Сознание Ходасевича автоматически, с охотой перестроилось на восприятие
этой сладкозвучной и далекой, как песня жаворонка, речи. Вадька машинально
обернулся и в ту же секунду содрогнулся от увиденного. Вид Катарины, точнее,
ее лицо было ужасным от масок, за которыми девушка спрятала свои
бледно-зеленые, цвета разведенного виноградного сока, глаза. Черт, а это еще
что за напасть?! Словно стопку подгоревших блинов, Катарина напялила на себя
стопку глиняных масок. Их было, наверное, с десяток. В той, что надета
снаружи, с острой звериной мордочкой, было проделано несколько отверстий.
Ходасевич пришел в себя так же неожиданно, как был очарован. Минутная
восторженность растаяла без следа. Голос Катарины не казался больше песней
жаворонка - он гнусавил из маски неизвестного Вадьке божества, звучал
невнятно, будто из преисподней. Может, такими слышатся голоса предков в
поминальные дни?
...Он слыл освободителем. Он освобождал людей от мирских забот. Он
разрывал путы монотонного, безрадостного быта. Он увлекал за собой толпы
людей, приобщая их к таинствам и радостям свободы... Но сначала он обучил
людей виноградарству и виноделию. Послушай, как звучат эти слова! Их сочные,
тугие слоги перекатываются во рту словно ягоды! Он - Дионис! Бог виноделия,
бог свободы и светлого безумия! В шествии, которым он верховодил,
участвовали девять муз-вакханок и козлоногие сатиры...
Ходасевич поймал себя на мысли, что Катаринин монолог выглядел несколько
нелепым после рассказа маленькой Вансуан. Еще пять минут назад он слушал о
подвигах Дракона Лака, сейчас прославляли имя Диониса.
...Музы - значит мыслящие! Хотя в экстазе, в своей виноградной любви к
Дионису, они сокрушали все на своем пути. В безумстве они могли растерзать
животное, чтобы полакомиться свежей кровью. Мыслящие - значит безгранично
свободные!.. Музы-вакханки, эти непристойные умницы, обвивали талии
виноградной лозой и плющом, высекали тирсами, будто молодые козы копытами,
молоко и мед из земли. Музы били в тимпаны, сотрясая боем окрестности и
сердца! Им под силу было вырвать с корнем деревья и заставить людей думать,
как они. Мыслящие - значит необузданные!
Катарина, не прерывая пылкого монолога, демонстрировала наглядную
анимацию - снимала с лица одну за другой маски. Чем меньше становилось их ,
тем четче и проникновенней звучал ее голос, все глубже проникая, словно
ракета в эфир, в Вадькино сознание. Оно содрогалось и одновременно томилось
в ожидании новых взрывов смысла и чувств, которые обнаруживала в себе речь
Катарины. Шею и обнаженные плечи девушки обвивала глиняная змея. Катарина
наклонилась над ложем из четырех прозрачных простыней (верхняя была уже
убрана странными и, казалось, несовместимыми друг с другом предметами), и
хвост змеи скользнул в ложбинку между ее грудями.
- Кто это? - Ходасевич кивнул на мозаику, выложенную Катариной внутри
алого контура - контура его, Ходасевича, тела на верхней простыне. Вадьке
стало не по себе: он делал первые шаги в мире, создаваемом на его глазах
непредсказуемой Катариной.
- Это Дионис-Лиэй, он же Бассарей, он же Бромий, что значит бурный, он же
Дионис-Мусагет, то есть бог-водитель муз...
- А что там за развороченное бедро? - Вадька указал на глиняный фрагмент
ноги, похожий на бедро. Бедро лежало в том месте, где было очерчено Вадькино
бедро, и представляло собой ужасный вид - разломанное, полое внутри, с
обрывками веревки по краям необычной раны.
- Так ты хочешь услышать сначала историю Диониса или муз? - воскликнула
Катарина, и змея провалилась в ее декольте.
- Какая разница! Не томи, Катарина! Раз ты начала с Диониса-мусы... или
как там его... так и дальше давай! Только объясни: где так можно было
изувечить бедро? Дионис что, в автокатастрофу попал?
- Какой ты, право, неуч! Это же бедро Зевса!
- А на фига оно Дионису?
- Да-а, мифов ты не читал - это ясно как божий день. Ну да ладно... Отцом
Диониса был Зевс. Как известно - ну разве что не тебе, невежде,- Зевс был
женат на Гере, родной своей сестре, но ни одной юбки не пропускал. Ни одной
туники, так будет точнее. Однажды, после очередных мужских подвигов от Зевса
залетела прекрасная Семела - дочь фиванского царя Кадма. Гера, конечно,
стерва была еще та: все уши Семеле прожужжала о том, какой ее муж красавчик,
особенно когда является при параде. Семела, дурочка, и попалась: уговорила
любовника предстать пред ней во всей красе. Ну, Зевс - кстати, хоть и бог, а
мозгов с гулькин нос! - и явился к любимой в огненном прикиде - молнии
сверкают, гром грохочет, ураган все сносит на своем пути! Короче, от терема
Семелы и бревнышка не осталось! Сама же царевна сгинула в ужасном пожаре,
устроенном недотепой Зевсом. Правда, перед тем как стать пеплом, успела-таки
родить. От страха, наверное. Ребенок, естетсвенно, недоношенным оказался. И
тут папачос проявил вдруг чрезвычайную смекалку и находчивость. В мгновение
ока распорол себе левое бедро и - раз - засунул в него не успевшего еще
опомниться сына. Быстренько зашнуровал бедро, как свои золотые сандалии, и
положенный срок исправно вынашивал, точнее, выхаживал сына.
Катарина вдруг замолчала, задумчиво обвела взглядом ложе, обернулась и,
взяв с одинокой этажерки очередную керамическую финтифлюшку, перенесла ее на
полузаставленную керамикой простыню. Финтифлюшкой оказался фаллос, готовый к
труду и удовольствиям.
- А что потом? - нетерпеливо подтолкнул Катарину к продолжению рассказа
Ходасевич. Видно было, что его всерьез увлек древний миф в свободной
Катарининой интерпретации.
- Потом?.. А что потом? Ничего особенного: когда пришло время, Зевс
развязал шнурки на бедре и вынул здоровенького Дионисика. После чего отдал
сына на воспитание старой деве - нисейской нимфе.
- Дионис потом ее трахнул, когда подрос?
- А я почем знаю? Я над ними свечку не держала!.. Да, но, по-моему, мы
слишком много времени посвятили бедру Зевса. Вот, глянь сюда. Ты ничего не
хочешь сказать о желудке Диониса? Правда, он впечатляет?
Ходасевич мельком взглянул на глиняный желудок - клубок растревоженных
змей, поморщился, перевел взгляд на сердце - изящную и одновременно щедрую
кисть винограда из черно-зеленой керамики и, наконец, уставился на замерший
сторожевой башней член.
- Голем, как пионер, всегда готов? - спросил Ходасевич. Голем у него
вырвалось самопроизвольно, Вадька не придал значения тому, что вдруг
вспомнил имя космического человека. Зато Катарина, напротив, подозрительно
посмотрела на Ходасевича, покачала головой и только тогда ответила:
- Дионис символизировал плодоносящие силы земли, бурные, бурые, как долго
стоявшая и наконец хлынувшая кровь дремучих животных. Или как поднятое из
самого центра земли вино... Вадик, ты должен поцеловать фаллос Диониса,-
неожиданно потребовала Катарина,- с него начинается...
- Ты что, обалдела совсем?! - перебил-возмутился Ходасевич.- С какой
стати я буду целовать х.., пускай он трижды глиняный!
- Постой, не горячись! Дело не в поцелуе фаллоса, дело в самом поцелуе! -
Катарина старалась говорить ровно, но Ходасевич почувствовал, как девушка
едва сдерживает внезапно охватившую ее не то тревогу, не то возбуждение, не
то еще какое-то похожее сильное чувство. Катарина закашлялась, и ее
прорвало. Куда только делись жаргонные словечки, грубоватая ирония!
Казалось, даже голос ее освободился от чрезмерной хрипоты.
- Поцелуй - всегда замкнутое кольцо. По нему, как по проводу
электрический ток, проносятся наши чувства. Чем они откровенней, пылче, чем
они несдержанней, агрессивней, тем больше поцелуй напоминает по форме
правильный круг,- Катарина перевела дыхание.- Поцелуй - это врата в нашу
душу. Без поцелуя невозможен ритуал бесконечных жертвоприношений. В поцелуе,
как в объятье, мы сжимаем жертву, прежде чем принять ее или принести. Целуем
губы любимого, отщипываем губами ягоду от виноградной кисти, пригубляем
бокал с вином, совершаем оральные ласки - что бы мы ни делали, как бы это ни
называли, все едино, все - ритуальный круговорот жертвоприношений!.. Часто
мы жрем во имя или за упокой кого-то. Праздник ли, похороны, свадьба,
крестины - мы неизменно жрем. Жрем - значит, жертвуем. Эту традицию,
традицию священного поедания жратвы-жертвы мы переняли от наших далеких
предков-язычников. Сейчас над этим мало кто задумывается. Вот ты
догадывался, что у жратвы и жертвы один, общий корень?.. Но вернемся к
поцелую. Сейчас ты воспротивился поцеловать фаллос бога Диониса, которого я
создала для нас с тобой. Твоя брезгливость - не больше чем признак
невежества. Всегда, во все времена мужское естество - орудие плодоносящих
сил - боготворилось! В нем услада семьи, сила государства и бессмертие
человеческого рода. Знаешь ли ты, беспросветный невежда, что в незапамятные
времена молодоженам вручали на свадьбе ведерко со священной водой? Вода
питала мужчину силой и усиливала плодовитость женщины. Но перед тем как
отпить из ведра, будущий супруг размешивал воду деревянным пестом, сделанным
в виде фаллоса. Так что, Вадик, пока у тебя между ног то же, что было и у
твоих предков, будь уверен: ритуал сохраняет свою силу и значение! Целуй,
упрямец!
- Ты случайно не лектор из общества знаний? - парировал Ходасевич (в душе
он завидовал вдохновению, словно всполохи пожара в окнах, отразившемуся в
глазах Катарины).
- Нет, я же сказала тебе: я вакханка, а ты мой Дионис. И сейчас мы
устроим оргию! Но сначала... - Катарина подняла с ложа керамическую голову -
одноглазое чело на ней было тронуто едва заметной улыбкой - и, отпив из
безобразного отверстия, проделанного в глиняной переносице, протянула голову
Ходасевичу.- На-ка, выпей ритуального зелья! Не бойся, это не отрава.
Вадька неуверенно принял голову, оказавшуюся тяжелой и скользкой, и
сделал пару глотков из единственного глаза. Несколько капель стекли по
уголкам его губ, шее, упали на ворот рубахи, растекшись темно-фиолетовыми
пятнами. Напиток показался ему знакомым: с горчинкой, пряный, скрывающий в
себе тайны десятка трав и человеческих рук, много лет назад собиравших травы
и колдовавших над этим вермутом. Да, Ходасевичу ритуальное зелье показалось
чудесным вермутом. Тут же вино вступило в родство с Вадькиной кровью, будто
теплый плед, изнутри накрыло его тело, тотчас согрело и стало нагонять
сладкий жар. Смутные желания родились в Вадькиной голове, он почти физически
ощущал, как они роятся и покусывают его мозг.
- Вот черт! - непроизвольно чертыхнулся Ходасевич и потер с силой лоб.-
Ты меня точно ничем не травонула? Поишь меня без конца всякой гадостью!
- Твой бог любит троицу,- Катарина расхохоталась своим прежним низким
смехом. Потом, привстав на цыпочки, поцеловала Ходасевича в лоб.- Еще пять
минут, Вадик - и рассеются все твои сомнения и страхи. Ты станешь
обладателем того, чего тебе и не снилось. Тобой, словно смычком невидимая
рука, будет вести голос, который сейчас крепнет в тебе. А пока он крепнет, я
продолжу экскурсию по моей крошечной инсталляции... Да, кстати, ты понял, из
чего сейчас пил?
- Ну, догадываюсь. Очень смахивает на голову циклопа. Только какое
отношение она имеет к Дионису? Он что, тоже циклопом был?
- Нет, он был классным парнем, красивым, хорошо сложенным. С головой у
него... и с членом тоже все было в порядке. Поэтому его обожали жрицы и
шумно любил народ. А то, что ты видишь голову с единственным, как у киклопа,
глазом... Разве я не сказала тебе, что мой Дионис - это собирательный образ?
Бедро, ты теперь знаешь, принадлежит Зевсу, голова - ужасному великану
Алоаду. Но... раз мы заговорили о великане, открою тебе маленькую тайну: на
самом деле это не просто голова, это - гора. Гора под названием Геликон! -
Катарина произнесла название горы таким торжественным шепотом, что у Вадьки
по спине мурашки побежали.- Геликон стоит посреди Греции. Более двух тысяч
лет назад на вершине горы бил волшебный источник Гиппокрена и жили три
первых музы, известных мифотворцам и историкам. Муз звали Мелета, что
означает опытность, Мнема, то есть память, и муза по имени Песнь - Аойда...
Удивительно, знаешь, что? Первыми начали поклоняться музам и приносить
жертвы на Геликоне вовсе не такие, как мы с тобой, творческие люди. Нет!
Первыми муз стали почитать два брата-великана Алоада - От и Эфиальт. Круто,
правда? Монстры - и поклоняются нежным созданиям! Но ты обратись к истории.
И не важно - выдумана она или реальна! К прекрасному, тонкому, изящному
первыми всегда тянулись боги и люди воинственные, властные, агрессивные!
Вот, пожалуйста, пример тебе - брак Афродиты и Ареса. Она красотка
неписаная, богиня любви, он тоже парень ничего, но - бог войны. Ну скажи,
Афродита не могла выбрать бога получше? Ан нет! Потому что здесь, наверное,
как ни в каком другом случае, действует закон единства двух
противоположностей...
Ходасевич потянулся к голове-горе. Покусывания в его собственной голове
стали ослабевать, переместившись далеко вниз, в область паха, и Вадьке вновь
захотелось испытать немного болезненное и вместе с тем сладостное ощущение
горения, покусывания в мозгу - то желания, как слепые птенцы в скорлупе,
искали себе выход.
- А что если я еще хлебну... как ты его назвала, Гиппо..?
- Гиппокрена фиалково-темный, лошадиный источник. Своим существованием он
обязан Пегасу, сыну редкой стервы - горгоны Медузы и владыки океана
Посейдона. Имя крылатого коня, служившего оруженосцем у Зевса, происходит от
греческого pege - источник. Однажды Пегас, как обычно мотаясь по воздушным
просторам, решил передохнуть на вершине Геликона. Приземляясь, ударил
копытом и высек вино, то есть источник - источник вдохновения. Первое время
в нем купались, набираясь вдохновения, точно мужества и отваги,
исключительно музы. Сначала те три, которых я тебе назвала, потом девять
юных, появившихся на свет с легкого благословения некоего Пиэра, прибывшего
в Грецию из Македонии. Юные вдохновительницы заняли место трех старушек, уж
не знаю, в какие глубины сознания их вытеснив. Резвились безудержно на
вершине, спускались к подножию Геликона, встречая в окрестностях бродячих,
будто собак, певцов и поэтов, вновь поднимались с ними на вершину, увлекали
в безумные хороводы вокруг Гиппокрены, шаля и возбуждаясь, сталкивали юношей
в волшебный источник, где вместе купались и, не давая поэтам опомниться,
спаивали их до одурения вдохновением и лишали девственности.
- Твой рассказ, Катарина, не просто красив, не просто образ...-
Ходасевич, оторвавшись от головы-горы, смачно икнул,- ...зец изящной сло...
словесности. Твой рассказ возбуждает меня, Катарина!.. Прости, если что не
так сказал,- Ходасевич был пьян.- Но где же они, те девять сестер? -
покачнувшись, Ходасевич развел руками.- Что купались с моими
предшественниками в Гиппо... по... Тьфу! В лошадином источнике!
- Сейчас ты всех их увидишь. Но сначала помоги мне сотворить небо.
- Небо?
- Да. Вот возьми и натяни так же, как первую простыню,- Катарина
протянула Ходасевичу прозрачную ткань, испещренную крупными золотыми
блесками, с замками-карабинами по углам. Когда вторая простыня была натянута
в полуметре над первой, Ходасевич с восхищением открыл на ней огромный
золотой месяц и с десятка три звезд, щедро разбросанных по прозрачному
небосводу.
- Ты должен полностью мне доверять,- сказала Катарина. Она вдруг медленно
стала отступать спиной от Вадима, устремив на него томный, растерянный
взгляд, словно кто-то невидимый призывал ее в свои объятия, раскрытые где-то
на краю земли. Уже погас свет ее глаз цвета разведенного виноградного сока,
но еще доносился до Вадькиного слуха густой, как кагор, голос Катарины...
Как вдруг все изменилось!
*8*
Шумной, хлесткой музыкой, как острым запахом зелени после дождя,
наполнился воздух в комнате. Катарина, на лице у которой опять сверкала
маска (на этот раз покрытая белой эмалью), скорчившая озорную гримаску,
подхватила под локоть Ходасевича и потянула за собой. Нетвердо стоявший на
ногах Вадька не сразу сообразил, чего хочет от него эта странная,
беспокойная девушка...
- Танцевать!! - жарко прокричала она ему в ухо.- Оргия - это прежде всего
неистовый танец! Вадька, стряхни со своих плеч и бедер груз забот и
условностей! Пусть в танце выйдет с потом все непотребное, что замалчивала
твоя плоть и душа! Танцевать, Ходасевич! Ор-р-гия!! - Катарина от
удовольствия зарычала.- Пусть твоя тайна изойдет смехом! Знай, я - Талия,
муза комедии! Комедии!..
Ходасевич неуклюже пустился в бешеную пляску, едва поспевая за быстрой и
пластичной Катариной. Обегая вокруг кровати-вселенной, он пару раз задел
этажерки, наконец опрокинул одну из них. Из-под этажерки с гулом выкатился
бронзовый барабан лаквьетов - это только придало Ходасевичу большей смелости
и задора. Вадька отважно нагнал Катарину, подхватил ее на руки, стремительно
пронес над простыней-небосводом, хотел было уложить ее на ложе, да в
последний момент обнаружил на Катарине маску, исполненную глубокой печали,
нет - неизбывного горя. Рук Вадькиных касался прохладный венок, свитый из
живого плюща. Ходасевич оторопел от такого, осторожно поставил девушку на
ноги.
- Я Мельпомена, муза трагедии, повелеваю тебе: ляг! - тихо, но властно
потребовала она. Вадька, отойдя от нее на шаг, послушно исполнил приказание.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг