ожидать не приходится, избалованный победами первый консул решился на
маленькую авантюру.
- Почему бы по пути в Александрию нам не сделать небольшой крюк и не
положить в карман Мальту? - спросил он вице-адмирала Брюэса, почтительно
постучавшегося в каюту главнокомандующего.
Брюэс знал, что такая операция наряду с множеством других на всякий
случай планировалась в генеральном штабе. Однако к предложению, которое в
устах Наполеона было равнозначно приказу, отнесся с осторожностью.
- Боюсь, осада с моря может слишком затянуться, мой генерал, и если
подоспеют англичане...
- Не говорите мне про англичан! - Бонапарт нетерпеливо отбросил
упавшую на лоб прядь. - Сначала ввяжемся, а там посмотрим по
обстоятельствам... Давайте выйдем на воздух.
Привыкшему к походным шатрам полководцу было тесно в адмиральской
каюте. Он любил размышлять на ходу. Здесь же нельзя было сделать ни шагу,
чтобы не споткнуться о какой-нибудь пуфик. Прихотливо выгнутые комодики из
розового дерева, ковры, фламандские гобелены - к чему эта будуарная
роскошь на боевом корабле? Даже читать и то было затруднительно -
рассеивалось внимание. Давили низкие золоченые потолки, глаза слепило
мелькание света, раздробленного в зеркалах, на бумагах и картах дрожали
радужные пятна.
Почтительно посторонившись, Брюэс с прижатой локтем треуголкой
поднялся по трапу.
Эскадра шла развернутым строем на всех парусах.
- Горизонт чист, - доложил адмирал, складывая блеснувшую латунью
трубу.
Наполеон удовлетворенно кивнул и заложил руку за борт сюртука.
Море было спокойным, словно версальские пруды. Легкий попутный ветер
гудел в крыльях флагманского брига бодрящей струной. Всхлипы чаек,
кружащих над кильватерной пеной, шелест и всплески взрезаемого форштевнем
отвала, сверкание соляной пудры на кнехтах и кабестанах рождали чувство
вдохновенного нетерпения.
Брюэс едва поспевал за Наполеоном, который вымерял доски от бизани до
грота.
- Мальта - крепкий орешек, - напомнил адмирал, улучив подходящий
момент. - Турки крепко обломали на нем клыки.
- Когда это было? - дерзко усмехнулся Наполеон. - Когда это было, я
вас спрашиваю, мой друг? Мы создали совершенно новую армию, навязали миру
невиданную стратегию боя, и он рушится в обломках и дыме у нас под ногами!
- Понимаю, мой генерал, однако специфика морских сражений...
- Вы правы, - холодно остановил его первый консул. - Перемены не
должны ограничиться полевым театром, пора заняться морем. Уверяю вас, что
я займусь этим, закончив египетскую кампанию. У меня будут новый военный
флот и, конечно, адмиралы, с которыми я найду общий язык.
- Вам достаточно приказать - и я тотчас велю проложить курс на
Мальту, - дрогнув подбородком, ответил Брюэс. - Просто я считал своим
долгом предостеречь...
- Прекрасно, прекрасно, адмирал, я своевременно оповещу вас о
принятом решении.
Наполеон отдавал себе отчет в сопряженных с осадой трудностях. Они
усугублялись еще и тем, что штурм мальтийской крепости, если до этого
дойдет, должен осуществиться малыми силами и с минимальным для французов
уроном, иначе под угрозой окажется главное - предстоящий поход. Кроме
всего, вознесенный революцией артиллерийский капитан помнил о преподанном
туркам уроке и прочих победах Мальтийского рыцарского флота.
Но, вопреки пересудам иных недальновидных современников, Мальта
отнюдь не явилась для него случайной прихотью, минутным капризом. Рыцари
держали в руках ключи ко всем средиземноморским коммуникациям. В случае
успешного овладения североафриканским плацдармом Мальтийские острова могли
стать одним из главных оплотов будущей мировой империи. Наконец, никак
нельзя было сбросить со счетов и чисто политические факторы.
Феодальные реликты, в виде суверенного военно-монашеского ордена,
бросали вызов новому миропорядку, который устанавливался повсюду под
грохот орудий и свист пуль. Римскому папе, коий уже был напуган до смерти,
следовало и вовсе обрубить когтистую лапу. Религия не должна вмешиваться в
политику, тем более такими активными средствами, как армия и флот. Как
говорится, богу богово, а кесарю кесарево.
Существовал и еще один аспект, притом крайне серьезный. Зная об
интересе, проявленном русским императором к мальтийским делам, и
предпринятых в этой связи дипломатических акциях, Наполеон лелеял надежду
разбить англо-русский комплот.
Для успешного проведения в жизнь намеченного им и Талейраном порядка
действий требовалось перво-наперво заполучить Мальту. Этого было вполне
достаточно, чтобы дать крюк в несколько сотен морских миль. Только Нельсон
мог разрушить далеко идущие и тесно увязанные друг с другом планы первого
консула. По счастью, он проглядел проскочившие в утреннем тумане
парусники.
Получив соответствующее указание, Брюэс дал капитану "Орьяна" новый
курс и распорядился просигналить на другие суда.
Тринадцать линейных кораблей и четыре фрегата послушно уклонились к
западу. Остальные продолжали держаться прежнего румба.
Располагая небольшим войском, Наполеон не мог, конечно, не думать о
поражении, которое потерпела куда более крупная армия блистательной Порты.
Но недаром в ответ на напоминание он коротко бросил: "Когда это было?"
Ветры грядущего века бились в складках трехцветных знамен, а мальтийский
крест уже давно принадлежал истории. Его место было среди музейного хлама.
И в самом деле, семь столетий - слишком долгий срок, чтобы не
состариться, не проржаветь, не превратиться в окаменевший реликт.
Когда на святую землю, отвоеванную у неверных, хлынул поток
паломников, завоеватели столкнулись с трудной задачей. Истощенные,
шатающиеся от усталости и болезней пилигримы сотнями умирали в преддверии
святынь, которые грезились им на тернистом пути в Палестину. Чтобы как-то
облегчить участь страждущих, несколько французских рыцарей основали
странноприимный дом. Так было положено начало религиозной конгрегации,
члены которой обязались посвятить себя уходу за бедными и больными и дали
обет бедности и воздержания. Одевшись в темное грубошерстное платье и
поддерживая дух в теле лишь хлебом и водой, они разослали по всему
христианскому миру сборщиков милостыни, которую складывали в приюте для
больных. Единственным их отличием был белый крест, завещанный братьям
основателем ордена - рыцарем по имени Герард. По крайней мере, об этом
рассказывает легенда "Странноприимного дома иерусалимского госпиталя", или
госпиталя Святого Иоанна. О больнице, дававшей одновременный приют двум
тысячам занедуживших искателей благодати, шла молва по всему Востоку.
Рассказывают, что ее тайно, переодевшись нищим, навестил сам султан
Саладин, чтобы своими глазами увидеть этот дворец милосердия.
Подобное идиллическое существование продолжалось, по-видимому,
недолго, потому что госпитальеры вернулись к рыцарским забавам, а за
больными стали ходить специально нанятые послушники. Прежний аскетический
наряд был заменен черным костюмом сеньора и красным плащом. Провизор -
наставник общины - стал именоваться магистром, а затем и великим
магистром. При магистре Раймунде де Пюи основанный французскими рыцарями
орден стал "вселенским", как сама церковь, разделенным на восемь
(универсальное число направлений пространства) "языков", представлявших
главные государства феодальной Европы.
Название госпитальеров Святого Иоанна рыцари, однако, сохранили,
равно как и черную мантию с вышитым белым шелком восьмиконечным крестом -
символом целомудрия и восьми рыцарских добродетелей. Орденская печать
изображала больного на ложе с таким же крестом в головах и светильником в
ногах. "Бедные - вот наши единственные господа, - уверяли госпитальеры. -
Помощь бедным - вот наша единственная забота". Это ничуть не мешало
ордену, быстро обретшему военный характер, совершать кровопролитные набеги
на мусульман и враждовать с другими крестоносцами. За внешним смирением
таилась гордыня. Стать госпитальером мог лишь рыцарь самого благородного
происхождения, в крайнем случае побочный сын владетельного князя. Вступая
в обитель, новый посвященный вносил в орденскую казну две тысячи турских
су. Во всех завоеванных крестоносцами землях госпитальерам предоставлялось
преимущественное право строить замки и укрепленные дома за городскими
стенами. Они воздвигали свои форпосты в Антиохии и Триполи, возле
Тивериадского озера и на границах с Египтом. Один только Маркибский замок
вмещал тысячный гарнизон, а припасы были заготовлены на пять лет
непрерывной осады. Замок включал в себя не только церковь и жилища
ремесленников-оружейников, но и целую деревню с пашнями и садами. Орден
скопил несметные богатства, и не было в Европе такого герцогства или
графства, где бы не нашлось имения, принадлежавшего иоаннитам. В
тринадцатом веке в их владении было почти двадцать тысяч рыцарских вотчин.
До сих пор на карте Франции можно найти массу деревень с названием
Сен-Жан. Все это бывшие приорства и командорства. Ничего не осталось, а
имя живет.
Когда были потеряны последние надежды удержать святую землю, рыцари
переселились на Кипр, где создали сильное централизованное государство с
лучшим по тем временам флотом. Не прошло, однако, и двадцати лет, как оно,
по причине внутренних распрей, распалось, и госпитальеры вынуждены были
переселиться на остров Родос, после чего их стали называть родосскими
братьями. Турки, ставшие в пятнадцатом столетии властителями
Средиземноморья, атаковали остров, и вновь рыцари, оставшись без крова,
отправились по миру в поисках приюта. Они побывали на Крите, попробовали
бросить якорь в Мессине, Втербо, пока наконец не осели на Мальте. Получив
из рук императора Карла Пятого Мальту вместе с прилегающими островками
Гоцо и Комино, братство трансформировалось в Мальтийский орден Святого
Иоанна Иерусалимского.
Оно по-прежнему оставалось своего рода духовно-рыцарским суверенным
государством во главе с гроссмейстером, которого титуловали "ваше
преимущественное величество", но стали иными цели и политические амбиции.
О призрении страждущих, о гробе господнем не было больше речи. Рыцари,
объявив себя форпостом христианства против Турецкой империи, обязались
защищать Средиземное море от султана и корсаров Магриба. Сражались они
самоотверженно, оказав бесценные услуги и Карлу, и Филиппу Второму. Орден
достиг апогея славы, победоносно выдержав четырехмесячную осаду турков и
заставив уйти восвояси их многочисленный флот. Рыцарским гарнизоном в
десять тысяч человек командовал гроссмейстер Жан-Паризо де Ла-Валетта, чье
имя было присвоено затем столице островного государства. Как это часто
случается, высший взлет явился началом падения. Железная дисциплина
ослабла, вспыхнули межнациональные распри, рыцари, погрязнув в пороках,
начали обогащаться за счет местного населения. На фоне всеобщего
разложения, коррупции и упадка проявилась полнейшая неспособность
гроссмейстеров справиться с положением. "Преимущественные величества"
теряли реальную власть, чем ловко воспользовались иезуиты и святейшая
инквизиция.
По мере ослабления Порты деятельность ордена приобретала более
мирный, можно сказать, "цивильный" характер. Восстание задавленного
рыцарством местного населения - потомков арабов и финикийцев - вынудило
великого магистра принца Рогана провести хотя бы минимальные реформы. Были
сделаны попытки реорганизовать государственное управление,
судопроизводство, наладить экономику, что, в свою очередь, побудило шире
взглянуть на окружающий мир и попытаться найти поддержку.
Естественным союзником мальтийских воителей оказалась Россия...
Возведенные еще Ла-Валеттой укрепления хорошо были видны с моря. Весь
город, построенный из белого, чуть теплого в утренних лучах камня,
вырисовывался с поразительной четкостью. Окруженный стеной с округлыми
выступами фортов, он был защищен по всем правилам инженерного искусства и
господствовал сразу над двумя бухтами. Но по другую сторону стен его
военный характер никак не ощущался. Домики из ракушечника, что так тесно
лепились друг к другу, дышали мудрым покоем. Сменялись поколения, а кров
оставался неизменным и вечным, как имя рода. Улицами здесь были лестницы,
круто сбегавшие к морю. Глухие стены обвивали старые лозы, и низки рыбы
сушились под каждым окном, неуловимо напоминая Корсику.
Не отрываясь от трубы, Бонапарт долго рассматривал монументальный
дворец великих магистров, затем, скользя по черепичным крышам, эркерам и
балкончикам, нацелился на сверкающий купол кафедрального собора Сен-Жан.
Такого великолепия не знала его нищая, прозябающая в полудиком оцепенении
родина. Спроектированный Франческо Лапарелли, учеником гениального
Микеланджело, город наполнял душу щемящей грустью, очаровывал.
Многочисленные мраморные распятия, обрамленные подковами колоннад, делали
его похожим на некрополь. Очевидно, это как-то отвечало суровому,
аскетическому духу ордена.
Рыцари в багряных одеяниях стояли на стенах с оружием в руках.
- Жаль портить такую красоту, - сказал первый консул, хлестнув по
колену перчаткой. - Предупредительный залп!
Унизанный тремя ярусами орудийных жерл борт заволокло дымом. Стоявшие
на стенах увидели белые облачка разрывов. Затем докатился дробный, лающий
грохот.
- Иисус-Мария! - перекрестился бальи Турин-Фризари. - Неужели они
собираются нас атаковать?
- Почему бы нет? - стараясь быть спокойным, пожал плечами богатый
адвокат Мускат, как и все, облаченный в боевой огненный плащ с белоснежным
крестом. - Разве вы не видите, что это французы? Они уже захапали
пол-Европы и не остановятся, пока не проглотят весь мир. Как думаете, мы
сумеем защититься?
Великий магистр Гомпеш, наблюдавший за действиями неприятельской
эскадры с дворцового балкона, молитвенно возвел очи. Менее всего он был
готов к войне. Дерзкий рейд застал его, а вместе с ним и весь капитул
совершенно врасплох.
- Нам следует как-то ответить, бальи Феррата? - Он с робостью
взглянул на стоявшего рядом флотоводца.
- Весь вопрос - как, ваше преимущественное величество. Пока мы сумеем
мобилизоваться для отражения атаки, здесь не останется камня на камне. Вы
только посмотрите, сколько пушек! Да нас разнесут на мелкие части!
- И все же артиллерия должна прореагировать. - Гомпеш чувствовал
устремленные на него взгляды.
- Но только холостыми, заклинаю вас, только холостыми! - взмолился
Феррата. - Ведь они тоже пока воздерживаются от бомб.
По знаку Гомпеша форты рявкнули нестройным залпом.
- Шрапнелью, - приказал Наполеон, - и тремя снарядами по дворцу.
Комендоры кинулись забивать заряды. Тугая волна от разорвавшихся на
дворцовой площади ядер ударила в окна. Посыпались стекла, хрустальные
подвески с люстр, куски расписной штукатурки. Залы наполнились едкой
гарью.
Феррата поспешно увел великого магистра во внутренние покои. Пока
Гомпеш прочищал горло и тер глаза, следующим залпом, продырявившим крышу
испанского дворца "Кастилья и Леон", разворотило фонтан Нептуна.
- Нет, это невозможно, - слабым голосом пожаловался великий магистр.
- Заставьте их прекратить эту варварскую бомбардировку.
- Каким способом? - развел руками Феррата. - Наши ответные меры лишь
распалили их ярость. Я не удивлюсь, если они расколошматят Сен-Жан!
- О! - Гомпеш схватился за сердце и опустился на кушетку.
- Вы изволили что-то сказать? - чутко подставил ухо Феррата.
Но великий магистр лишь слабо пошевелил пальцами.
- Необходимо созвать капитул. - По-своему понял его бальи и срочно
куда-то заторопился.
Поскольку крепость больше не отвечала на огонь, Наполеон приказал
войти в гавань. Пока суда совершали сложные маневры, в зале, украшенном
поясным портретом великого магистра Дель-Монте, собрался капитул. Всего
пять человек: бальи Турин-Фризари, бальи Феррата, командор Буаредон де
Ненсус, адвокат Мускат и советник Бонаньи. В последнюю минуту подошел
рыцарь Филиппе Амата, испанский агент при ордене.
- Где великий магистр? - спросил он, удивленно оглядывая пустующие
кресла по обе стороны длинного, покрытого красно-белой геральдической
скатертью стола.
- Ему нездоровится, - поспешно ответил Феррата. - Пострадал при
обстреле... Однако не будем терять времени. Его у нас просто-напросто нет.
Кто пришел, тот пришел, и слава богу... Бальи Турин-Фризари, благоволите
открыть собрание.
За всю семивековую историю ордена это была самая короткая встреча.
Капитул достиг единогласия еще до того, как французские корабли вошли в
бухту, защищенную волнорезом из каменных валунов.
- Они капитулировали, Брюэс, - удовлетворенно кивнул Наполеон, когда
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг