- Я, скорее, склонялся к тому, что его надо брать. Оснований
достаточно. Риск, что он вывернется, конечно, существует, но еще больше
шансов вывести его на чистую воду. Это существенно продвинуло бы вперед
наши поиски и, кстати, помогло бы вам набросать общую картину. Я лично не
представляю себе, как вы хотите сделать это без Мирзоева.
- А я и не хочу. Телефонный аноним играет в моей версии весьма
значительную роль. Просто до поры до времени меня не очень интересуют
подробности. Даже столь существенные, как установление личности этого
анонима. Теперь благодаря вам мы это знаем, и очень хорошо, но поверьте,
на данном этапе я бы обошелся и так. Логических аргументов в пользу своей
точки зрения на задержание Мирзоева я привести не могу, но по-прежнему
готов ее отстаивать. Мы можем, конечно, вынести спор на суд высшего
начальства. Но стоит ли? Тем более, я готов признать, что ваша
аргументация заслуживает большего предпочтения.
- Понимаю. - Костров прикурил от окурка новую сигарету. - Собственная
интуиция подчас перевешивает логику. Такое бывает. Что же касается
третейского судьи, то я этого не люблю. И вообще не хочу идти на конфликт.
Давайте все-таки попробуем договориться. Если нужно, я готов спорить еще
целый день. Не с целью доказать свою правоту, но в надежде, что у вас
появятся более веские доказательства.
- Откуда им взяться, - примирительно буркнул Люсин, - когда их нет.
- Вы говорили, что хотите отработать еще какие-то ходы. Внутренние,
как вы сказали, резервы. В интересующем нас плане это что-нибудь даст?
- Трудно сказать заранее, - уклончиво ответил Люсин. - Возможно,
что-то такое и прояснится или всплывет новое.
- Сколько вам потребуется времени?
- Два дня, ну, от силы три.
- Хорошо. Через три дня мы вновь собираемся и решаем вопрос, как быть
с Мирзоевым. Если вы и тогда не сумеете переубедить меня, мы его берем.
Договорились?
- А что делать? - нехотя согласился Люсин. - Жаль, что вы не играете
в шахматы.
- Почему? - удивился Костров.
- Чемпиону мира пришлось бы очень плохо.
Глава девятая
ВОЛНА V
Гималаи. XIX век
Оранжевые сполохи взметнулись над снегами остро синевшего вдали
хребта Аннапурны. Словно веление неба подхлестнуло маленький караван
паломников. Погонщики отец и сын из племени кхамба резко принялись
покалывать яков острыми палками. Подхлестнул вконец вымотавшуюся лошадь и
сам хозяин - староста небольшой тибетской деревушки в долине Кайласы.
Всем хотелось засветло добраться до кедровника на горе богинь Мамо,
где можно было укрыться от сырого, пронизывающего ветра, вскипятить перед
сном на костре воду и, попивая чай, приправленный цзамбой* и буйволиным
маслом, спокойно порассуждать о вечном круговороте жизни. Впрочем,
староста Римпочен не слишком стремился утруждать себя заботами о высоких
истинах мирового закона причин и следствий. Беды родной, заброшенной в
котловине тибетских гор деревушки волновали его куда больше. Не проходило
и года, чтобы она не подвергалась опустошительным набегам чужеземцев:
непельцев, гуркхов из Сиккима, разбойников голоков и диких кочевников из
монгольских степей. Но самые горькие беды приносили китайские солдаты. Они
не только угоняли скот и подчистую забирали запасы продовольствия, но и
увозили с собой молодых девушек и детей, которых продавали потом в
рабство. Жизнь крестьян стала совершенно невыносимой. Сначала они
попытались пожаловаться китайскому амбаню**, но жалобщиков нещадно
выпороли, а у старосты, предшественника Римпочена, содрали с рук кожу,
отчего тот повредился в уме и не мог более исполнять обязанности главы
деревенской общины. Оставалось только одно: покинуть деревню и уйти в
горы, подальше от жадных чужеземцев. Но не так-то легко бросить родимую
землю, где птицы вскормлены телами предков. Да и найдут ли они другую
долину, где так же хорошо уродится ячмень и просо и будут тучнеть буйволы
на летовках? Где так же будет сладок мед и целительны горные растения:
лук, абрикос и крапива?
_______________
* Ц з а м б а - ячменная мука.
** А м б а н ь - наместник, генерал.
Три дня и три ночи обсуждали мужчины судьбу селения, но, так ничего и
не решив, отправили Римпочена, вновь избранного главу, за советом к
сричжангу* - отшельнику, живущему в недоступных пещерах горы Чжуонга.
Недаром слух о его аскетической жизни и сверхчеловеческой воле, перед
которой даже боги склоняются, прокатился по всем надоблачным царствам от
Непала до Тибета, от Бутана до Мустанга, Ладака и горных джунглей
Сиккимской страны. И вот уже скоро пойдет шестая неделя, как едет к
отшельнику кроткий, вечно напуганный и озабоченный Римпочен. За это время
он потерял двух лошадей вместе с поклажей, которые сорвались в пропасть,
когда после одной лютой ночи обледенела тропа, а также яка, павшего от
неизвестной болезни. Были съедены сухие пенки и почти все масло, выпито
просяное пиво, заметно поредели запасы цзамбы и сухих овощей. Погонщики с
каждым днем становились угрюмее. Их свирепые темные лица не покидало
настороженное выражение. Казалось, они чего-то все время ожидают. А до
цели оставалось еще не меньше восьми переходов.
_______________
* С р и ч ж а н г - толкователь книг.
Небо впереди, как это часто случается в Гималаях, взорвалось
кричащими оттенками такой беспощадной, трагической красноты, что помимо
воли накатывались слезы. Староста и погонщики прикоснулись к амулетам и
зашептали охранные мантры. Маленький караван достиг леса рододендронов и,
пройдя сосновый бор, где из-под ног вспорхнула тройка ярких фазанов, вышел
к заснеженному хребту. Начинались унылые пространства вечной зимы.
Ветер дул заунывно и одичало. Казалось, что все давным-давно
выморожено и утонуло в снегу. Мутная пурга над белыми, чуть малиновыми от
солнца хребтами и жуткая, безжалостная синева...
Смежив заледенелые ресницы, уйдя головой в плечи, медленно и
неслышно, как тени, скользили погонщики к Чертовой горе. Боясь отстать,
Римпочен то и дело понукал свою низкорослую монгольскую лошадь. Внизу в
неистовом белом дыму ревела желто-свинцовая Ринби. Волокнистые тени
неслись над самой землей. Впервые старосте стало по-настоящему жутко. А
ведь еще недавно он боялся лишь тигра, притаившегося в лесу, или
подстерегающего на заснеженных перевалах сиккимского леопарда. Что все
дикие звери перед дымящейся пылью пурги? Никогда тибетец Римпочен не
забирался так высоко!
Он стал жаловаться на головную боль и одышку. Наверное, им овладел
ла-дуг - жестокая болезнь гор. Один из погонщиков выковырял из-под снега
окатанный слюдяной камешек и бросил его старосте.
- Пососи, пройдет, - сурово сказал он.
Яки легли, а за ними и лошади. Староста тоже сел на снег и
почувствовал, что у него окоченели ноги. Стащив сапоги, он до красноты
натер ступни сухим снегом.
Уже в зеленых сумерках, одолев перевал, спустились они в кедровник,
где сразу и заночевали, не согрев даже чаю. Лишь на рассвете разожгли
костер и поели. За ночь пала лошадь, и староста пересел на яка. Путь лежал
теперь по глянцевитому насту глубокого ущелья. Следить за его белыми
извивами было утомительно. Начинала кружиться голова. Но ущелье скоро
кончилось, и караван вышел на подветренную сторону горной цепи. Каменный
мэньдон* указывал дорогу к деревне. Над крышами домов и загонами для яков
развевались длинные цветные ленты. Ледяная корка сверкала на солнце.
Снежное поле казалось покрытым глазурью. Смертный холод под сердцем ослаб.
Староста предвкушал уже, как, сидя перед очагом, согреет руки над
пламенем. В ослепленных снегом глазах мелькали желтые с голубизной и
розоватые пряди. Жгучие золотые трещины жарко перебегали в синеватых
угольях.
_______________
* М э н ь д о н - стена, на которой написано заклинание - мани.
Но деревня оказалась покинутой. Двери домов опутывали веревки. В
пустых загонах валялась запорошенная снегом солома и смерзшийся в камень
навоз. Оспа ли заставила жителей сняться с насиженного места или они ушли
от притеснений местного феодала? Бежали от китайских солдат?.. На душе у
Римпочена стало еще тоскливее.
Спускаться показалось спервоначалу легче, чем карабкаться на перевал,
но голова кружилась. Болезнь гор усиливалась, и Римпочен опасался, что он
вот-вот сорвется в пропасть, на дне которой чернели крохотные волоски
сосен. Идти все чаще приходилось по голому льду. Каждый шаг давался с
трудом. Лишь к вечеру вошли они в великолепный лес, который видели сверху.
Но не нашли они приюта среди сосен. Все ущелье оказалось залитым водой.
Это таял снег в северо-восточной части хребта. Синяя вода выглядела
мертвой. Черные стволы исполинских деревьев падали в нее, медленно
смыкаясь где-то в слепящей точке опрокинутого неба, куда жутко, невозможно
заглянуть.
Пройдя залитый лес, три человека на тяжело нагруженных яках
потянулись вдоль обледенелого канала, на дне которого шумел поток, несущий
камни, ломающий где-то внизу можжевельник и пихты. По просьбе Римпочена
погонщики остановились под скальным навесом, сплошь поросшим желтыми
лишайниками. Развьючив яков, зажгли костер из собранного в пути хвороста.
Сварили рис, заправили чай последним куском масла. Укутавшись в меховую
чубу и в два одеяла, Римпочен прилег на землю и уперся ногами в один из
тюков, чтобы не свалиться в пропасть. После горячей еды он почувствовал
себя лучше. Хотелось спать, но его волновали всевозможные страхи, реальные
и мнимые. В черно-зеленом небе всю ночь пылали ледяные факелы вещих звезд.
Утро выдалось пасмурное. Дул жестокий северный ветер. Проводники,
предвидя снежную бурю, стали неохотно собираться. Повернувшись лицом к
священной для буддистов горе, они пропели мантры, и подъем на перевал
возобновился. Через три полета стрелы встретилось небольшое, промерзшее до
самого дна озерцо. Яки еще двигались, скользя по бугристому льду. Стояла
удивительная тишина. Ни шума ветра, ни грохота водопадов. Только ледяная
пустыня и черные мохнатые туши яков по ней. Кроткие животные покорно
карабкались по обледенелому склону. Может быть, они чувствовали близость
смерти?
Вскоре показалось еще одно озеро. Сквозь голубой лед просвечивало
множество глубинных пузырей. Эти белые пустоты сверкали в косых лучах
солнца чистыми радужными огнями. Люди замерли, пораженные внезапной
пугающей красотой, столь нежданной среди заледенелой пустыни.
Оба проводника и хозяин стали на колени, воздавая почет
прославленному в священных книгах Сиккима Озеру Павлиньих Пятен.
Римпочен слышал, что сюда ходят паломники из самых дальних мест.
Вскоре каравану суждено было наткнуться на бренные останки одного из
них...
Притихший на короткое время ветер усилился. Разорванные тучи дикими,
взъерошенными табунами неслись в небе, которое прямо на глазах приобретало
густой кровавый оттенок.
Кхамба начали нервничать. Часто останавливаясь, они бормотали
заклинания и долго смотрели в небо, которое постепенно заволакивалось
волокнистой мглой.
- Зачем нам идти дальше? - угрюмо спросил старший погонщик. - Нас
ждет смерть в этой страшной пустыне. Еще час, и мы погибнем.
- Где ты видишь смерть? - заволновался староста.
- Посмотри на небо, хозяин. Эти тучи скоро засыпят нас глубоким
снегом, из-под которого никому никогда не выбраться. Если снег пощадит нас
здесь, не миновать беды по ту сторону перевала. Давай вернемся.
- Куда нам возвращаться? - беспомощно спросил Римпочен. - Я бы и сам
рад вернуться, только куда? Ведь пурга всюду настигнет нас.
Подошел кхамба-сын. Он тоже выглядел хмурым и подавленным.
- Животные волнуются, хозяин, - сказал он. - Идет беда.
- А может, попробуем? - робко спросил староста. - Когда мы выступили
из священной рощи Лхамо, все приметы тоже обещали непогоду. Разве не так?
Однако ничего не случилось. Погода здесь быстро меняется, и снегопад может
пройти стороной.
- Что ты знаешь о Гималаях, староста, - презрительно спросил отец. -
Надо уходить.
- А если пойти назад и укрыться за перевалом? - неуверенно предложил
староста.
- Почему ты думаешь, что снег не застигнет нас на обратном пути? -
обратился молодой кхамба к отцу. - Или не подстережет нас опять? Подумай о
том, что нам дважды придется проделать этот проклятый путь... Нет, ничего
другого не остается, как быстрее идти вперед. Да будет милость неба над
нами!
- Лха-чжя-ло!* - пробормотал старший кхамба свою обычную молитву и,
покачав головой, ткнул яка под хвост заостренным бамбуком.
_______________
* Дай мне сто лет.
Животные едва несли поклажу, и людям пришлось тащиться пешком.
Небо как будто и на самом деле благоволило паломникам. Снег так и не
пошел, а тучи поредели, и стало светлей. Окрыленные столь явной милостью,
люди одолели опаснейший перевал. И только возле обо - кучи камней,
оставленной в честь местных духов благодарными путниками, - староста начал
сдавать. Он бессильно опустился на снег, но тут же испуганно вскочил,
увидев глубокий след тибетского длиннохвостого леопарда.
- Смотрите, сах! - прошептал он. - Откуда он здесь? Как он сумел
пройти по рыхлому снегу, ни разу не провалившись?
- Это ракшас* в образе саха, - пробормотал молодой погонщик.
_______________
* Р а к ш а с - злой демон.
Римпочен хотел что-то сказать, но оглушительный гром прокатился над
ущельем. Стало вдруг темно, а потом непроглядное небо полыхнуло тяжелым
слепящим светом. И завыла, закружилась пурга. Все исчезло в свистящем
круговороте каменной пыли и острых ледяных искр.
...Когда Римпочен очнулся и вылез из-под снежного пуха, вокруг
дымилась бескрайняя равнина. Шесть ложных солнц сверкали над горными
ледниками. В неподвижном воздухе танцевала холодная радужная пыль. От
каравана не осталось ни малейшего следа. Глаза сами собой закрывались.
Хотелось медленно и неслышно нырнуть под эту невесомую пену и опуститься
на самое дно, где так тепло и покойно.
Староста заставил себя встать и побрел на подкашивающихся ногах,
проваливаясь по грудь в снег, туда, где за блеском ледников стыла мертвая
синева. Голова его пылала лихорадкой, и тело дрожало от холода. Все пути
казались одинаково безразличны. Он едва ли сознавал, где находится и куда
стремится.
Когда два солнца погасли, а четыре поднялись в зенит, он очутился
возле каких-то скал, которые, как узкие ворота, пропустили его в
обманчивое пространство, сотканное из преломленного света. Здесь он
окончательно ослеп, но продолжал еще некоторое время ползти, пока не
уткнулся лицом в колючую полосу, покрытую той жалкой растительностью,
которая следует сразу же за снеговой линией. Он понял, что вышел на
перевал Самвару. Когда, после захода солнца, зрение возвратилось к нему,
он различил в угасающем голубоватом свечении черный утес, напоминающий
парящего орла, о котором столько говорил кхамба. Сходство оказалось так
велико, что внушило благоговейный ужас, от которого не леденела кровь в
жилах и не шевелились волосы на голове, но находила растерянность,
наступала тоска. Бедному тибетцу хотелось молиться и рыдать, но нельзя
было ни рыдать, ни молиться.
Твердыня каменных стен лежала внизу. По-разному освещенные солнцем,
драконьи хребты суровели пронзительной синью и отливали медной зеленью,
слабо светились желтизной ртутных паров. Пленки тумана бросали влажные
сумрачные тени. Белые потоки водопадов застыли на отвесных обрывах.
Не хватало сердца, чтобы вместить эту дикую, отрешенную от человека и
вечно равнодушную красоту. Тибетец, потрясенный величием Гималаев,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг