жалкое пенсионное обеспечение, стоять на посту и нести вахту: зорко следить за экономией материалов и энергоресурсов в своем сборочно-наладочно-ремонтно-сортировочно-отбраковочно-переделочном цехе... но лучше я процитирую само письмо: <174>...в этом, господа-товарищи, видится примета нового времени, когда человеки, независимо от общественно-политического уклада, повсеместно стремятся сблизиться и породниться, лишиться веками навязываемых им предрассудков и стереотипов!<175> <197> так пишет телезритель Иванов, после чего скромно упоминает о своих немалых заслугах на поприще общечеловечковых свершений: коллектив недавно выразил ему особое доверие, назначив кассиром <174>черной<175> кассы, в которую коллектив общим голосованием решил играть до конца столетия, отчисляя процент на приобретение настоящего несгораемого сейфа, поскольку до сих пор кассиры вынуждены пользоваться коробками из-под детского мыла, что было отмечено и на профсоюзном собрании, состоявшемся недавно в поддержку всех инициатив и планов, упований и чаяний администрации предприятия, где трудятся Иванов и его коллеги. В заключение письма Сергей Полипович особенно порадовал нас, сообщив, что со дня на день будет праздновать свое шестидесятидвухлетие, соберутся родные и близкие, грянет застольная, и в этот миг,<197> просит юбиляр, хорошо бы посмотреть по <174>ящику<175> (слово ящик он ставит в кавычки) что-нибудь до боли знакомое, одну из лент из собрания Госфильмофонда. <174>Полагаюсь на ваш вкус,<197> пишет Иванов,<197> еще ни разу не подводимший мои ожидания<175> <197> <174>подводимший<175> через <174>м<175> <197> как мило, не правда ли?... Этими же словами (неизменно через <174>м<175>) заканчиваются и многочисленные письма родни Ивановых, а также письма некоего Петрова из Давненедогарска и некоего Сидорова из деревушки Коклюшин Узвар Сладострастинской области, Понюшкинского района. Боле
е десяти тысяч заявок телевидение получило от них, неугомонных, и сегодня с облегчением мы можем сказать: просьба Ивановых, Петровых и Сидоровых будет исполнена. Именно сегодня на наших экранах демонстрируется художественный видеофильм, вошедший в десятку лучших лент всех времен и народов: <174>Постель иглы<175>. Картина создана на одной из отечественных киностудий при участии ряда зарубежных фирм. Неоднократно отмечена призами за режиссуру, лучшие мужские и женские роли, за операторское мастерство,<197> на всех шестнадцати кинофестивалях отечественного фильма, который сегодня впервые будет показан без купюр и лакировки, с восстановленным в полном объеме текстом, произносимым актерами как в кадре, так и помимо него,<197> говорит Анестезия, согревая теплом своих рук какое-то из многочисленных посланий Иванова, черного кассира и заботливого семьянина, юбиляра и неутомимого респондента. Согревает она жеванный конверт, а сама не в силах наглядеться на себя, на ту, которая глядит на нее с экрана, и при этом думает: другим можно, а мне <197> нет? Уж и прачкой, и кухаркой была, и Курицына дожидалась без антрактов, и без ума расхаживала по квартире <197> отчего же не предстать однажды диктором-ведущей телерадиовещания? И хорошо ведь получается, сижу и наговариваю им отсюда, а они оттуда <197> слушают и смотрят, как я здесь сижу и наговариваю,<197> думает она с экрана, видя, как домашняя Анестезийка, бросив все, сидит перед экраном и наслаждается очарованием, которое экран дарует ей, демонстрируя во всем блеске зрелищности ведущую Анестезию, которая видит и наговаривает для нее оттуда: вступительное слово,<197> наговаривает она,<197> кинокритику, нашему постоянному обозревателю тенденций в мировом кинематографе Викториану Методиевичу Испражняеву-Канскому. Прошу вас, Викториан Методиевич...
<197> Что? <197> спрашивает Испражняев-Канский.<197> Вы что-то сказали?
<197> Ваш черед,<197> поясняет ведущая Анестезия.<197> Вам слово, вступительное...
<197> Давно пора,<197> говорит кинокритик.<197> В собственном соку много не наваришь, а без навара <197> что за суп?
Кинокритик рыхл и вальяжен, щеки его рябит недельная щетинка, и он уже не мальчик, но зрение сохранил непритупленным, очками он лишь описывает в воздухе таинственные линии и зигзуги. Он долго жует губами и на телезрителей не смотрит, уживаясь с каким-то вызревающим в нем настроением, без которого все последующее на экране, должно быть, не возымело бы того воздействия, на которое рассчитывали тысячи заявителей в лице Иванова, Петрова и Сидорова плюс домохозяйка, ничего не заявлявшая и даже не строившая никаких иллюзий (разве возвращение Курицына <197> такая уж иллюзорная иллюзия? разве это <197> из ряда вон и ни-ни обратно?),<197> женщина, которой Господь в тот день назначил отлучиться от домашних хлопот и дать себе полезный отдых у телевизионного экрана (как с той, так и с этой стороны его), внимать искусству для посвященных и юбиляров, из коего, собственно, только и может родиться киношка высокого пошиба,<197> и в этот момент непредсказуемую пронзает последняя конкретная мысль: я поняла, поняла, на кого он похож, этот суповар <197> на скверно подсмоленного кота-перекормка, но сумею ли я, когда Курицын не вернется, когда мы больше не увидимся, не станем одним целым, как прежде,<197> сумею ли пересказать сие извлечение из сокровищницы,<197> сама-то посмотрю, а как же Владлен, несчастный? Как все они, обездоленные, кто не имеет сейчас прямого доступа к телевизору? они потеряют нечто большое и неповторимое, сокровищницы отворяются раз в жизни, вот о чем я сразу не подумала, и теперь уже слишком поздно, лучше не думать, лучше совсем не думать, ни о чем, никогда, ни при каких обстоятельствах,<197> и, уже ни о чем не думая, она снова обращается к кинокритику:
<197> Викториан Методиевич, вступительное слово все-таки за вами.
<197> Да-да,<197> выплывает из мудрого оцепенения Испражняев-Канский и отпивает полстакана какого-то сока.<197> Вот... Меня тут просят высказать несколько своевременных соображений по случаю показа... фильм, если память мне не изменяет, называется <174>Игла в постели<175>... сразу хочу оговориться: буде какая оплошка с моей стороны, вдруг да запутаюсь, ляпну чего-нибудь наугад и так далее <197> пусть меня тут же поправят, все мы учимся <197> уча других... Итак, игла в постели... что следует иметь в виду для наиболее полного проникновения в ткань данного кинопроизведения и чего попутно следует избежать во имя того же наиболее полного проникновения... Во-первых, как мне представляется, некогда все мы допустили безобидную, казалось бы, недоглядочку, и теперь, когда мы начинаем наконец глядеть в оба, недоглядка, навязанная нами же нам же <197> предстает нашему очистившемуся восприятию особенно наглядно. Это, с вашего позволения, и есть преамбула постфактума, дальнейшее же понимание ленты, понадеемся сообща, еще грядет по тропам небывалых прозрений. Вообще-то, впереди у кинематографа еще немало белых пятен и непрочитанных страниц. У классика сказано: <174>Много многостей <197> тает без вести, дай мне кротости <197> души вывести.<197> Выводителем сделай Авеля... Ах, родители!.. Эх, заглавия...<175> <197> даже не извиняюсь за пространный экскурс в область классического поэтического наследия, ибо речь сейчас не об этом, вернее, не столько об этом, сколько о том, что без этого <197> ни то, ни другое не имело бы столько разноречивых, всяк по-своему блещущих оттенков отзывчивости, когда само э т о, не лишенное того, становится явью, более явственной, чем сама общепринятая явь во плоти общеизвестных положений и выводов,<197> становится тем, что как бы выпархивает птахой сизокрылой из золотой клетушки общедоступных заблуждений,<197> впрочем, не без того, чтобы это можно было по укоренившийся в нас невнимательности спутать с тем, чего это наше <174>то<175> органически не приемлет. И тут мы с вами смело должны отнести себя к не
посредственным участникам процесса. Я говорю о непреложности все более открывающегося нам наметка истины: путь современной киногероики ой как изви-
@B1 = лист, быть может, даже более извилист, чем питающее нас представление об извилистости какого бы то ни было пути. Обратимся к ключевому эпизоду картины: герой сидит и читает книгу. Мы понятия не имеем, о чем эта книга и почему вдруг понадобилось человеку сесть и читать ее. Важная деталь <197> ничего, помимо чтения, не происходит, мир словно застыл, предвкушая прочтение. Кадр, закадровка <197> все смешалось и повисло паутиной <197> чудится, герой проигрывает роль читающего с самого начало времен, зритель все более тяготится стылой беспробудностью сюжета, но постепенно изображение все явственнее покрывается пеленой муара <197> знаком разрушения поверхности красочного слоя... мы чувствуем легкое беспокойство: как же так? мы не успели узнать, кто и чего читает, читает ли,<197> мы не успели догадаться, насколько важен момент нашего с вами соглядатайства в данном контексте <197> а персонаж, не перевернув страницы, уже истлевает среди декораций... терпение изменяет не только зрительской аудитории: <174>Ваша карта бита, а песенка спета!<175> <197> так неистово, на грани срыва и окончательного провала <197> обвиняет за кадром своих коллег-кинематографистов, общество в целом да и, скажем без обиняков, все превратное мироздание другой персонаж <174>Игольчатой постели<175>. Приходится сожалеть, что в достопамятные времена так называемые <174>ножницы<175> всласть потрудились над многострадальной лентой, и закадровка сохранилась фрагментарно, многое безвозвратно утрачено... Так вот, персонаж <197> это еще не герой, намекают нам авторы,<197> это до поры лишь фишка <174>нема и сумбурна<175> на игровом, в нашем случае <197> на простынно-наволочном поле. Фишка Оптимум, которая ни своим появлением, ни своим исчезновением на экране еще не привносит, выражаясь на-
@B1 = учно, экстракта прострации. Но здесь уже проглядывает из-за ширмы навязываемых обстоятельств зависимость между корректировкой параноидальной дезактивации и художественным осмыслением необходимости таковой. Попросту говоря, мы задаемся вечным вопросом: герой <197> он кто или что? Он человек или время? Но человек-герой и геройское время <197> сие уже было-перебыло, избито и затаскано до дыр в штанинах... Так что же нам остается, спросите вы? Вопрос, замечу попутно, не из простых, и все же я возьму на себя труд ответить, пользуясь нечаянной поддержкой авторов фильма. Да, говорю я, на вибростенды <197> на главные испытательные стенды искусства <197> не спрося позволения ни у критической нашей мысли, ни у ее сестер-подружек от папаши Невежества,<197> выступает некое новое существо, которому я дал бы имя имен: Человек Временный. Это, поверьте мне на слово, не какая-то высокопарная заумь, не игра в слова <197> но самое веское Слово исконной Игры. Проиллюстрирую свой пассаж другим ключевым эпизодом: персонаж сидит и читает книгу. Мы понятия не имеем, о чем эта книга и зачем вдруг человеку понадобилось сесть и читать ее, ничего, помимо чтения, не происходит, все стирается и виснет тысячелетней паутиной, а мы <197> по эту сторону экрана,<197> ощущаем легкое покалывание, догадка настигла нас, но еще не открылась, не осенила, не возвела на пьедестал Посвященности. Немая догадка <197> мучительна, положение ловца представляется более чем безвыходным, и тут я обращаю свой взор к третьему ключевому эпизоду: все тот же человек, все та же книга, неуловимые ранее проблески эмоций на лике чита-
@B1 = ющего, муар истлевания нетленного и <197> озарение: вон оно что! Ведь это не человек читает книгу, но Книга <197> читает человека! С любой страницы, с незапамятных времен, сквозным прочтением,<197> вздох облегчения: как это верно! <197> мы все являемся неким сочинением, мы состоим из слов, в том или ином порядке брошенных на бумагу, запечатленных на целлулоиде в адекватных зрительных образах; мы все <197> порождения знаков и методологии прочтения... У классика, применительно к высказанной мысли, находим бессмертное: ружье должно выстрелить! <197> однако можно и поспорить: да, да и еще раз да <197> но при условии, что порох, пуля и само оружие сотворены не из бумаги! <197> вот тут-то классика никнет, а мы продолжаем задвигаться дальше и глубже, баюкая себя известным изречением небезызвестной бабушки, которая выразилась однажды и вполне половинчато... Так, ни о чем не подозревая, мы сталкиваемся с проблемой собственно метода как единственно возможного способа обитания и пытаемся взглянуть на существо проблемы с позиции постнеоинфантиндифферентности и антисептичности при вскрытии нарыва предпосылок. О Методе написаны горы литературы, взбираясь по ним, ломая ноги и сворачивая шеи, находим эдельвейс понимания важной истины: литература, искусство кино и театра, мир музыкальных созвучий <197> невольники собственного самопостижения и воссоздания, и где-то в этом диком море, в этой каше, в этом болоте процесса <197> кувыркаемся мы с вами, утешаясь грезами о свободе выбора... смешно, не правда ли? Чаяния бумажных душ, сострадания к типографской краске... нет, если хотите знать мое компетентное мнение <197> то я бы никому не посоветовал смотреть такое кино <197> зачем нам знать, по какую сторону экрана мы находимся? Кого прельстит догадка о том, что ты играешь роль играющего роль играющего роль? Кто в этом бедламе занимается распределением ролей и кто решает, какой из эпизодов должен стать для тебя последним?..
<197> Ваше эфирное время истекло,<197> напоминает миловидная ведущая и улыбается критику, а потом улыбается зрителям, и все вокруг начинают улыбаться, понимая, что утекает не только эфирное время.
<197> Вы меня сбили с мысли,<197> говорит Испражняев-Канский.<197> И это не первый раз. Когда-нибудь мы с вами крупно поссоримся...
<197> Да ладно вам ворчать,<197> говорит ведущая,<197> ворчун нашелся. Люди пришло кино смотреть, а вы им что показываете?
<197> Зачем я только связался с вами? <197> спрашивает кинокритик.<197> Были бы хоть гонорары приличные, поговорил <197> получил <197> купил что-нибудь, опять поговорил <197> опять получил <197> покушал чего-нибудь... А так <197> что?
<197> Что за крохоборство? <197> умиляется ведущая.<197> В прямом эфире, по многочисленным... беседа о высоком искусстве и вдруг <197> леденящая меркантильность, шкурный интерес, незакамуфлированное стяжательство... Люди вправе не простить, и даже озлобиться на средства информации... Верно я говорю? <197> обращается она к телезрителям.
Внезапно ведущая и кинокритик разряжаются хохотом <197> заливистым, до слез, до спазматических вздохов, до икоты,<197> а придя в себя и отдышавшись, оба тянутся через студийный столик в объятия друг к другу. После порции приветственных лобызаний ведущая возвращается в кресло и начинает обмахиваться конвертиком, в то время как Испражняев-Канский водружает на нос очки и без особого желания, спехом <197> выборматывает в объектив пояснительную речь: зрители, вероятно, решили, что в студии, вот прямо сейчас <197> вспыхнула гнусная размолвка между участниками программы, что мы тут слегка поцапались и так далее,<197> а ничего подобного, то-то и называется на языке профессионалов <174>мускулатурой произведения<175>. Вы страшно удивитесь, а некоторые попросту не поверят,<197> но мы разыграли небольшую импровизацию под занавес первой серии... Да-да, вы смотрели первую серию фильма <174>Постель иглы<175>, мы же со своей стороны надеемся, что вы сумели хорошо отдохнуть и с той же наивной непосредственностью воспримете вторую часть киношедевра. Рекомендации остаются прежними, во время просмотра вести себя надлежит по меньшей мере достойно: оставьте в покое семечки, не носитесь по комнате за мухой, не надо выяснять отношений и гудеть пылесосом, а также постарайтесь воздержаться от алкоголя и других наркотических средств; избегайте конфликтов с друзьями, дальние поездки нежелательны; есть шанс получить помощь от влиятельных лиц и не торопитесь принимать решение в сфере супружеских отношений <197> разрыв явно кому-то на руку; ожидается пополнение бюджета, но день явно не благоприятен для покупки недвижимости; хирургическое вмешательство неотвратимо... а теперь, как говорил мой приятель одессит: <174>Граждане отдыхающие! Мы вас показательно снимем, будьте зрительны и не лепите на наших цыпочек перья со своих подушек!<175>. Благодарю за внимание... нет, правда, я вам очень и очень благодарен, высидеть такое, доползти до такого завершения <197> тут уж попахивает гражданским подвигом... да и мы, кто по эту сторону баррикад... то ест
ь, что я говорю <197> по эту сторону экрана, конечно же, экрана!.. мы здесь тоже, знаете ли... не так-то просто отвечать силой слова на бессилие молчания, кто пытался хотя бы <197> тот не даст соврать... Новых вам серий и показов, демонстраций и презентаций, всего вам нового, свидимся еще, даст Бог, печенкой чувствую, ну все уже, все, конец первой серии, дайте же заставку, а то опять никто не поверит, эфирное время первой таки истекло, эфир, эфирчик, анестезия, заметим попутно, бывает местная, общая и всеобщая, да кто же этого не знает, дайте же заставку, уснули вы, что ли, всеобщая и даже вселенская, но это тема для отдельного разговора, ну все уже, все, эфирчик, анестезийка...
На экране появляется надпись <174>Постель иглы. Часть вторая<175>.
Медленно тянутся снизу вверх убористо набранные строки <197> это краткое содержание предыдущей серии. <174>Некто Курицын получает военкоматовскую повестку; жена его, Анестезия, весьма недовольна этим фактом и обещает расправиться с майором Ворониным, если тот на следующий день не придет к ним обедать; угнетаемый недобрыми предчувствиями, Курицын решает отвлечь Анестезию и с этой целью завлекает к себе на квартиру добродушного соседа Отстоякина, якобы попьянствовать и повеселиться,<197> но вскоре затевает странное игрище на ночь глядя: укладывает Отстоякина на собственное супружеское ложе, заставляет хлопать резинкой и всяческими ухищрениями принуждать играть в <174>кто чего боится<175>, полагая, очевидно, что мнимые страхи отвратят роковую женщину от черных преступных помыслов и тем самым отведут от расправы Воронина; неожиданно умирает Отстоякин <197> сердце Постулата Антрекотовича не выдержало изощренных пыток и унижения, которым он беспрестанно подвергался на квартире соседа; Курицыны понимают, что рано или поздно убийство будет раскрыто, а виновные понесут заслуженную кару <197> все усилия кровожадной четы отныне нацелены на то, чтобы <174>замести следы<175> и обеспечить себе алиби: тело Отстоякина остается в спальне, завернутое в ковер, а Курицын ищет встречи с Ворониным, давним своим другом и подельщиком, чтобы шантажом и угрозами впутать последнего в грязное дело, а затем свалить на Воронина всю вину <197> сразу после того, как с помощью майора удастся расчленить и разбросать по городу труп Постулата Антрекотовича; в отсутствие Владлена Анестезия продолжает плести бесчеловечную интригу, она посылает взрослых дочерей-погодок созвать родственников усопшего по линии супруги усопшего (мадам Отстоякина, в девичестве <197> Давнючка), а сама запирается в ванной и курит дорогую сигару; опечаленные родственники пытаются прояснить обстоятельства безвременной кончины Постулата, однако хозяйка ловко уходит от ответа, ссылаясь на бесконечные домашние хлопоты: стирка, глажка, поломки в системе водоснабжения, надвигающий
ся ремонт квартиры: <174>Когда мне было убивать его, если телефон накрылся?<175> <197> говорит она и предлагает дождаться Курицына, который ушел в бега; все понимают, что кто-то должен распутать этот клубок и расхлебать эту кашу,<197> Давнюки соглашаются в ожидании Владлена посидеть у телевизора, а чтобы не оставлять на злополучной квартире отпечатки пальцев <197> гости все время прячут руки кто по карманам, кто за спину, кто за голову; разлагающийся труп вскоре наводит присутствующий на мысль о необходимости погребения еще до того, как обнаружит себя мерзавец Купидонович, на <174>хвосте<175> которого должна прибыть следственная группа; матрешки как ни в чем не бывало продолжают собираться на математическую ассамблейку...<175>
На экране проступает довольно мрачная картинка: квадратный стол под малиновой скатеркой, бронзовый литой подсвечник с горящей свечой, бледно-желтые лики склонившихся над столом фигур <197> мужчина в жалком подобии фрака, женщина с дряблыми щеками, затянутая в белую футболку с дырочкой на плече, и две старшеклассницы в школьных форменных платьицах. Все они напоминают восковые муляжи, но вот мужчина покачнулся, повел головой и уставился немигающими глазами на язычок свечи.
<197> Мои соболезнования, мадам,<197> произносит он, не меняясь в лице, едва пошевелив губами.<197> Его уже не вернешь. А Курицын все-таки дурачок дурачком. Знаете, что он сказал однажды? <174>Всю жизнь я провел на почве воздержания, я полюбил чеснок, но общество не терпит чесночного духу, хотя каждый втайне мечтает о том же: разделать головку на зубья... а лучше <197> взять молоденького, когда он мало чем отличается от майской травки луговой, и в нем еще бродит сок <197> пряный, жалящий... но лицемеры снова и снова окружают меня и демонстративно нюхают, нюхают...<175> Кто его нюхает? Вы его нюхали? Вот дурачок! Наверное, не один Постулат на его счету...
<197> Принимаю ваши соболезнования и благодарю за то, что вы ничего не забыли. Такое не забывается,<197> отвечает мадам, не меняясь в лице.<197> Постулата не вернешь, а Курицын <197> дурачок дурачком, но глаза замыливать все же умеет. <174>В этих делах,<197> говорит мне однажды,<197> я не знахарь и не аптекарь, в этих делах я всегда пациент... <175> <197> и извиняется за яркость иллюстрации, будто иллюстрация действительно ярка... Вот паразит, как его Анестезия терпела?..
<197> Хотите знать, как она его терпела? <197> спрашивает одна из старшеклассниц, покачнувшись.<197> Но в этом, фе-фе, нет ничего занимательного, ничего, фе-фе, существенного и поучительного. А вот как она его дожидалась <197> вот это действительно фантик. Про это кино снимать можно!
<197> Расскажите, милочка, про фантик,<197> просит мадам и медленно оседает на скатерку.
<197> Кабы знать да подстелить,<197> говорит мужчина во фраке и тоже прикладывается лицом к скатерке.
<197> Цель безумной, своенравной и непредсказуемой была очевидна: почему-то она решила, матрешкина мать, дождаться Курицына, пленить его и соблазнить окончательно, невзирая на то, согласен ли сам Курицын окончательно соблазниться. Как только он вернется и войдет в квартиру, она набросится на него, опутает его гардиной, и пока он сообразит, что к чему, она успеет запеленать его в штору, повязать для верности веревкой и завернуть в ковер. Проделав это, она удалится в соседнюю комнату <197> гордая, неумолимая, презревшая смертельную обиду <197> и жизнь свою нарочно продолжит в одиночестве. Пусть обидчик потеет и вымаливает прощение, пусть кличет в свидетели своих ворониных <197> безумная более никогда не будет принадлежать ему <197> так решила она...
Поладив с приготовлениями, она засела за кухонный столик, подперла голову руками и притаилась. И глядела только в окно, а муженек все не показывался, и вскоре все покрыла ночная темь...
Своенравная просидела на кухне до утра, наблюдала пышный, в полнеба, восход солнца и видела, как светило проплывает наискосок по прямоугольнику оконной рамы, выбеливая небесную синеву, как оно скрылось из виду, как день угасал, а вечер сгущался. Обворожительный цикл повторялся и как бы водил ее по кругу, пока западный ветер не наволок на город покрывало облачности, и серая, а позже <197> сизо-фиолетовая накипь продержалась до сентября, но дождей почти не было, так, временами накрапывало слегка, и обнаружилась первая желтизна в тополиных кронах, потом сквозь деревья завиднелись троллейбусы, выпал снежок, мгновенно истаял и выпал снова, и вся зима была хлипкой и грязной, снег не успевал належаться, февраль ничем не отличался от апреля. А потом все смешалось и перепуталось, когда в дверь позвонили, и женщина встала и не умела ступить и шагу, ноги не слушались ее, в позвоночнике ныло, как от побоев.
Она помнила, что дверь заперта, и помнила, что ключ давным-давно потерян, где-то в ворохе недолговечных штор и гардин, обратившихся в утиль, среди нагромождений мебельной архитектуры, среди скрипов и шорохов нежилой квартиры,<197> в пыли, в обрывках шпалер, в щелях бездонных, открывшихся под плинтусами... За дверью терпеливо ждали, минуточку, бормотала старуха, он где-то здесь, где-то был...<197> потом, огорчившись до слез, она прильнула к дверному <174>глазку<175> и увидела на лестничной площадке молоденькую девчушку, на плечах которой белел больничный халат: может, докторша, может, фельдшеричка, но все равно <197> молоденькая-молоденькая... А-а-а, потерялся ключик, а-а-а, потерялся!..<197> старуха запричитала что было мочи и не могла расслышать собственного голоса...
<174>Неотложку<175> вызывали? <197> допытывалась сквозь дверь докторша, покусывая губы, а потом она сказала, что никуда не уйдет, пока не окажет медицинскую помощь тому, кто нуждается <197> и присела прямо на площадке, прямо на свой саквояжик с препаратами, прислонилась к стене и подумала... Может, продолжишь, сестрица?
<197> От <174>подумала<175>? <197> покачнулась вторая старшеклассница над малиновой скатеркой.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг