Влезаю в скафандр, проверяю замки, герметичность. Я всегда иду
куда-нибудь пешком, если мне нужно о чем-то серьезно подумать. Меркурий,
конечно, не Земля, но все же... Завтра я буду лишен даже этого.
Пылающий шар косматого Солнца висит прямо над головой. Я никогда не мог
избавиться от ощущения, что до него можно достать камнем. Поднимаю камень
и в самом деле что есть силы швыряю его вверх. Оглядываюсь: не заметил ли
кто моей мальчишеской выходки? Показываю Солнцу кулак и хохочу, хохочу
весело и дерзко, словно уже сижу на нем верхом, вцепившись в огненную
гриву. Я бы определенно ослеп, если бы не полутораметровый диск на шлеме,
называемый здесь "сомбреро". Сквозь его темно-зеленый слой Солнце выглядит
мертвенно-бледным, веснушчатым от собственных пятен. Да, мне суждено
познакомиться с ним поближе. Где-то там, на орбите спутника, плавает
"Бизон"...
Я стою у самого края Желтого Плато. Вокруг разбросаны вулканические
бомбы - лавовые глыбы чудовищных размеров. Одна из них так похожа на
исполинскую черепаху, мирно дремлющую на солнцепеке, что я не удержался и
погладил ее растрескавшийся панцирь. "Черепаха" словно ожила, качнулась и
вдруг покатилась с обрыва вниз, увлекая за собой лавину камней и пепла.
Ноги привычно ощутили серию сильных толчков. Неприятно, конечно, но что
поделаешь - Меркурий...
Передо мной удивительный мир. Многие любят называть его "диким".
Правильно ли это? Пожалуй, да. Ведь никому не приходило в голову называть
"диким", скажем, полярное сияние. Вероятно потому, что это величественное
явление природы полностью соответствует нашим понятиям о красоте и
гармонии. Мир, который передо мной, тоже достаточно величав и по-своему
великолепен. Но здесь все необычно. Даже горы. Черные, крутые, с
иззубренными вершинами, разрезанные вдоль и поперек узкими, извилистыми
коридорами ущелий, они вздымаются к небу, неприступные,
отчужденно-гордые... Самые отчаянные смельчаки из группы
альпинистов-исследователей признавались, что мрачные горы вселяли в них
смутную тревогу и недоверие. И лишь один из них, Курт Хейдель, оснастив
электромеханического Паука-скалолаза, решился проникнуть дальше всех,
туда, где Меркурий ревниво скрывал свои тайны. Через месяц Паук вернулся.
Нет, он пришел не один, но все равно что один... Хейдель перестал быть
Хейделем, которого мы знали. Он никого не узнавал, не отвечал на вопросы,
пугая людей неподвижным, как у змеи, взглядом. Видавшие виды врачи
разводили руками, а мои диагностические машины, исследовав психику
Хейделя, либо отказывались выдавать заключение, либо несли такую
несусветную чушь, что у меня горели уши от стыда за своих "подчиненных".
Днем позже Хейдель, вернее тот, кто когда-то был Хейделем, исчез. Он ушел
снова в горы, унеся с собой разгадку своего перевоплощения. Дежурный врач,
в обязанности которого входило присматривать за больными, был найден в
бессознательном состоянии, с отпечатками пальцев на горле. В тот день
впервые были замечены торы, а поиски беглеца ни к чему не привели. Тогда
вспомнили о Пауке, точнее - о кассетах его съемочной аппаратуры. Я был в
числе приглашенных на первый просмотр отснятых эпизодов. На экране по
порядку возникали подробности этого нелегкого странствия. Сначала все шло
хорошо, сопровождающий съемку голос Хейделя звучал уверенно и бодро.
Кругорамные объективы заставили нас долго блуждать в угрюмых дебрях
окаменевшей бесконечности. Мы с захватывающим интересом прослеживали путь
смельчака, проложенный в лабиринтах ущелий среди отвесных стен, уходящих в
туманные пропасти, внимательно слушали подробные описания и пояснения,
улыбались остроумным замечаниям и репликам. Хейдель весело ругался, если
обвал преграждал путь, смеялся от радости, если встречалось что-нибудь
интересное, шутил, находя забавным пришпоривать Паука пятками в тот
момент, когда лапы машины скользили над пропастью, срывались, прогибаясь
от тяжести. И мы понимали, что ему было страшно. Мне запомнилась его
последняя реплика: "Провалиться мне на месте, если я не нашел вход в
преисподнюю!.." Это относилось к огромному провалу в скалах, откуда тяжело
поднимались клубы желтоватого пара. Развернутый зев провала окружали
базальтовые столбы, похожие на грубо высеченные фигуры великанов. Даже на
нас, сидящих в просмотровом зале, мрачная неподвижность каменных стражей
произвела гнетущее впечатление.
- Иду вниз, - сообщил Хейдель, и начал головокружительный спуск.
Паук включил все свои прожекторы, и голубые лучи осветили неровные
стены расселины, покрытые пятнами странных натеков. Спуск продолжался
очень, очень долго, километры... Наконец расселина превратилась в
исполинский каньон, дно которого уходило все дальше и дальше в недра
планеты. Теперь Хейдель говорил лишь по необходимости, коротко и сухо.
Видно, окружающая обстановка мало располагала к остротам: за каждым
поворотом таились мрак и неизвестность. Но что это? Перед нами открылась
поразительно ровная, отсвечивающая маслянистыми бликами поверхность.
Неужели вода?! Меркуриологи заволновались, они не верили своим глазам.
- Вода, - подтвердил голос Хейделя. - Температура у поверхности -
тридцать два и восемь десятых по Цельсию.
В темной глубине вспыхивали бледно-зеленые огоньки. Прожекторы погасли,
и мы увидели хоровод слабофосфоресцирующих быстрых теней. По залу прошло
движение, кто-то взволнованно кашлянул, кто-то крикнул, чтобы срочно
позвали биологов. На крикуна нетерпеливо зашикали.
- Озеро, кажется, обитаемо, - проговорил Хейдель, - но я не знаю... не
могу определить, что это такое.
Озер было много. Соединенные между собой проливами, речушками и
водопадами, они тянулись до бесконечности, прозрачные и мутные, теплые и
холодные. Шум в зале нарастал, отовсюду слышался говор и шепот. Вода!
Много воды! Теперь наша станция не будет испытывать водяной голод. Вместе
со всеми я тоже находился в состоянии радостного возбуждения. Я слышал
приглушенный смех и едкие замечания по адресу меркуриологов, и мне было
чуточку жаль их: они буквально на днях сделали окончательный вывод о том,
что планета совершенно лишена природных вод, и теперь, понятно, пребывали
в положении пророков, уличенных во лжи. Сидевший рядом со мной
врач-психиатр Хайнц Фидлер тронул меня за рукав. Он догадался, что я
ослабил внимание, и сделал предупреждающий жест:
- У них свои проблемы, а у нас, медиков, свои. Советую не отвлекаться.
Да, да, конечно!.. На экране между тем происходило что-то интересное.
Хейдель слез с Паука и прошел метров на десять вперед. Теперь он был
отлично виден во весь рост. Тяжелые башмаки его скафандра, подкованные
острыми шипами, разбрызгивали жидкую грязь. Иногда он останавливался и
долго глядел перед собой под ноги, словно разыскивая что-то, и, ничего не
увидев, двигался дальше вдоль грязевого потока. Но вот он быстро нагнулся,
погрузил руки в темную жижу и резко выпрямился. В его руках извивалось
неведомое существо, похожее на длинного червя. К сожалению, хорошо
разглядеть червя не удалось: Хейдель перебрасывал его из руки в руку,
словно тот жег ему ладони, и наконец отбросил в сторону.
- Горячий, - сказал он. - Горячий, как раскаленное железо.
"Странно, - подумал я. - Перчатки скафандра плохо пропускают тепло".
- Странно... - услышал я шепот Фидлера.
А Хейдель тем временем выходил на берег обширного грязевого озера,
захламленного какими-то полусгнившими пнями. Черные космы обнаженных
корней на фоне мрачного пейзажа выглядели неприветливо, зловеще.
Интересно, откуда на Меркурии могли появиться эти трухлявые останки
деревьев?
- Здесь дьявольски жарко, - сказал Хейдель. - Я обливаюсь потом.
Фидлер многозначительно подтолкнул меня локтем.
- Сэм, выключи свет, - обратился Хейдель к Пауку, и тот послушно
выполнил приказ.
В темноте заиграло изумрудное сияние. Сначала я не мог разобраться в
хаосе огней и пятен, но постепенно глаза стали различать подробности
диковинного зрелища. Гнилушки сделались прозрачными, точно стеклянные
глыбы: они источали приятный зеленый свет и... двигались. Внутри каждого
пня виднелись большие гроздья изумрудных шариков. Шарики время от времени
вспыхивали изумрудными огоньками, тускнели и вспыхивали вновь. И все это
мерцало и ползало среди бесформенных пятен бледно-светящегося ила. Темный
силуэт скафандра придавал картине еще более фантастический вид. Хейдель
неподвижно разглядывал неведомые существа, копошащиеся у его ног. Долго,
очень долго простоял он так, не двигаясь с места.
- Свет!.. - внезапно рявкнули стереофоны.
Зал дрогнул; в этом неожиданном крике Хейделя было что-то
нечеловеческое. Вспыхнули голубые лучи, и зеленые призраки мгновенно
исчезли. Все те же корявые неподвижные пни... Но Хейдель... Что он
собирается делать? В его руках появилась коричневая груша... Он вывинтил
предохранитель из грушевидного баллона и замахнулся... Фидлер привстал с
кресла и подался вперед. Грохот, рваное пламя...
- Негодяй!.. - воскликнули сзади.
Я узнал голос биолога Тани Максимовой. Хейдель в забрызганном грязью
скафандре молча стоял и смотрел на изуродованные взрывом коряги. Кое-где
расплывались оранжевые пятна. Уцелевшие "пни" быстро меняли окраску. Они
словно покрывались металлической чешуей, в гуще переплетенных "корней"
проскакивали искры. Шатаясь, точно пьяный, Хейдель направился вдоль
берега. Он шел, пока не споткнулся о камень. Сел, обхватил голову руками.
О чем он думал?
- Grose Anzahl die Leichen... - тихо сказал он. - Die Toten konnen
sehen! [Множество трупов... Мертвые могут смотреть! (нем.)]
Я опять почувствовал острый локоть Фидлера...
Поднявшись на ноги, Хейдель сдернул с плеча портативный "Килот",
который обычно служил меркуриологам как камнерез, и направил его короткий
ствол в сторону озера. Там, куда упиралась трасса голубых огоньков, темная
жижа бурлила в облаках испарений, несчастные "коряги" корчились в
предсмертной агонии. Расстреляв весь энергетический запас, Хейдель швырнул
"Килот" в грязь...
Экран погас, и в зале включили освещение. Но никто не покинул кресел,
настолько все были потрясены увиденным.
- Маленькая справка... Разрешите? - обратился к кому-то Фидлер.
- Да, пожалуйста.
- Скажите, шлем Хейделя был металлический?
- Нет, его скафандр типа "Цеброн", а следовательно - из стеклопластика.
- Благодарю вас, я так и думал...
- Вы полагаете?.. - я тронул Фидлера за рукав.
- Совершенно верно. Неизвестные нам существа подействовали на психику
Хейделя биоизлучениями колоссальной мощности. Будь на нем металлический
шлем - этого бы наверняка не случилось.
- Уж не думаете ли вы, что мы столкнулись с разумными представителями
неизвестной нам биологической формации?..
- Нет, не думаю. Давайте сопоставим факты. О разумности "горячих
червей", как вы понимаете, не может быть и речи. "Горячими" они были лишь
потому, что раздражали каким-то облучением нервные окончания в кожном
покрове руки Хейделя, вызывая тем самым ощущение ожога. У грязевого облака
Хейдель жаловался на жару в теплонепроницаемом скафандре - отсюда вывод:
либо - "коряги" и "горячие черви" - существа сходной природы, либо - что
более вероятно - "черви" представляют собой развивающееся потомство
"коряг". Далее: обитатели озера не проявили ни малейшего интереса к
появлению человека, их единственная реакция на непривычно яркий свет была
весьма красноречива: полная неподвижность. Свет погас, раздражитель исчез
- и жизнь вернулась в свою колею. После того, что мы наблюдали, у нас есть
все основания полагать, что жизнь эта не имеет ничего общего с
деятельностью разумных существ.
- Я согласен с вашими доводами. Но для меня остались совершенно
необъяснимыми дальнейшие поступки Хейделя. Я так и не сумел определить
границу, откуда поведение его начинает обретать неустойчивый характер.
- Пожалуй, это не так уж сложно, как кажется на первый взгляд... -
задумчиво ответил Фидлер. - В самом деле, уставший, страдающий от ожогов
человек легко теряет контроль над собой. Вспомните, с какой злостью
Хейдель выкрикнул: "Свет!" Свет вспыхнул, и "коряги" замерли. Эта игра в
прятки незадачливых, отталкивающего вида существ разъярила его еще больше.
Раздражение - плохой советчик, и в ход пошла взрывчатка...
- Да, но потом мы с вами видели, как он переживал...
- Верно, - согласился Фидлер. - Он провел параллель между собственным
поступком и преступной воинственностью своих предков. Ведь не случайно
вырвалась у него эта ужасная фраза на родном языке.
- Почему вы считаете, что в этом виновато прошлое? - спросил я,
заинтересованный неожиданным поворотом в рассуждениях Фидлера.
- Да потому, что под влиянием возросшей мощи биоизлучений потревоженных
взрывом животных его расстроенная психика получила импульс к тому, что
накопленные из источников истории трагические картины стали как бы
реальностью. Это явилось толчком к перестройке самосознания по схеме
наследственной памяти. Несчастный! Случаю угодно было оживить в нем ту
слепую жестокость, которая, казалось бы, полностью истлела в прошлом.
Проклятие предка!.. В каких тайниках, в каких клетках мозгового вещества
сохранилось оно, скрытое от сознания? Не знаю. Да и никто пока толком не
знает. А надо бы знать, пора... О, мы любим говорить о своем могуществе!
Но вот в нашу дверь постучалась беда, и мы не смогли вернуть Курту самого
себя. Он ушел от нас, ненавидя людей ненавистью своего предка, ненавистью,
которая совершенно не свойственна его настоящей сущности.
Фидлер умолк. Я смотрел на него, что называется, "во все глаза". И
этого человека я раньше считал сухарем, невыносимым педантом!.. И чтобы
скрыть замешательство, я спросил:
- Скажите, Фидлер, сами-то вы полностью доверяете этому своему... ну...
диагнозу, что ли?
Фидлер пожал худыми плечами.
- Видите ли, мой молодой друг... Я просто поделился с вами догадкой, не
более. А догадка, не подкрепленная вескими аргументами, не может...
- Может! - перебил я его с неожиданной для себя злой решимостью. Он
открыл мне глаза. Теперь я презирал свои "всезнающие", "супермудрые"
диагностические машины - всю эту безнадежно грубую подделку под
человеческую мысль.
Фидлер неодобрительно покачал головой:
- Как вы еще молоды, Морозов. Впрочем, я вам ужасно завидую.
Да, все это так и было. Мне завидовали, а я терял под ногами опору,
потому что увидел границы возможностей машинной медикологии и испытывал от
этого горечь разочарования. Потускнело то главное, чему я хотел посвятить
свою жизнь. Возможно, Фидлер и прав, пытаясь убедить, что ничего страшного
со мной не происходит, просто "возрастной период", но мне по-прежнему было
тяжело. Зачисление в группу Шарова вывело меня из тягостного состояния
отрешенности, которое испытывал по собственной вине. Мне казалось, что
там, возле Солнца, среди неведомых опасностей, мне суждено понять что-то
очень важное для себя...
Устав от размышлений, я разыскал свое любимое место для отдыха -
обломок скалы с удобными ступеньками в тени. Отсюда хорошо видна глубокая
чаша каменистой долины. Долина поражает своей пятнистой расцветкой -
черное с белым. Впечатление такое, будто среди нагроможденных черных скал
отдыхает лебединая, стая, и трудно поверить, что эта белоснежная масса -
химическое соединение цинка. Кое-где ослепительно блестят кусочки
разбитого зеркала. Это - лужицы ртути и расплавленного зноем свинца. В них
смотрятся Солнце и камни. Пятнистую поверхность долины пересекают огромные
трещины с обрывистыми краями. Однажды я заглядывал в одну из таких трещин
и был ошеломлен бездонной глубиной. В общем эти колоссальные разломы
напоминают аналогичные образования мертвого рельефа Луны, но на Меркурии
они живут, дышат: во время сильных трясении они умеют захлопывать свои
чудовищные пасти. Недавно так едва не погибла исследовательская группа
меркуриологов.
Пейзаж разнообразят десятки действующих вулканов. Их крупные склоны
испещрены множеством кратеров-паразитов, изливающих потоки дымящейся лавы,
вершины постоянно окутаны облаками сернистых газов. "Кочегарка" планеты
действует непрерывно... Внезапно рядом с мачтой радиомаяка я заметил
голубую вспышку. Как раз над тем местом, где должен был находиться девятый
наблюдательный, появились четыре серебристо-белые черточки. Это глаеры
Волкова. Я взбежал по ступенькам на самую вершину скалы, надеясь получше
разглядеть маневр "охотников" за торами. Поздно. Глаеры исчезли за
склонами холма и больше не показывались. Наверное, ушли по направлению к
базе. Любопытно, чем кончилась сегодняшняя "охота"? Как всегда, вероятно,
ничем. Я нащупал затылком кнопку на тыльной стороне шлема и легонько
нажал. Тесный мирок скафандра наполнился треском и воем радиопомех,
человеческие голоса различались с трудом.
- ...неожиданный эффект. Плакали твои излучатели, Афанасьев.
- Как это произошло?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг