Пляшет сын. Голову запрокинул, руки в сторону развел, будто всех обнять
хочет, улыбается. И все по кругу, по кругу. Быстро, легко, красиво.
"Молодец, сынок!" - хотел крикнуть Захар, да так и занемел.
Вдруг увидел он, что никакой это не пар, а дым горький. И не комья
молодой земли под босыми ногами сына, а головешки. Да не остывшие, а
бело-сизо-алые. Смотреть на них - и то больно!
"Беги, Сережа! Ко мне, сынок!" - кричит Захар и с ужасом понимает, что
не слышно его голоса. Нет его!
И люди не слышат, ни о чем не догадываются. Ходят рядом,
переговариваются, на Сергея уважительно поглядывают. Танцует мол, красиво.
Рванулся Захар к сыну, а ноги - ни с места.
Тут Сергей лицом к нему повернулся.
Оказывается, на лице его вовсе не улыбка, а мука лютая. Плачет он, а
слезы жар сразу сушит. Зовет отца - губы только в гримасу боли
складываются.
"Где ты, дождь?! - обратился к небу Захар. И опять без слов: - Спаси
сына моего! Погаси угли!"
Нет дождя.
А Сергей уже последние силы теряет. Шаги его по огню все неувереннее
становятся, все медленнее. Вот-вот упадет.
Напрягся Захар так, что жилы на шее вздулись, прорвал-таки немоту.
"Подожди, сынок, я сейчас..." - крикнул он и проснулся.
Ничего не понимая, Захар несколько минут всматривался во тьму. Перед
глазами все еще стояло обезображенное болью лицо сына, грозно светились
раскаленные угли.
"Что за наваждение? - испуганно подумал старик, вспоминая подробности
сна. - Не к добру такие танцы".
Захар встал с кровати, поспешно закурил. Он так разволновался, что в
груди опять закололо, будто сердце при каждом ударе натыкалось там на
осколок стекла.
"Письмо - ерунда, - подумал Захар. - Непонятное оно, одни намеки. Да и
идти будет дня три-четыре. Дурень я, дурень. Такая радость - сын
отыскался, а я письма шлю. Ехать надо! Самому. Лететь! Самым скорым
самолетом. И не когда-нибудь, а прямо сейчас. Утречком".
Он включил свет и стал собираться в дорогу, прикидывая, какие гостинцы
можно взять в Киев и какие слова он скажет своему Сереже.
Придерживаясь за перила лестницы, Лахтин вышел на улицу.
Некоторое время бездумно стоял возле дома Ляли, не зная куда идти и что
делать. Непостижимо! Его Мышка - и этот... брезгливый, уничижительный тон.
Продуманные фразы и суждения, будто она зачитывала обвинительное
заключение. Но главное - их суть! Все преувеличенно, тенденциозно
подобрано, заострено. Чтобы больнее ранить! Царство, душа, деньги...
Получается, что он чуть ли не губитель человечества. Какая муха укусила
Ляльку? Откуда у женщины такая рассудочность и рационализм? Возможно, он в
чем-то и был не прав. Невнимательный там, эгоистичный. Но ведь такова
современная жизнь. Так-живут если не все, то многие. Никто никому не
нужен, Ляля. И я тебе, значит, не нужен... Боже, как давит в груди! Я стал
истериком... Ничего страшного не произошло. Ну озлилась Лялька, наговорила
гадостей. С кем не бывает. Не прогнала ведь, не оттолкнула. Значит, все
образуется.
Лахтин спустился мимо "Детского мира" на Крещатик, выпил в автомате
газированной воды. Немилосердное солнце плавило асфальт, загоняло прохожих
в тень.
"Надо вызвать машину, - подумал Лахтин. - А Мышку придется подержать на
расстоянии. Или вообще... С глаз долой - из сердца вон".
Он нашел в кошельке двухкопеечную монету, зашел в телефонную будку.
- Света, я на Крещатике, - сказал Лахтин секретарше. - Найди,
пожалуйста, Виктора. Пусть подъедет ж "Детскому миру".
Он повесил трубку, и тут сердце его подозрительно замерло, будто
поднималось, поднималось по лестнице, а затем споткнулось и с ходу
перепрыгнуло полпролета.
Лахтин вернулся к автоматам и на всякий случай проглотил таблетку
новокаинамида, запив ее теплой водой. Затем прошел к троллейбусной
остановке, присел в тени.
- Ну где же ты, Злодей?! - привычно позвал он.
Йегрес появился не сразу, а как бы просочился, будто дым, из кроны
дерева. В нем что-то клубилось и посверкивало, пока из тьмы не
сформировался человеческий облик.
- Привет, Чудовище, - сказал двойник и присел рядом с Лахтиным. -
Достукался? Я тебя утром предупреждал.
- Не надо, - поморщился тот. - Мне и без тебя тошно.
Он подумал, как бы удивились люди, если бы увидели рядом с ним его
негатив, да еще бестелесный.
- Сейчас тебе вдвойне тошно будет, - заявил Йегрес. - Я ухожу от тебя,
родственничек. Навсегда.
- Как?! - мысленно вскричал Лахтин. - И ты уходишь? Вы что -
сговорились с Лялькой? Впрочем, чепуха. Ты не можешь уйти. Ведь наши миры
сопредельные, зеркальные.
- Еще как могу, - Йегрес вздохнул. - Наши миры, оказывается,
расходятся. Кроме того, мне запретили с тобой встречаться. Наши умники
считают, что мы плохо влияем друг на друга. И даже больше того...
- Я - на тебя? - удивился Лахтин.
- Получается, что так, Чудовище. - Йегрес пожал плечами, черные губы
сложились в улыбку. - Ты и впрямь оперился. Стал быстрее соображать,
появилась решительность. Можно уже за ручку не вести... Умники говорят,
что наши отношения мешают сосуществованию двух миров. Мы расталкиваем их,
как два одноименных заряда.
- Не слушай их, Злодей! - то ли про себя, то ли вслух взмолился Лахтин.
- Нам хорошо вдвоем. Мы ругаемся, но мы и дополняем друг друга. Кроме
того, ты не прав. Мне трудно... решать все самому. Я привык... с тобой. Ты
всегда был рядом. Как же теперь - без тебя? Жить так сложно.
- Жить просто, - насмешливо прищурился Йегрес. - И не скули,
пожалуйста. Кое в чем ты уже превзошел учителя. Далеко пойдешь, если... не
остановят. - И двойник хихикнул. - Главное - не жди милостей, как завещал
ваш Мичурин. Дерзай, родственничек! Учти: если ты не приспособишь этот мир
для своих нужд, он тотчас приспособит тебя. Причем использует и выбросит.
А Ляльку ты не слушай. Каждый сражается за то, что он имеет. А у нее,
кроме души, ничего нет.
Йегрес поднялся, брезгливо сплюнул. Черный сгусток слюны полетел в
сторону пассажиров, столпившихся на остановке. Лахтин замер - от страха у
него даже засосало под ложечкой. "Я пропал! Скандала не избежать. Йегреса
люди не видят, получается, что плюнул я... Сейчас вызовут милицию...
Протокол, фамилия..."
- Очнись, Чудовище! - повелительно сказал двойник. - Все я тебе дал, а
вот от страха не вылечил. Ну, да ладно. Проживешь...
"Не поняли! Не увидели!" - обмирая от радости, подумал Лахтин.
- Я пошел, - напомнил Йегрес. - Будь позубастее, родственничек. И не
поминай лихом.
Он неторопливо пошел-поплыл наискосок через Крещатик.
Лахтин, хоть и понимал, что ничего не случится, весь сжался, когда
синий "Жигуленок" - первый из вереницы автомобилей, мчавшихся по улице, -
врезался в расплывчатую фигуру двойника, прошил ее, а за ним замелькали
другие машины, зловонно дыша бензином и перегретым металлом.
Йегрес шел сквозь железный поток, не замечая его, и сердце Сергея
Тимофеевича вдруг наполнилось гордостью за двойника и одновременно за
себя: плевали они и на людей, и на весь этот мир. Раз их с Йегресом не
видят, не замечают - тем лучше. Значит, они вольны жить, как хотят.
- Прощай, Злодей! - прошептал Лахтин. - Не бойся, нас уже никто не
остановит.
Он почувствовал в себе такую силу, такую дерзкую уверенность, что даже
прикрыл глаза, чтобы прохожие не увидели в них торжества. Его буквально
распирали эти два чувства, тянули ввысь. И сладко, как в детстве, и
замирает сердце от страха и восхищения. Еще немного, и он тоже взлетит,
заскользит невесомо над Крещатиком - сквозь ревущий поток машин, усталые
дома, полумертвые от жары деревья...
Он вдруг услышал настойчивые голоса, которые бесцеремонно ворвались в
его грезы, но открывать глаза не стал.
- Расстегните ему рубашку, - сказала какая-то женщина.
Лахтин без труда определил по голосу, что ей за пятьдесят и что у нее
небольшая зарплата.
- Товарищи, может, у кого есть нитроглицерин? - вмешался мужской голос.
"Кому-то поплохело, - машинально отметил Лахтин и представил, как
собираются рядом зеваки, как суетятся люди, не зная, чем помочь тому, кто
упал на асфальт. - Мое дело сторона, я не врач. И вообще... Могу я хоть
раз отключиться от суеты и никого не видеть, ни о чем не думать, ни о ком
не переживать".
Голоса-реплики прибывали:
- "Скорую помощь" вызвали?
- Да, вон тот гражданин звонил...
- Позвоните еще... - Голос был старческий, дребезжащий: - Юноша,
потрудитесь, пожалуйста, набрать ноль три. Пока они соберутся, человек
помереть может.
- Есть вода, - обрадовался женский голос. - Воду несут...
"Сердце, наверное, хватануло, - подумал Лахтин о несчастном. -
Интересно кого - молодого или старого? Может, все-таки открыть глаза,
полюбопытствовать?"
Как бы в унисон его мыслям в говор толпы ворвался возбужденный
напористый голос профессиональной сплетницы, боящейся пропустить зрелище и
пробивающейся, по-видимому, сейчас вперед:
- Кому, людоньки, плохо? Дайте поглядеть, говорю. Кому плохо?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг