ГРИГОРИЙ ПАНЧЕНКО
ПРАВО СЛАБОГО
Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
(Фраза, сказанная человеком ни разу в
своей жизни не использовавшим
возможность реализовать этот принцип.)
Как ни странно, команда прозвучала вполне знакомая:
- Прошу встать! Суд идет.
Солдат даже не повернул головы - он остался сидеть как сидел облокотившись
о барьер впереди себя и уронив подбородок на сплетенные кисти рук. Ему
было все ясно. В этом фарсе он участвовать не собирался.
Боковым эрением он уловил резкое движение сержанта. Тот вскочил и
вытянулся, замирая по стойке смирно. Проделано это было с такой быстротой
и четкостью, что левую щеку сидящего овеяло струйкой потревоженного
воздуха.
Солдат покосился на своего напарника не скрывая неудовольствия.
- Не трепыхайся - сказал он уголком рта.
Сержант не ответил. Мелкие капли пота, выступившие у него на лице,
множились и росли набухая с каждой секундой. Так проступает масло сквозь
поры свежего фильтра. Или - сукровица сквозь бинт перевязки...
Сам он такого не наблюдал, но сравнение ему показалось уместным. Впрочем,
не бывает в современной войне маслянных фильтров, да и бинтов не бывает...
Если уж на то пошло, то фактически не бывает и раненых: экипаж погибает
весь и сразу, захлебнувшись в ледяной пустоте или огненной вспышке. Разве
что при планетарных бомбежках... Но судьба пока что хранила от них. Не
всех и не всегда, но - хранила.
"Нашел время баловаться красивыми фразами, идиот!"
- рядовой вдруг разозлился сам на себя.
Он украдкой оглядел конвоиров. Нет, те явно не собирались хватать его за
локти или за что еще там, выпрямлять, поднимать насильно. И то слава
богу...
Что-то в позе конвойных царапнуло его внимание, но тогда он не осознал
этого. Потому что страх, тщательно замаскированный, загнанный в глубь души
и прикрытый отнюдь не показной бравадой, вдруг обозначился где-то в груди,
холодным лучиком кольнув сердце.
В трибунале не существует апелляций. И после вынесения приговора - а каков
будет этот приговор, сомнений нет ни малейших - жить им осталось не более
двух суток.
"Интересно, наши сутки имеются в виду или их ящерные? Тогда это не 48
часов, а где-то под 60. Впрочем это тот самый хрен, который не слаще
редьки... завры проклятые!"
Под "заврами" солдат имел в виду членов трибунала. Конечно, произносить
этот термин вслух, мягко говоря не рекомендовалось. Вообще-то это, пожалуй
получилось случайно, но случайность выглядит весьма символической:лишь
один из четверых судей - человек. И именно он пытается взять на себя
функции адвоката. Создается пакостное впечатление, что без него даже
видимость защиты не была бы обеспечена. Вот именно что видимость...
Сержант уже отвечал на какой-то вопрос мешая чеканный металл фраз устава с
жалким лепетом там, где этих фраз не хватало. Потом вопрос был задан и
солдату - но он промолчал.
- Встань! - рявкнул на него конвойнный.
Нет, он не рявкнул - прошипел еле слышно, явно не желая, чтобы его голос
донесся до судейского стола или даже до его напарника, замершего в
странной позе по другую сторону скамьи подсудимых.
- Встань! Не губи себя...
- Не дождешься, пресмыкающееся,- процедил солдат.
Вообще-то он собирался выдать более сложный каламбур - вроде "Не дождаться
вам, пресмыкающееся, чтобы человек перед вами пресмыкался!". Но слова
застряли у него в горле.
К тому же охранник просто не понял бы его. Да, в далеком - очень далеком!
- прошлом предки завров передвигались ползком, "пресмыкаясь" в самом
прямом смысле этого слова. Так же, как и предки людей, если уж на то
пошло... Но эволюция давно выпрямила тело - и у тех, и у других.
Вернее будет сказать, что пресмекается сейчас самый "прямостоящий" из всех
кто находится в эдании суда именно потому, пресмыкается, что выпрямился в
строевой стойке. Вот, вот он снова что-то лепечет в свое оправдание...
дубина стоеросовая.
Солдат вдруг понял, что именно показалось ему необычным в позе охранников.
Вот именно сама именно сама поза и показалась. Они не стояли, а словно
сидели, хотя сидеть им было не на чем, изогнув тело в воздухе причудливым
зигзагом. Да, анатомия у них все-таки не человеческая... Нелюди...
* * *
Это был давний спор.
Ни разу никому не удавалось переубедить своего оппонента, поэтому в
обычной обстановке, когда у каждого было чем заняться, они бы не стали
возобновлять безнадежный диспут. Но все дела уже были сделаны, небо
медленно заполнялось чернотой и на нем проступал узор незнакомых созвездий.
- Слышь, студент...- сержант с хрустом потянулся.
- Вот ты мне скажи - как это так получается? А, студент? Вроде мы высшие,
так меня помнится, учили...А? Сначала - рыбы, лягушки и прочая фигня
водоплавающая. Потом - ящеры. И уж потом - потом - потом ...- Высшие
существа, млекопитающие... Я, правда, никого пока еще грудью не кормил,
так что млекопитающим себя не ощущаю, но все-таки...
Можно было не отвечать. Нужно было не отвечать! Каждый вечер уже
говорилось об этом, с добавлением более или менее соленых шуточек насчет
млекопитания либо откладывания яиц. Каждый вечер меня демонстративно
называли "студент", хотя обычное название было "доктор". Хорошее прозвище,
без издевки, даже с некоторой долей уважения - помнят, что попал я на
службу с медицинского факультета, сопляки!
(Это было, пожалуй, тяжелее всего: вдруг оказаться - когда заслуженно,
когда нет - на вторых ролях по сравнению со вчерашними подростками. Но -
приходилось терпеть...)
- А, зверем ты себя представляешь? - спросил я чуть более резко, чем
следовало.
- Что-о?
- Ничего. Просто это слова-синонимы. "Млекопитающее" и "зверь", маммал и
терий. Впрочем, этот термин тебе тоже вряд ли известен. Да и что такое
синоним ты, конечно не знаешь.
- Вот наглет-то не надо бы; а, доктор?! - полуугрожающе произнес кто-то
(не сержант) из темноты дежурки.
- Ты хочешь показать какие мы все серые и волосатые? Не стоит... Тебя
спросили - так давай отвечай!
Да, пожалуй я перегнул палку... Как сказал какой-то вымерший мудрец,
"Старайся быть умнее других, но не показывай им это".
Я начал обьяснять. Про относительность эволюционных понятий, разные темпы
развития... про возникновение самого названия "завры" говорил... говорил и
о Великом Постулате Равенства... Последнее, кстати, оказалось труднее
всего: и так у всех уже в зубах навязло, поди отыщи нужные слова,
особенноо когда и сам не очень уверен в их правильности.
(Да, не уверен, хоть стыдись этого, хоть нет! И вообще, наш теперешний
разговор - в точности зеркальная калька институтских споров с моим
участием. Именно зеркальная: тогда я занимал диаметрально противоположную
позицию. Видно, судьба моя такая: переть против течения...)
- Повторяешься, доктор! - было сказано мне в ответ. Ну, хорошо хоть
"доктор", а не "студент".
- Ты уже вчера все это говорил, доктор. Точно такими же словами. И
позавчера и...
- Так нечего спрашивать все время одно и тоже!
- Ну ладно, ладно...
Некоторое время мы молчали. Потом опять заговорил тот же голос из темноты:
- Я так думаю, о равенстве говорят скорее потому что это хорошо. Чем
потому что это истинно.
- Кому хорошо? - переспросил я.
- Да нам же, кому еще... Первыми нам уж никак не быть по сравнению с ними.
Так будем хоть равными, что нам еще остается...
Я даже вздрогнул - словно в открытую рану тальцем ткнули. Это же мысль
крутилась где-то в глубинах моего сознания, но до сих пор я не мог
сформулировать ее с такой точностью. Не мог - или не решался?
Кто же это додумался до такого, из наших "серых-волосатых"??
Я хлопнул в ладоши - датчик сработал и дежурку залило светом. Но мои
сослуживцы вповалку лежали на койках и разобрать, кто из них только что
говорил не было никакой возможности.
- Выключи свет, доктор - лениво сказал кто-то. Тот же голос? Нет, другой...
Нежно прошелестел зуммер. Потом еще раз. Сержант потянулся к наушнику.
- Слушаю.- сказал он вяло. И вдруг подскочил:
- Слушаюсь! Вас понял! Так точно! Есть - в течении получаса!
Сонное царство зашевелилось: кое-кто сел, иные даже поднялись на ноги.
Запахло какой-то переменой.
- Что там - "в течении получаса"? Перебазируют нас, что ли?
Сержант опустил наушник. Вид у него был обалдело-торжественный.
- Доктор, собирай манатки. Отправляешься в тюрьму.
Я только рот раскрыл без звука.
- В тюрьму, в тюрьму. Но вместе со мной. И не как заключенный, а как
охранник. Зачем-то понадобились двое: я и еще один по моему выбору. Вот я
тебя и выбрал.
Сержант явно наслаждался произведенным эффектом.
- Зачем? Куда?
- Куда - не знаю. Но, кажется, на Землю!
По толпе прошел удивленно-завистливый гул.
- ...А зачем - тоже не знаю. Но говорят...- Сержант конфидициально понизил
голос:
- Говорят, что... Впрочем, тебе знать пока что ни к чему. Там обьяснят.
Одно скажу - ох и находишься ты строевым шагом! А походочка - то у тебя
как у газели - кажется, именно так называется земная тварь с земным
хоботом?
Он захохотал совершенно искренне, но в абсолютном одиночестве: это тоже
была одна из его коронных шуточек, повторяющихся ежевечерне, и она успела
приесться не только мне.
* * *
- Не дождешься, пресмыкающееся...
И тут же солдат пожалел о сказанном. Охранник, конечно, мог не быть
посвящен в глубину замысла тех, кто устроил это судилище. И даже наверняка
не был посвящен.
"Зря я его так он ведь помочь хочет. Извиниться, что ли? Обойдется и без
извинений... Все они одним миром мазаны - и судьи-завры, и
завры-охранники".
А самое главное - бесполезно это. Не убедить. Не упросить. Не оправдаться.
И вообще, если уж оправдываться, упрашивать, убеждать - то не к охраннику
же обращаться, пусть даже самому доброжелательному.
"...Судья обратился к Осужденному Убийце со следующими словами:
- Подсудимый, имеете ли вы что-нибудь сказать в отмену вынесенного
приговора?
- А то, что я скажу, повлияет на ход дела? - осведомился Осужденный Убийца.
- Да нет, вряд ли,- в раздумье проговорил Судья.- Нет. Никак не повлияет.
- В таком разе,- сказал Осужденный,- мне хотелось бы отметить, что второго
такого болвана, как вы, не найдете в семи штатах и во всем округе
Колумбия."
Это написал три с лишним века назад странный, мудрый и грустный писатель
Амбруз Бирс, о существовании которого наверняка не подозревал никто из
сослуживцев солдата.
Впрочем, во времена Бирса смертная казнь существовала не только в военное
время, и назначалась за уйму преступлений, иногда даже не очень серьезных
и уж вовсе несоизмеримых с ценностью человеческой жизни. Да и войны тогда
происходили не только в космосе но и на самой планете. Кажется, только на
самой планете они и происходили: не было тогда выхода в космос.
"Да и сейчас не все дела в космосе делаются... кому, как не тебе, знать
это?! И хватит. И незачем вспоминать прецеденты из литературы, истории,
космонавтики. Главное уже сказано: НЕ ПОВЛИЯЕТ. Встать, что ли, и назвать
судью "несусветным болваном"? Зачем, какой смысл..."
Что ни говори охраннику, судье, да и вообще кому бы то ни было - на ход
дела это не повлияет. НЕ ПОВЛИЯЕТ. Так зачем говорить?
"Это ты сейчас такой умный, дружок - пришла непрошенная мысль,- умный
оттого, что все-таки надеешься. И будешь продолжать надеяться, даже втайне
от самого себя. Будешь искать дружбы конвоира, который встанет у дверей
твоей камеры после того, как тебя уведут из этого зала... И будешь просить
о дружбе, о милости, хотя бы о сочувствии тех людей - или завров? -
которые пройдут за тобой, когда...)
А вот это солдат предпочел не додумывать. Хотя вроде бы и нацелился он на
беспощадную искренность.
- ...Послушайте, юноша! - председатель трибунала говорил на земной
интерлингве без малейшего акцента - Вы хоть отдаете себе отчет в том, что
вы натворили?
- Так точно! - вскочил с места сержант, хотя председатель явно обращался к
нему.
Солдат угрюмо поднял глаза на председателя. Пожилой, даже какой-то блеклый
от старости завр (по боеспособности он, конечно, даже сейчас превосходит
дюжину командос с Земли - что да, то да, в этом ящерам не откажешь...).
Смотрит как будто даже с участием, словно ждет чего-то. Впрочем, поди
разберись в выражениях их чешуйчатых лиц... морд...
Судья может, конечно, позволить себе милосердие на бытовом уровне. Равно
как и охранник. Но - именно на бытовом.
- Да понимаю я, все я понимаю. Даже больше понимаю, чем вы думаете...-
солдат так и не поднялся.
Председатель мигнул. При других обстоятельствах это выглядело бы даже
забавно: полупрозрачная перепонка, выдвинувшись из уголка глаза, на
секунду закрыла его, словно бельмо.
Ну, ладно...- сказал он изменившимся голосом.
* * *
Я понимал все, и прежде всего цель, ради которой был затеян этот суд. А
возможно - даже был подстроен инциндент, который привел нас в суд. Правда,
в это было трудно поверить, но не верить с каждым днем становилось все
труднее и труднее.
Впрочем, это теперь мне было все ясно. А две недели назад, когда нас с
сержантом на каком-то захудалом транспортном звездолете везли к новому
месту службы, я и не догадывался ни о чем. Даже предчуствий никаких не
было.
Или были все-таки?
Выданные нам в части проездные документы предписывали транспортной
администрации высокую степень содействия, но транспортировки и вправду
были бессильны: свободных кораблей на базе не оказалось. Так что у нас был
выбор: или два места на стором рейсовике, чуть ли не в товарном классе -
или вполне прилиная каюта, но через трое суток локального времени.
Поскольку те же документы диктовали нам максимальную поспешность, выбора,
фактически, не оставалось.
Звездолет был старый, тряский, выходя на джамп-режим, он ломился сквозь
Пространство, словно кабан сквозь кусты, а так как мы находились в отсеке
без амортизаторов, то главная забота у меня была - постараться не откусить
себе язык при очередном толчке. Наконец, наше корыто вошло в Большой
Прыжок и тряска, разумеется, стихла. Теперь у нас имелось около девяти
часов абсолютно свободного времени.
В самый раз, чтобы как следует выспаться.
Сержант сразу же растянулся на койке - и это был самый разумный из всех
возможных для нас поступков. Но мне не спалось.
- Слушай, ты хоть в общих чертах знаешь, зачем нас вызвали?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг