выходке этого мерзкого господина,- Ника, с трудом подняв подбородок, кивнула
на Ходасевича,- за которую он взял с нас немалые деньги. Вася, ты слышишь?..
Ты начал говорить... ик!.. и не договорил,- Ника устало качнула головой,
пару раз уронив ее себе на плоскую грудь.
- Ника, прошу тебя! Ты слишком много говоришь! - поморщился Сахно.- По
просьбе своей жены, я договорю, в чем тут дело. Вас зовут, кажется,
Катарина?
- Катарина Май,- Катарина, нарочито жеманничая, слегка приподняв полы
своего длинного платья, сделала а ля реверанс.- художник-ке...
- Не ври! Я-то тебя знаю! - грубо перебила Ника.- С каких это пор у тебя
новая кликуха?
- Ника, фи! - повысил голос на жену Сахно.- Возьми себя в руки, иначе мы
сейчас же уедем отсюда!
- Васечка, не надо! - пьяным голосом заклянчила Ника, отчего всем троим
сразу стало очень неловко.- Но какая Катька, к е... матери, Май?! Когда она
всю жизнь была...
- Ну успокойся, слышишь, коза! - неожиданно оборвала ее Катарина. В
голосе ее зазвучало столько ненависти, что Ходасевич, в первую секунду
разинув от изумления рот, в следующую поспешил рот захлопнуть, дабы
Катаринина злость не проникла ему внутрь.- Подумаешь, цаца! Ну и что, что
фамилия моя Майборода? Если б я хотела, в свое время моя фамилия даже не
Сахно бы была, а... а... Дашутина! Во!
При слове Дашутин старый чиновник вздрогнул, сгорбился и машинально
обернулся: мол, нет ли людей Дашутина позади.
- А что ты сделала с остальной частью фамилии? - дабы хоть как-то
разрядить обстановку, поинтересовался Ходасевич.
- Я поделилась ею со своим прежним бой-френдом. Правда, этот кретин так и
не сумел ею воспользоваться - до сих пор у него на подбородке, как у козла,
растут три жалких волоска!
- Ну ты и завелась не на шутку! - снова попытался спасти положение
Ходасевич.- Кстати, Катарина, я ведь сюда не ради стриптиза приехал, а чтобы
взглянуть на твою выставку. Как она, кажется, Времени упор называется?
- Времени запор,- уже миролюбивым тоном поправила Катарина.- Пойдем, я
покажу. Она в соседней комнате.
- Подожди, Катя. А про какой это стриптиз сказал... ик.. этот гадкий
господин?
- Сама ты...- начала было снова Катарина, но, встретившись взглядом с
умоляющими глазами Ходасевича, передумала браниться и просто махнула рукой в
сторону не прекращающей кружиться тусовки.- Вон там. Поспеши, а то
стриптизершу без тебя разденут! - и расхохоталась низким хрипловатым смехом.
Когда они уже выходили из прокуренной, наполненной бесшабашным весельем,
безмерным хохотом и пьяными вскриками комнаты, до них донесся счастливый,
победный Никин клич: Вася, я ее раздела!
- Вот дура! - не удержавшись, прокомментировала Катарина.- Теперь тебе
придется шмотки с себя скидывать. А ведь ты плоская, как мой гончарный круг!
- Ну-ну, Катарина! Ты ж такая вежливая сначала была! - мягко осадил
художницу Ходасевич.- Лучше показывай, где тут Времени... А-а, вот оно что!
*4*
Оказывается, столы из большой барной комнаты перекочевали в малую,
предназначенную, видимо, для изолированных попоек. Столы были составлены в
виде ломанной кривой и ломились, но не от яств, а от керамических штучек.
- Вот это да! - подивился обилию изделий из светлой и темной глины
Ходасевич.- Наверное, не меньше года на это ушло?
- Меньше. За семь с половиной месяцев слепила.
- Ну-у, так ты не только плодовита, но и шустра! Ночи напролет обжигала!
Жертвуя сексом?
- Всякое бывало,-Катарина ничуть не смутилась.- Смотри, это детская
керамическая дорога. Представляешь, в эти вагончики белых мышей посадить?
Клево, скажи? Театр зверей имени Дурова (я слышала, он до сих пор есть в
Москве) от зависти сдох бы... прости, умер, если бы увидел эту дорогу!
- А это что за странные часы? - Ходасевич держал в руках необычную вещицу
- помесь песочных часов с предметом, без которого современный человек вряд
ли представляет свою жизнь.- Это - часы, а это, если не ошибаюсь...
- Унитаз,- подсказала Катарина.- Часы, плавно переходящие в унитаз.
Именем этой работы названа вся моя выставка - Времени запор.
- Отчего так? - продолжая вертеть в руках удивительный запор, спросил
Вадька.- Зачем время пускать туда же, куда и...
- А ты всегда используешь свое время разумно? - недоверчиво усмехнулась
Катарина.- Це-ле-со-об-раз-но?.. Не поверю! Наверняка ведь просираешь немало
часов!
- Всякое бывает,- согласился Ходасевич.
- Вот видишь,- Катарина небрежно расчистила от своих поделок место на
столе и, высоко задрав полы платья, уселась. Ходасевич уставился на ее ножки
в светлых колготках.- Садись, еще будет время поглазеть. Время у нас часто
уходит насмарку. А знаешь, в каких случаях?.. Когда у нас возникают проблемы
с инспирацией. У тебя, кстати, как сейчас с инспирацией?
- С чем-чем? Катарина, лучше б ты материлась! Тебе это больше идет, а мне
понятней!
- Эх, ты, невежда! Не знать значения такого слова! Да ты и часа не можешь
без него обойтись! Это твой воздух, Вадик, твой хлеб, твоя самая большая
любовь!
- Ну вот, запричитала! Моя самая большая любовь - это любовь музы,
которая как кинула меня месяц назад, так с того дня носа и не кажет!
- А я о чем говорю? Инспирация - это молоко из груди твоей неверной музы!
- Ну-ну, потише! Моя муза слишком молода, чтобы я из ее груди молоко
сосал!
- А ведь сосешь,- Катарина томно потянулась, закатила кокетливо глазки,
сладко провела языком по верхней губе (и проделала все это так искусно, так
артистично),- сосешь ведь, глупенький, и упиваешься этими редкими
мгновеньями! - потом вдруг резко наклонилась навстречу Ходасевичу и
ужалила-поцеловала его в шею, оставив неровный пятак засоса. Подняла голову
и разразилась густым, как барабанный марш, хохотом.
- Что ты делаешь, ненормальная?! - Вадька шутливо оттолкнул от себя
девушку и тоже рассмеялся.- Хоть ты тресни, но не стану я сосать у своей
музы грудь!
- Ну и дурак! - не на шутку разозлилась Катарина.- Инспирация - это
вдохновение, балда!
- А по-моему, внушение,- уже не так непримиримо, но все же продолжал
упрямиться Вадька.
- Нет, вдохновение! Твое духовное сношение с Богом... А по большому счету
- может, и внушение. Господь внушает тебе гениальные свои идеи и проекты,
осеменяет ими твое неразвитое, никудышное, как глинозем, сознание. И часто
делает это совершенно напрасно. Ведь ты неблагодарный, ограниченный и без
царя в голове! Это ж надо - унитаз со свистком! Такое только ты мог
придумать!
- А ты лучше, что ли? Приравнять время к продуктам пищеварения! А?.. У
меня унитаз-фарс получился, а у тебя штучка похлеще - толчок-палач! Так что,
Катарина, мы с тобой одного поля ягоды,- философски заключил Ходасевич.
Затем весело так глянул по сторонам: - У тебя выпить ничего нет?
- Нет... не одного поля,- глядя на Вадьку совершенно серьезными,
бледно-зелеными, цвета разведенного виноградного сока, глазами, не
согласилась Катарина.- Ты, Ходасевич, уничижительно относишься к
вдохновению.
- Я мастер. Зачем мастеру вдохновение?
- Тогда тебе и муза ни к чему.
- Ну, это ты зря! Муза - совсем другое дело. Без нее мне никак нельзя!
- Дурачок! А муза что дает тебе? Вдохновение! На то она и муза!
- Ну ты сказала! Разве можно назвать вдохновением то, что дает муза? Это
все равно что наше Сумское море приравнять к Черному или Балтийскому! Лужу -
к морю! Ты понимаешь, о чем я говорю? Разве вдохновеньице, назовем его так,
разве вдохновеньице, дарованное музой, может сравниться с тем подъемом,
который ощущаешь, когда к тебе неожиданно приходит... Бог? Да, Бог! Как же
редко случается со мной такое!.. Тебя удивляет, что я вспомнил о Боге? Но
вдохновение и в самом деле милость Божья! Лишь Его одного. По сравнению с
ним импульсы, которые временами сообщает нам муза,- детский лепет! Ведь
музой оборачиваются исключительно земные вещи. Ну, какой пример привести?..
Цветущий сад - первое, что сейчас пришло в голову. Он создает поэтическое,
ни к чему не обязывающее настроение. Из-под пера как бы невзначай сыплются
легкие буквы-лепестки, которым уготовано скорое увядание. А вокруг витает
повторяющийся из года в год аромат весеннего сумасшествия!.. Банально? А что
ты хочешь - музы давно уж превратились в апатичных ведьм и привидения.
Поэтому ничего оригинального от них не дождешься!.. Или вот другой пример,
еще более избитый - женщина, любимая, казалось бы, до конца жизни. Или
обреченная тихая осень... вся из себя парадная, как гроб нового русского. Да
мало ли таких примеров, примеров пришествия к нам музы! Даже великое
творчество имеет земные корни. Ну, кроме тех редких случаев, когда кистью
или словом управлял Господь. Да... Но вот что еще я хотел сказать. Не
случайно, думаю, вдохновение... или, как ты выразилась, инспирация рифмуется
с конспирацией. То, что мы очень редко (или вообще никогда!) переживаем,
испытав Божью благодать, милость Его,- это большое таинство. Это очень
интимно. Мы бережем вдохновение в сердце своем и разуме. Скрываем от
приставучих взглядов соглядатаев. А потом беременеем какой-нибудь Его идеей,
вытолкнутой на поверхность сознания окрепшим в нас вдохновением. Вынашиваем
в себе чудо, ходим с ним по улицам, ложимся спать, обдумываем его,
присматриваемся к нему, обратив внутрь себя бездумный, как могло бы
показаться со стороны, взгляд. И вот - рожаем. А бывает, роды наступают
сразу - бурные, стремительные, вызывающие у нас спазму в горле и слезы на
глазах. Будто нетерпячее вдохновение пинком вышибло из нас дитя скоротечного
нашего творчества...
- Сам придумал или кто надоумил? - остановила Вадькин поток сознания
Катарина, внимательно следившая за ним больше даже не взглядом, а
полуоткрытым ртом, словно в нем скрывался Катаринин третий глаз. Ходасевич,
продолжая сидеть на столе среди керамических поделок, с нарочитой
беспечностью раскачивал левой ногой.
- А Бог его знает, откуда это из меня поперло!
- Но ведь поперло. А ты не смущайся! Мне сподобалось. Пойдем, я тебе
кое-что покажу! - Катарина неожиданно спрыгнула со стола и потянула за руку
Ходасевича.
Они вернулись в большую барную комнату. Стали пересекать ее по диагонали,
направляясь к стойке, сверкающей сквозь смрад и завесу дыма стеной из
золотых и рубиновых бутылок. Как вдруг Ходасевич поскользнулся на капустном
листе! Неуклюже взмахнул левой рукой, при этом правая стремительно
спикировала и наверняка врезалась бы в замусоренный пол, если бы не вовремя
подоспевшая помощь - Ника умудрилась поймать Вадькину летящую руку и резко
потянула на себя. Тпр-ру, залетная! - смеясь, прокричала она. Ника была
совсем голая, лишь капустный лист прилип к ее женскому естеству.
- Спасла, Ника! Теперь я твой должник,- царапнув взглядом по ее
безнадежно худому телу, сказал Ходасевич.
- Да че там, пустое! Сейчас спасся - завтра будешь драться!
- Слушай, Ника, я что-то не пойму. А где твой стриптиз? - дурашливым
тоном поинтересовалась Катарина.
- Мой стриптиз совсем скис! Том, толстая сорока, унес на хвосте всех моих
зрителей! Даже муженек не устоял от соблазна поиметь на халяву деньжат,-
сообщив эту новость, Ника решительно махнула рукой, словно раз и навсегда от
чего-то отмахивалась. Ходасевич посмотрел в сторону, от которой отмахнулась
Ника, и увидел бывшего заказчика. Том с белоснежным пузом, выпиравшим из
черного фрака, бодро покачивая фрачьими фалдами, и в самом деле походил на
разжиревшую сороку. Он о чем-то без конца трещал-верещал. Но толпе,
собравшейся вокруг Тома, никакого дела не было до этого сходства. Все
азартно играли в дартс. На карте Сум, приколотой к черной доске (на которой
еще оставался виден обрывок надписи мелом: ...льмени - 5,8 грн. ...иво - 2,1
грн. ...роженое - 1,2), ярко-желтым фломастером были намалеваны пять-шесть
неровных кругов, расходящихся вокруг единого центра. Над самым большим
кругом пламенела размашистая надпись: Завоюйте Сумы для Тома! На-ка,
выкуси!- пробормотал Ходасевич, но, к сожалению, был вынужден отметить, что
большинство собравшихся вокруг Тома не разделяют его, Вадькину, точку
зрения. Люди, держа в руках оранжево-красные баночки не то с чернилами, не
то с тушью, обмакивали в них пернатые дротики и самозабвенно метали в
разрисованную карту, один за другим зарабатывая очки и шальные деньги.
Карта, испещренная многочисленными красными потеками, отчего-то вызвала у
Ходасевича ассоциацию с распятым телом. Вадька невольно даже перекрестился в
душе.
На глазах у Ходасевича Том вынул неслабую пачку гривен и протянул ее
молодому парню с наголо обритой головой и в рубашке навыпуск, на которой был
изображен фрагмент охоты на китов. Том сказал, похлопав парня по плечу
(отчего тот вдруг зыркнул недружелюбно на Тома): Вот стрелок! В одиннадцатый
раз подряд завоевывает мне центр! Вадька инстинктивно потянулся к толпе,
глаза его зло заблестели двумя волчатами, но Катарина, хохотнув обычным
своим баском, остановила его за руку: Погоди, у тебя будет возможность
настреляться!
Они вошли в коридор, начинавшийся слева от барной стойки. Возле
умывальника, под которым стояло ведро с водой, курили две женщины. Та, что
была повыше и с рыжей шикарной копной, напомнившей Ходасевичу огненную
шевелюру молодой, двадцатилетней давности, Пугачевой, смерила взглядом
Катарину и Ходасевича и, когда Катарина взялась за ручку двери, находящейся
в торце коридора, предупредила угрожающе: Туда нельзя! Катарина даже не
обернулась, резко толкнула дверь.
Первое, что почувствовал Ходасевич, это духоту. Будто полумрак,
наполнивший помещение, поглотил вместе со светом и живительный кислород.
Затем Ходасевич различил и звуки - жужжание какого-то насекомого и тихие
стоны и всхлипывания.
- А ну вон отсюда! - неожиданно рявкнула Катарина.- Нашли, где трахаться!
Ходасевич с недоумением посмотрел на Катарину, потом туда, куда был
устремлен ее взгляд. В глубине комнаты Вадька разглядел стоявшего к нему
спиной мужчину, голого по пояс. Спущенные на пол брюки были похожи на черную
лужу, серо-белые ягодицы светились двумя большими зубками чеснока и
двигались в однообразном танце. Спину мужчины, чуть выше ягодиц, обхватывали
две тонкие ножки. Все это Ходасевич успел рассмотреть за доли секунды. Уже в
следующее мгновение, застигнутые врасплох Катарининым окриком, ножки разжали
объятия, раздался девичий визг, мужчина нервно отпрянул от любовницы и,
резко нагнувшись, натянул брюки.
- Какого черта, Катарина! - послышался недовольный и одновременно
смущенный его голос.
- Василий Иванович?! - вскрикнул Ходасевич - изумлению его не было
предела!
- Уходите, Сахно. Долюбите свою девочку в другой раз.
- А если я сейчас хочу? Мужчина хоть и старый, но так классно е... - с
подкупающей порочностью пролепетал девичий голосок.
- Пошла прочь, Вансуан! - продолжая злиться, сказала Катарина. Рука ее
потянулась к выключателю, но свет Катарина зажигать не спешила - подождала,
пока выйдет Сахно и девчушка. Та прошла совсем близко от Ходасевича, обдав
его странным ароматом. Точнее... Нет, то, что почувствовал Ходасевич, не
было чьим-то запахом, скорее его отсутствием, но все равно осязаемым,
чем-то, не поддающимся определению, на удивление горячим, свежим и упругим
одновременно. Вадька не разглядел ее лица, но изумился, какою маленькой и
миниатюрной оказалась юная шлюшка. И нездешней, невесть как занесенной в эти
края.
- Такое странное имя - Вансуан. Ты знаешь ее, Катарина?
В ответ Катарина промолчала, лишь цыкнула недовольно и наконец зажгла
свет. Ходасевич увидел стол, на котором минуту назад занимались любовью, и
то, что он принял за жужжание насекомого,- вентилятор. Он стоял на столе и
был повернут таким образом, что его лопасти вращались параллельно крышке
стола. Вентилятор работал, видимо, на самых малых оборотах; в глаза
Ходасевичу бросился диск, установленный прямо на вращающихся лопастях. Он
подошел к столу и наклонился над вентилятором, и тут увидел композицию из
керамики. Композиция находилась в тени (поэтому Вадька не сразу ее и
заметил), падавшей от большой желтой вазы, стоявшей здесь же рядом, и
располагалась на стопке книг. Она представляла собой хоккейного вратаря,
защищающего ворота. Вратарем была нежно-белая керамическая девушка, стоящая
на роликовых коньках, волосы у нее развевались, будто от потока воздуха,
разгоняемого вентилятором. В одной руке девушка-вратарь держала клюшку, в
другой, вместо положенной перчатки-ловушки - сердце. А сердце-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг