Иван ПАНКЕЕВ
УКРАДЕННАЯ АУРА
Темная, непонятная, необъяснимая сила вливалась в комнату через окно или
даже через всю стену; вязкая и тяжелая, она заполняла собою квартиру,
всасывая вещь за вещью; запахи постепенно исчезали; краски становились
тусклыми, словно выцветшими... Неимоверная слабость заполнила все тело -
лень было пошевелить рукой, встать; в голове не осталось ни единой мысли -
будто из черепа медленно выкачивали воздух.
Я готов был отнести это на счет внезапного недомогания, принять привычный
"коктейль" из аспирина и беллатаминала и уснуть, но что-то заставило,
преодолевая слабость, встать и добрести до окна. Красный автомобиль с
темными матовыми стеклами, стоявший у подъезда, взревел мотором и рванул с
места. Последнее, что запомнил я, падая на ковер и проваливаясь в пучину
бессознания,- странные хлопки, словно в нескольких местах разорвался туго
натянутый канат, и несколько ярких вспышек между окном квартиры и
отъезжающей машиной...
Квартиру, в которой приключился со мной странный обморок,
сопровождавшийся световыми и звуковыми эффектами, моей можно назвать
условно. По всем документам, юридически она моя вот уже месяц; но из моих
вещей здесь только два десятка книг да одежда. Все остальное - мебель,
посуда, ковры, белье: короче, все те сотни вещей и вещичек, которые
скапливаются и хранятся в домах годами,- осталось от тетки Валерии
Михайловны Рогожиной, которую в семье называли просто Лерой. После ее
смерти и было обнаружено завещание, из которого следовало, что все ее
имущество, включая квартиру, переходит ко мне. Пусть будет ей земля пухом -
только живущий в Москве, да еще и без своей крыши над головой, может
по-настоящему оценить такой посмертный дар.
Не стану рассказывать, как я начинал сживаться с Лериными вещами - это
отдельный сюжет, полный неожиданностей. Но вещи, даже самые красноречивые,
- молчат, а люди, даже самые молчаливые - говорят. Дважды: от вертлявой
малышки и от степенно восседающих на скамейке старух я слышал о красной
машине, которая частенько появлялась у подъезда перед теткиной смертью. Ну,
казалось бы, и что такого? Мне же это запомнилось по двум причинам:
во-первых, стекла в той машине были какие-то особенные - ребята говорили,
что в них ничего не отражалось, а уж они-то знают что говорят - в любую
щель заглянут; во-вторых, старушки подметили, что машина исчезла сразу
после теткиной смерти, и больше во дворе не появлялась.
И вот - снова. Неужели - она?..
Смерть тетки Леры меня потрясла. Не столько даже сам факт, сколько
быстрота теткиного угасания. Было в этом что-то неестественное, даже
зловещее. Казалось, что из нее вынули жизнь: как скрипку вынимают из
футляра или как вино выливают из бутылки - форма осталась, а то, что
наполняло и заполняло собою эту форму, изъято.
Она была старше меня всего на восемь лет, и эта разница в возрасте не
мешала нашим приятельским, даже нежным отношениям. Более того, если бы не
родственность, я непременно бы приударил за ней - обаятельной озорной
женщиной, способной зажечь даже старца. Любвеобилие ее было нескрываемым, и
муж Боря мог быть увлечен в соседнюю комнату, на брачное ложе, независимо
от времени суток и наличия в квартире гостей, за что тетка очень лестно
отзывалась о нем, говоря мне: "Если бы я не встретила Борю, пришлось бы,
наверное, обзаводиться гаремом".
Их интимный союз был настолько силен и красив, что, казалось, они
занимаются любовью ежеминутно - соприкасаясь руками, встречаясь взглядами,
сплетаясь голосами. За что в нашей многочисленной разветвленной семье эту
семью прозвали одним словом: Болеры.
Я очень любил ходить в гости к Болерам, но более трех часов не
выдерживал: начинал названивать своей университетской подружке и
договариваться о встрече - энергия, исходящая от Болеров, переполняла меня.
И вдруг - эта ужасная катастрофа. Вечером на Бориса налетел автомобиль.
Боря скончался на месте, а убийцу так и не нашли.
Первые две недели прошли в траурных заботах: похороны, поминки. А потом
тетка стала сохнуть на глазах, как цветок, оставшийся без воды. Глаза
перестали блестеть и как-то сразу потускнели. Кожа сморщилась и пожелтела.
Из движений и походки исчезла стремительность. Все отнесли ее угасание на
счет горя и переживаний, и пытались хоть как-то вывести из этого состояния.
Еще через две недели беспокойство возросло - стало ясно, что жизнь
стремительно покидает тетку. Но никто из приглашенных врачей признаков
какой-либо болезни не обнаружил. Правда, все они настоятельно требовали
сменить обстановку, куда-нибудь на время уехать, но тетка была непреклонна,
сказала, что душа Бориса еще живет в этих стенах, и она не намерена
оставлять ее в одиночестве.
А ровно через три месяца после гибели мужа умерла.
...Очнулся я только к полудню. Благо - суббота, а то проспал бы все
ранние дела, встречи и телефонные звонки. Получалось, что спал целых
семнадцать часов. Пораженный и этим, и тем, что провел весь вечер, всю ночь
и все утро на ковре; и тем, что несмотря на отдых, голова по-прежнему
казалась пустым воздушным шариком, позвонил давнему приятелю, доктору
Макарову.
- Переутомление, истощение, плохое питание,- пробасил Леонид Иванович. -
Рекомендую: приехать ко мне, выпить водочки из графинчика, хорошо отобедать
и обо всем рассказать степенно, без спешки. Ну так как?
Я слышал требовательные нотки в его голосе, но сил реагировать на них не
было; вяло, бесцветно, как зубную пасту из тюбика, выдавил:
- Не могу; может, к вечеру, а пока... нехорошо мне...
- Ну, коли так, то свой врачебный долг я исполню до конца,- продолжал
басить Леонид,- водочку и кислые щи доставлю на дом - у тебя ведь теперь
есть, слава Богу, дом; а вечером можно и в баньку; ну так как?
- Заметано,- согласился я, понимая, что перечить бесполезно: не первый
год мы знакомы с доктором, некоторые его воззрения уже стали моими, в
частности, что все болезни - от дисгармонии, разлада, предательства себя
самого, одиночества и, естественно, от неправильного питания и непосещения
бань. Это же самое он продолжал утверждать и закончив курсы
иглорефлексотерапевтов и совсем недавно получив в какой-то модной академии
сертификат экстрасенса, хотя к экстрасенсорике вообще относился с
осторожностью, не афишируя свою к ней принадлежность.
Зная, что Макарову добираться до моего дома около часа, я попытался
навести порядок на кухне, но, разбив две тарелки, оставил эту затею; у
тетки был хороший вкус, и разбитые красивые тарелки еще больше усугубили
мое состояние.
Макаров, как всегда, вошел громко и бурно, выражая одновременно и радость
от встречи, и возмущение транспортом, и восхищение погодой, и свои мысли по
поводу моего здоровья. Из неизменного, почти квадратного саквояжа он,
пройдя на кухню, извлек бутылку водки, термос со щами, баночки с салатами,
рыбой, завернутую в фольгу зелень и даже аккуратно нарезанный хлеб.
- Ну-с, милостивый государь, где у тебя хрустали-фаянсы? За столом и
поговорим, на голодный-то желудок какая беседа.
Взяв в руки рюмки, он повертел их перед глазами, посмотрел на свет, затем
аккуратно поставил на стол.
- А скажи-ка, дорогой, не случалось ли тебе последнее время что-нибудь
разбивать?
- Ха! Прямо перед твоим приездом! Вон, осколки еще в мусорном ведре.
- А мебель не ломалась?
- Да вроде бы пока нет,- насколько мог уверенно ответил я, присаживаясь
на табурету, и тут же почувствовал, что теряю равновесие. Ее ножка с
хрустом подломилась, и я оказался на полу.
Подойдя ко мне, доктор помог встать, внимательно осмотрел табуретку,
затем - остальную кухонную мебель и сказал:
- Для начала давай-ка позвоним Михалычу, тут пахнет его промыслом.
- Но почему - Михалычу? Он что, табуретку будет чинить?
Мы оба засмеялись. Георгий Михайлович Карасев, лет двадцать занимающийся
экстрасенсорикой, еще с тех времен, когда она иначе, как шарлатанством, не
называлась, мог многое, но ни отвертки, ни молотка, ни пилы держать в руках
не умел; на сей счет у него была даже аксиома: мол, пианист, чистящий
картошку, - преступник, ибо подвергает свои пальцы опасности.
Михалыча любили за безотказность, за энциклопедические познания, за
умение избегать конфликтных ситуаций и за то, что он умудрялся дружить со
всеми тремя своими женами: двумя бывшими и одной теперешней, Викой. И
каждый из знакомых держал его про запас, как тяжелую артиллерию, не дергая
по мелочам. Мало ли, что может случиться: сглаз, не приведи Господи, или
еще чтолибо непонятное,- уж тогда к нему, к Михалычу. Или - появившиеся
болезни после переезда на новое место: опять к нему; он пройдет по комнатам
со своими рамками, "ощупает" руками воздух вокруг стола, дивана, кресла, и
сразу выдаст: что стоит на своем месте, а что надо немедленно переставить,
и куда именно. Но почему Макаров вспомнил о Михалыче, которого сам
недолюбливал за излишнюю разговорчивость и вещизм?
- Ну что ты прицепился к этой мебели? Пойдем лучше чай пить, у тетки
прекрасный заварной чайник-чудо, она специально какойто слой с внутренней
стороны наращивала и никому не разрешала его смывать. Аромат!
- Чай - это хорошо,- согласился Макаров. - Это даже замечательно. Но без
Михалыча нам не обойтись. Да, кстати, и чайник я на твоем месте поберег
бы...
В это время на кухне послышался хлопок - будто что-то уронили на пол.
Быстро взглянув друг на друга, мы, столкнувшись в коридоре плечами,
устремились туда. Большой красный чайник - теткина радость и гордость -
как-то по-старчески осел на столе, залитом коричневой заваркой. Трещина
струилась по всей окружности, чуть ниже носика...
Карасев на мою просьбу приехать откликнулся, как всегда, моментально. Он
принадлежал к тому типу людей, которые не любят откладывать на завтра то,
что им самим интересно сегодня. А в данном случае его интерес был двойным:
во-первых, он еще не видел нового моего обиталища (а осматривать чужие
квартиры Михалыч обожал, тут же перенимая какое-нибудь самобытное решение,
планировку, удачный уголок и перенося это в свой дом); во-вторых, ему негде
больше было встретиться с Макаровым, ибо особых взаимных симпатий они не
испытывали, но как профессионалы были один другому интересны и ревностно
следили за публикациями и докладами друг друга.
Карасева мы решили встретить на остановке: дороги он не знал, да и нам
оставаться в разрушающемся доме, среди умирающих вещей не очень хотелось.
- Так что же случилось? - спросил я по пути к автобусной остановке.
- Очень похоже на энергетический вампиризм,- задумчиво ответил Макаров и,
спохватившись, видимо, вспомнив, что он не на лекции, добавил, - понимаешь,
не только человек, но и животные, растения, вещи имеют...
- Биополе? - не выдержал я.
- Да, но биополе, или как его еще называют - жизненное поле,
энергетическая оболочка - это лишь одна из составляющих частей ауры. Вокруг
каждого человека и каждой вещи есть аура, такое свечение, как корона вокруг
солнца. В нее входят и астральное, и ментальное, интеллектуальное поля.
Даже мумии имеют свою ауру. Но она почему-то отсутствует у некоторых вещей
в твоем доме. Мне так показалось, хотя это и нонсенс. Давай дождемся
Карасева, он утверждает, что видит ауру, заодно и посмотрим, все ли он
видит...
Как пес, попав в незнакомую обстановку, долго и осторожно при-
нюхивается, так и Карасев, смешно вытянув короткую шею и накло-
нив голову на бок, словно прислушивался-приглядывался к проис-
ходящему в квартире, к стенам, потолку, коврам, мебели.
- М-да, батенька, у вас тут как Мамай прошел.
- В каком смысле?
- Вы подверглись психическому нападению. Обыкновенная вампирическая атака
на ваше биоэнергетическое поле. Слышали о вампирах?
О них, или, на его научном языке, саперах, он рассказал за столом,
нахваливая принесенные Макаровым салаты. При этом подчеркивалось, что
вампиризм чаще всего - явление неосознанное: просто эти люди, не желая
подпитываться из окружающей среды, от земли или космоса, воруют жизненную
энергию у других. А те, у кого они ее крадут, называются, соответственно,
донорами.
Но есть и осознанные, умышленные воры - истинные злодеи. Выбрав жертву,
обладающую значительным потенциалом, такие вампиры могут даже разорвать
чужую энергетическую оболочку. Тогда они способны вычерпать всю энергию или
через раппорт - психический кабель, или через направленный поток; а в
результате человек теряет силы, заболевает и нередко даже умирает.
- Так вот, мой дорогой, к вам это тоже имеет некоторое отношение, - не
переставая жевать, продолжал Георгий Михайлович,- в том смысле, что вы и
ваше жилище подверглись подобной атаке. Более того, - ауру слизывали даже с
вещей: к примеру, табуретка, диван, или вот этот чайник - почти "лысые",
без "короны". Как вы думаете, Леонид Иванович, что бы это значило? Такого
обычно не бывает...
- Я тоже в затруднении, - не сразу ответил Макаров,- но определенно ясно,
что, во-первых, акция была сознательной и, во-вторых, пока мы оба здесь,
надо попытаться выстроить защиту. Кажется, Ване есть о чем нам сказать...
После моего рассказа о вчерашнем вечернем случае Михалыч сразу
возбудился, жестикуляция его стала резкой, фразы - отрывистыми. Я даже
улыбнулся, глядя на него: так в мультфильме изображали мангуста, узнавшего
о присутствии в комнате кобры.
- Да, защита - это, безусловно, вы правы, Леонид Иванович. Будем делать
оболочку.
И тут же обратился ко мне:
- Вы точно помните вспышки и хлопки? Ну, когда машина уезжала?
- Да,- едва успел сказать я, как Карасев уже продолжал, обращая свою
мысль к коллеге:
- Похоже на внезапный обрыв потока, неожиданный для самого сапера...
- Похоже,- согласился Макаров,- но такого ведь не бывает: чтобы из
машины, на расстоянии, через стену - и "слизывать" "корону" вещей...
- Знаете, батенька, нам и в голову не приходит, что бывает на свете...
Это напоминает мощный направленный вакуумный отсос. Но вот вопрос: почему
именно из этой квартиры? А не припомните ли вы, Иван, кто из окружения
вашей тетушки чаще всего появлялся в доме? И после кого она уставала, кого
зарекалась приглашать снова, но потом сожалела, раскаивалась и снова
принимала у себя этого человека или сама шла к нему в гости - то из
вежливости, то из жалости: в общем, из добрых чувств и с добрыми
побуждениями? Или - из окружения ее мужа?
Я задумался. Вот уж задача так задача: тетка Лера была человеком
общительным, как и Борис, народ в квартире просто роился - попробуй тут,
остановись на ком-то одном! И все же бледное, надменное, с глазами навыкате
лицо Татьяны Львовны, "заклятой", как мы с Борисом называли ее, подруги
мелькало перед глазами чаще других. То она приезжала жаловаться на
сбежавшего от нее лет пять назад мужа, или - на жизнь вообще; то звонила
вечером, чтобы поплакаться - в доме, мол, все вверх дном, а сил убрать нет;
то ей хотелось срочно поделиться возмущением... Поводов было немыслимое
множество, но самый положительный из них - получасовая болтовня о купленных
кастрюлях; всем остальным Татьяна Львовна, несмотря на молодой возраст и
внешнюю привлекательность, была недовольна: работой, состоянием здоровья,
окружением, ценами, погодой, зарплатой, - практически всем, что только
можно придумать. И это выражалось на ее лице - надменном; но еще больше - в
голосе: высоком, писклявом, почти мышином.
Я прекратил отношения с Татьяной Львовной почти сразу, после трех, то ли
четырех встреч, когда понял, что она пуста, хитра, завистлива и цинична.
Борису пришлось сложнее. Несколько раз присутствие Татьяны Львовны даже
омрачало его с Лерой отношения; он не настаивал на разрыве этого странного
приятельства, но и при мне, и, уж точно, без меня, пытался выяснить у жены,
что может связывать их, столь разных людей? Лера отвечала, что она бы и
рада избавиться от навязчивой приятельницы, но, как только та уходила, Лере
становилось ее жалко: одинокую, брошенную, не умеющую радоваться ничему в
жизни, и она уже ждала следующей встречи, чтобы загладить свою
несуществующую вину. А Татьяна Львовна использовала любую возможность
побыть рядом с Болерами, особенно с Лерой - Борис стал избегать этих
встреч.
Вспомнилось напряженное, затвердевшее лицо Татьяны на похоронах Бориса;
все были ошеломлены свалившимся горем, лишь Татьяна Львовна оставалась
невозмутимо-спокойной, даже неприлично расцветшей, по сравнению с собою же
недавней; она не отрывала взгляда от Леры, и тогда все расценили это как
особую внимательность близкой подруги. Только сейчас, вспомнив этот взгляд,
я понял, что в нем не было ни сострадания, ни жалости, ни любви, ни
доброты, ни скорби,- в нем светилась какая-то хищная жадность.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг