нас ожидает вовсе не Македонский, разрази меня бог.
- Скоро увидим! - крикнул Смит, догоняя.
Оставшийся путь они проделали молча и вскоре приблизились к
двухэтажному особняку, грубо выкрашенному под цвет закопченного кирпича.
Это был странный дом, скорее частично недостроенный, нежели
разрушенный. Непонятной своей незавершенностью он, пожалуй, более всего
напоминал декорации где-нибудь в Голливуде, хотя нигде не обнаружилось ни
скрытых лесов, ни всевозможных стропил или хотя бы подпорок. И все же
трудно было отделаться от впечатления, что видишь один лишь фасад, за
которым просто нет места для внутреннего пространства. Описав полный круг
и не обнаружив ничего, кроме глухой, притиснутой чуть ли не к окнам стены,
Смит вновь подумал о дорогом макете, поразительно ловко копирующем
действительность.
- Надо быть полным кретином, чтобы снимать здесь кино, - проворчал
он, привязывая лошадь к балюстраде. Она была действительно мраморная, с
прожилками и трещинками.
- Весь вопрос только в хрустиках, - Макдональд привычно посучил
пальцами, отсчитывая невидимые банкноты. - Войдем?
Они стали неторопливо подниматься, недоверчиво ощупывая каждую
ступень. Факел в бронзовом держателе, вмурованном справа от распахнутой
двери, бросал дрожащий, многократно изломанный клин.
- Ждите нас здесь, Темба! - крикнул Смит, прежде чем переступить
через высокий порог.
- Глядите - "Salve"!* - кивнул Макдональд на латинскую надпись у
входа. - Так и есть: римская.
_______________
* Привет.
Они вошли и сразу очутились в атриуме, мертвенно озаренном луной,
летевшей сквозь облачный флер прямо над открытым прямоугольником потолка.
Внешнее впечатление оказалось обманчивым. Невзирая на секущую
плоскость стены, вилла была достаточно просторной. Пустые помещения веяли
застоявшимся холодом и запустением. Повсюду валялась битая черепица,
обломки кирпича, окаменевшие комки какой-то скрепляющей, похожей на
цемент, массы. И вновь нельзя было разобраться, что это: залежалый
строительный мусор или следы разрушения.
В каком-то покое, скорее всего триклинии, Макдональд, вспомнив про
фонарик, осветил потолок.
- Будь оно проклято! - чертыхнулся он сквозь стиснутые зубы, когда
наткнулся на поразительный по смелости эротический фриз. Вспыхнувшие в
электрическом свете краски выглядели удивительно свежими и яркими.
- Вы случайно не пуританин? - вкрадчиво поинтересовался Смит, любуясь
затейливостью фривольных сценок.
- Скорее наоборот... Но пусть меня разорвут на кусочки, если точно
такие картинки я не видел в Помпее, в доме, куда пускают только мужчин.
- Ну и что с того? Это, так сказать, вечные сюжеты, - Смит весело
рассмеялся. - Здесь, в Гималаях, всюду можно встретить нечто подобное.
Разве вы не видели тантрических статуй?.. У меня словно гора с плеч
упала...
- Почему?
- Не знаю, - протянул Смит. - Но после этого, мне кажется...
- Пусть вам не кажется, - грубо оборвал его Макдональд. - Вы были в
Помпее?
- Нет. Но вы зато, кажется, перебывали везде?
- Так вот, - не обращая внимания на шпильку, отрывисто бросил
Макдональд, - здесь точная копия, один к одному.
- Это еще ни о чем не говорит, Чарли, если мы возьмем хотя бы то же
кино, то замысел...
- К черту кино!.. Просто я вспомнил, топча этот мусор, как гулял
однажды в мертвом городе.
- Лучше б вы нигде не гуляли! - погрустнел Смит. - Но как бы там ни
было, а здесь имеются вполне подходящие комнаты, и нам дается шанс
провести ночь по-человечески. Лично мне осточертела палатка, в которую
надо влезать на карачках.
- Будь по-вашему... Зовите Тигра, меня он все равно не послушает.
- Одну минуту! Осмотрю только верхний этаж. Не боитесь поскучать в
темноте или пойдем вместе?
- Валяйте, - вздохнул Макдональд, отдавая фонарик.
Американец скоро обнаружил внутреннюю лестницу и, обшаривая светом
малейшие закутки, двинулся в обход пустых анфилад. Скользили тени по голым
стенам, скрипел песок под ногами.
Неожиданно осветилась дверь, ведущая то ли на плоскую крышу, то ли на
крытую галерею, но за низким переходом - Смиту пришлось пригнуться -
обозначился угол и просторная зала за ним.
В самом центре возник необъятный, высеченный из цельного монолита
стол, заставленный бронзовыми фигурками. Смит зажмурился и закусил до
крови губу, пытаясь стряхнуть чары. Он с первого взгляда узнал юдамов,
которых видел в пещере. Сердце болезненно сжалось и вдруг замерцало
частыми, но неглубокими биениями. Накатило удушье, и выступил липкий
холодный пот. Чувствуя, что сейчас грохнется на пол, Смит попытался
нащупать ускользающую стену, как неожиданно все прошло, словно мигом
подействовало чудодейственное лекарство. Дыхание выровнялось, сердце
вернуло привычный ритм, и пропала дурнота, от которой он едва не потерял
сознание.
Но если бы только это! Пошевелив просохшими пальцами, Смит не
почувствовал привычного жжения. Кровоточившие пузыри непостижимым образом
пропали. Сделав для проверки несколько энергичных приседаний, он убедился,
что одними мозолями чудесное исцеление не ограничилось: суставы и мускулы
покинула ломота. Испарилась с молниеносно высохшим потом.
Несколько успокоившись, Смит вновь нацелил фонарик на стол, то ли
взятый напрокат из римских бань, то ли позаимствованный из прозекторской.
Впрочем, мысль о столе лишь самым краешком задела сознание. Все
внимание, обостренное необычностью ситуации, предельно настороженно
сосредоточилось на бронзе.
В этом загадочном доме не просто повторялся набор устрашителей из
гоингханга. Смит мог поклясться, что видит сейчас перед собой абсолютно те
же фигуры, которые, не без сожаления, оставил в роще богини Матери.
Вот покровительница беременных Лхамо, скачущая на взнузданном змеями
муле: на ней те же потертости, та же черно-зеленая патина покрывает ее
ужасающий лик и белый труп, что она пожирает, в той же бессильной позе
зажат в оскаленных острых клыках. Или Дэмчок, прозванный "Добрым
счастьем"... Чаша-череп в его руках инкрустирована волнистым кораллом,
изображающим кровь, и волны эти, их узор и даже застарелая пыль - точно
такие, как в капище. Столь полное совпадение невозможно, немыслимо. Не
существует полностью идентичных отливок. Калачакра - "Круг времен",
Махакала - "Всепожирающее время", и Сангдуй, и магический Хаягрива - все
они неведомой силой перенесены из леса за перевалом в этот дом привидений.
"Что, если вожделение?" - страдая, подумал Смит.
Макдональд вспомнил о римских раскопках и расчищенной от пепла Помпее
лишь походя, но он, Роберт Уоррен Смит, думал о бесценной бронзе почти
постоянно.
И вот, пожалуйста, бери - она твоя.
Он, конечно, возьмет все статуи до единой. Чем бы ни пришлось
расплачиваться потом, возьмет, не пропустит удачу, хоть и попахивает от
этого дела преисподней.
Впрочем, Смит не верил в ад: ни до, ни после Вьетнама.
От прикосновения к литому металлу стало немного зябко. Он поежился и,
переложив из руки в руку фонарик, увидел задвинутую в угол чугунную
грелку. Точную копию той, которая когда-то, в незапамятные времена
согревала гостиничный номер, где они с Лиен провели свою брачную ночь.
Смит сел на пол и задумался, крепко зажав пальцами уши, в которых
хрустальным колокольчиком, причудливо меняя тональность, плескался нежный
незабываемый голос.
15
Мертвый бегун лунг-гом-па ожил на второй день пребывания экспедиции
Валенти на Белом острове.
В отличие от первой группы, синьор Томазо стал лагерем на лужайке
близ гейзера. Черный тибетский банак с плетеной линией жизни над входом
натянули в зарослях кипрея, где убаюкивающе жужжали невиданные голубые
шмели. Справедливо решив, что йодо-бромные ванны полезны для его подагры,
профессор нежился в горячей луже, с умилением взирая на яков,
пережевывавших молодую полынь: зеленая пена вязко свисала с волосатых, на
редкость тупых морд. Перед долгим переходом и скоту положена передышка.
Одним словом, обстановка в лагере была вполне идиллическая. Джой, взявшая
на себя роль прелестной пастушки, загорала на всякий случай подальше от
фыркающих чудовищ, сбросив и без того чисто условное бикини.
Один лишь Норбу Римпоче, медитируя на леопардовой шкуре, занимался
привычным трудом в то дивное утро сладкого, как говорят итальянцы,
безделья.
После длительных водных процедур и полного очищения посредством
бинта, пропущенного через весь пищевод, йог выполнил несколько труднейших
асан и застыл в абсолютной неподвижности. Воспарив над пространством и
временем, его дух покинул бренную оболочку и устремился в космическую
беспредельность.
Поднимаясь от простейшего к сложному и перелетая из одной долины,
нездешней само собой разумеется, в другую, прилежный визионер принялся
вызывать видения, предписанные искателям нирваны, чему обучился, сидя на
мучной болтушке и чистой воде в подземелье монастыря "Тигровое логово".
Устремив взгляд туда, где должен был находиться большой палец правой
ноги, и различив его внутренним зрением, он представил себе, как с пальца
сходит кожа, отваливается гниющее мясо и обнажается белая кость. Так,
последовательно освобождаясь от плоти, он из надзвездных бездн мог
различать каждую косточку своего скелета.
Прежде чем узреть свет, предстояло, как положено, пройти сквозь тьму
собственной смерти. Таков был смысл упражнения. Обратив себя в мертвеца,
йог начал превращать в скелеты все существа, населяющие вселенную. Он ясно
видел, как под влиянием его всемогущей воли громоздится гора костей. Они
трещали, лопались, обращались в пыль, но гора продолжала расти, захватывая
все видимое пространство. И тогда вдруг взметнулось пламя, мгновенно
пожравшее отвратительный холм смерти.
Когда Норбу впервые удалось вызвать подобную фантасмагорию, он не
выдержал и потерял сознание. Вернее, впал в нескончаемый кошмар, из
которого невозможно было вырваться. Смятенное сердце рвалось от боли и
ужаса, а проснуться, одолеть наваждение не удавалось. Нельзя было
пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, что оцепеневшее тело превращается
в глыбу льда.
Из мрачной бездны его вывел наставник. Объяснил неопытному
созерцателю, что тот не вполне освободился от вожделений и привязанностей
мира, и предписал новый ряд видений. И тогда фантастические чудовища
заполнили подземелье, отвратительные демоны с гнилостным дыханием и гнойно
сочащимися очами, клыкастые ведьмы, гребенчатые драконы и змеи окружили
несчастного узника с разных сторон.
Вновь взметнулось очистительное пламя, и Норбу Римпоче впал в то же
бессознательное состояние, когда человек ощущает себя бесконечно
несчастным и ничего более не сознает.
После этого он проболел несколько дней, мечтая о смерти. Но все это
осталось в далеком прошлом. Теперь же для Норбу избавиться от страшилищ
было не труднее, чем выпить чашку воды перед дыхательной гимнастикой.
И вот настала минута, когда созерцатель увидел яркую звезду,
выплывшую из самых недр его собственного, полузасыпанного песком скелета.
За ней тянулся шлейф из нестерпимо ярких шариков. Норбу Римпоче начал
считать их и насчитал ровно сорок. Это было, как учил наставник, верным
признаком совершенного освобождения. Как легко оказалось медитировать на
этой лужайке. Никогда еще Норбу Римпоче не испытывал такой удивительной
свободы. Видения повиновались без малейшего внутреннего усилия.
Сказывалась, очевидно, близость святых мест.
Норбу Римпоче не успел опомниться, как из его лба выкатилась светлая
жемчужина и, упав вниз, пронзила землю и другие оболочки мироздания: воду,
ветер и жаркий огонь. В тот же миг тело созерцателя сделалось невесомым и
прозрачным, как лед. Исчезли кости и вся внешняя видимость. Но это
продолжалось недолго. Достигнув пятой стихии - пустоты у края вселенной,
жемчужина, подобно хвостатой комете, описала исполинскую дугу и, полыхнув
несказанным светом, вошла в пупок.
Это было зерно лотоса. Из него тотчас же проклюнулся росток,
распустился чудесный бутон, открывая спрятайное сокровище.
Видеть будд научил йога тот же наставник, множество раз заставляя
воображать образ божества во всем его величии и красоте.
И опять без всякого усилия будды начали выходить из надбровной точки,
откуда прежде выкатилась жемчужина. Их было бесчисленное множество, и они
заполнили собой все миры, стихии и землю, ставшую золотой и прозрачной,
как стекло. Таким же сверкающим и чистым сдедалось и тело сидящего на
шкуре Норбу, когда в него один за другим стали возвращаться будды.
Устремляя мысль в область сердца, счастливый созерцатель научился
извлекать будд и оттуда. Один за другим выходили они наружу с сапфировым
знаком молнии в руках, чтобы вскоре вернуться обратно. Венцом всего был
сапфировый лотос с золотой чашечкой, выросший из пупка. На нем покоился
будда созерцания, и из его пупка тоже выходил лотос, на котором сидел
новый будда. И не было конца этой гирлянде лотосов и будд.
А затем случилось чудо, недостижимое прежде. Пятицветное сияние
окружило чело созерцателя, сверкавшее ярче драгоценных камней. Он узрел
облако, на котором парил Амитабха, из чьих уст вылетали лотосы и сыпались
благодатным дождем.
Когда же земля и небо совершенно скрылись за их ароматной завесой, из
пупка вышли львы и пожрали магические цветки. Закусив последней чашечкой
лотоса, царственные звери скрылись в пупке Амитабхи, а сам он спрятался в
голове удачливого йога.
Конечно, выполненный урок был из самых простых, хотя и прошел он
поистине с виртуозным блеском. Норбу не только не ощущал никакой
усталости, но, напротив, чувствовал себя совершенно обновленным, готовым
на новые подвиги.
Однако, сосредоточившись для перехода к более высоким степеням
самадхи, открывающим сущность пустоты и небытия, йог ощутил непонятное
противодействие. Посторонняя темная сила вторглась в его видения, разрушая
сверкающую, воздвигнутую в абсолютной пустоте конструкцию.
Раздосадованный помехой, бродячий монах поднял голову и, прозрев для
окружающего мира низших иллюзий, заметил темнолицего гонца с зияющей раной
в груди, который окончательно умер семь дней назад у ног верховного ламы.
Вне всяких сомнений, Норбу видел перед собой того самого бегуна, который
успел вручить запачканное кровью послание трипона, советовавшего задержать
до подхода солдат обоих белых пришельцев, не чиня при этом помех
королевским гостям.
Оживший лунг-гом-па медленно, но неуклонно приближался к лагерю. Он
как бы плыл над серебристой, колеблемой ветром травой. Казалось, его
наводила на людское жилье некая сила, подобно тому как наводится на
самолет ракета, улавливая тепло работающих двигателей.
Преподобный Норбу о ракетах и самолетах, понятно, не знал почти
ничего, но зато превосходно разбирался в других вещах. Он сразу понял, что
стал свидетелем ролланга - воскрешения трупа - и требуется немедленное
вмешательство, пока могильный жилец не наделал вреда.
От зоркого йога не укрылись ни слепые остекленевшие глаза трупа, ни
ужас белой леди, которая словно окаменела в бесплодной попытке прикрыться
жалкой полосочкой красного шелка.
Томазо Валенти, отдыхавшего после лечебной процедуры, провидение
избавило от леденящего кровь зрелища, но именно он должен был стать первой
жертвой злобного выходца, неумолимо надвигавшегося на черный банак.
Мускулистое, безупречно развитое тело йога молниеносно распрямилось
и, как отпущенная пружина, подскочило над землей.
В два прыжка Норбу оказался между палаткой и одержимым, обежал его
кругом и дунул прямо в неживое лицо, крикнув при этом:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг