доложил: - Мы проглядели Вишневского. Он давно перерос свою должность и
уж, конечно, мог бы защититься лет пять назад...
- Вы не преувеличиваете? - поинтересовался Главный. - Что-то я не
припомню за ним особых талантов.
- Поэтому и проглядели, - сказал Лахтин. - Я просмотрел его работы за
последние три года и убедился, что это талант. Конечно, хаотичный, не
всегда требовательный к себе, но талант. С ним надо работать, Георгий
Викторович. Для начала, если вы не возражаете, я возьму его в свою
лабораторию. Вот увидите: через три-четыре года из Вишневского получится
как минимум отличный завлаб. Как минимум!
- Вы оптимист, Сергей Тимофеевич. - Главный пожал плечами. - Не
возражаю. Тем более, что вам пора обзаводиться учениками.
Миронов помолчал, подвинул к себе красную папку, в которой - Лахтин это
знал точно - подавались на подпись наиболее важные "исходящие".
- Не хочу вас обнадеживать, - сказал Главный. - Конкурентов много, и
работы их очень серьезные, но сам факт выдвижения...
Сердце Лахтина замерло. "Вот оно! Сбылось! - обожгла его радостная
догадка. - Премия! Нет сомнений - речь идет о большой премии".
- Лично я верю в ваш генератор. В наш генератор, - поправил себя
Миронов. - Он заслуживает самой высокой оценки. Однако давайте не будем
загадывать... Кстати, по поводу монтажа антенны я консультировался с
вертолетчиками...
Дальше пошел обычный разговор, который Лахтин вел почти машинально. В
сознании одно за другим вспыхивали не очень связные, но такие
соблазнительные видения: текст постановления на газетной полосе, салон
самолета, какие-то витрины, знакомый берег Пицунды, горка икры в
хрустальной вазочке, зрачок телевизионной камеры... Отвлекаясь мысленно,
Лахтин все-таки обсудил с главным конструктором все детали предстоящего
эксперимента и даже подбросил идею, как ускорить монтаж антенны.
Выйдя от Миронова, он позвонил Ляле.
- Я дома, - сказала она. - Нет, не уйду. Я в отпуске. Завтра еду в
Мацесту... Хорошо, приезжай.
Лахтин попросил Светлану позвонить попозже его жене и передать, что он
срочно выехал на три дня на испытания, и снова зашел в приемную Главного.
- Если меня будет спрашивать Георгий Викторович, - сказал он секретарше
Миронова, - передайте, пожалуйста: я в Москве, у академика Троицкого. У
старика появились соображения по поводу моего генератора, -
конфиденциально добавил он, поцеловал Людмиле Павловне ручку и через
несколько минут уже ехал в такси на Русановку.
В лифте, припоминая слова арии из "Пиковой дамы", Лахтин вполголоса
затянул:
Так бросьте же борьбу!
Ловите миг удачи.
Пусть неудачник плачет,
Кляня свою судьбу...
Он напевал прицепившийся мотив и в доме. Ляля улыбалась одними глазами,
хотя терпеть не могла фальши, а Лахтин перевирал все подряд: слова,
мелодию, даже интонацию, напирая всей мощью голоса на бедного
"неудачника"...
- Посмотри пока перевод, - сказала она. - Я тем временем накрою стол. -
Ляля ушла на кухню. Еще с детдома, с тех давних пор дежурств по пищеблоку,
осталась у нее неистребимая привычка кормить всех подряд - его, друзей и
гостей, своих учеников, полусонную девицу, которую третий год безуспешно
натаскивала по английскому языку для поступления в вуз. Лахтин знал: пока
он не поест, не будет ни разговора, ни тем более нежностей. Это было нечто
вроде обязательного ритуала, причем приятного" потому что Ляля всегда
старалась угодить ему, - вот и сейчас из кухни плыли дразнящие ароматы, и
Лахтин их с удовольствием угадывал: картошка, для которой на сковородке
поспевают хрустящие шкварки, свинина в кляре, свежий дух молодой редиски,
душистый кофе, а ко всему этому его любимый коньяк "Коктебель" -
золотистый, мягкий на вкус, разгоняющий в жилах кровь.
Он: посмотрел перевод статьи из американского специального журнала,
который сделала ему Ляля, и в который раз подивился ее аккуратности и
добросовестности: семнадцать страниц машинописи, четыре экземпляра - вдруг
еще кому понадобится...
- Спасибо, Мышка! - крикнул Лахтин. - Ты; у меня все-таки разбогатеешь.
Завтра же соберу все твои переводы, оформлю договор...
Он осекся. Ляля стояла в двери и улыбалась.
- Я слышу это третий год, - сказала она и вздохнула так, будто привыкла
уже, что ее обманывают все, кому не лень. - Не забывай также, что завтра
ты еще в... Москве. В лучшем случае ты оттуда можешь вернуться вечером.
Проводишь меня на, вокзал - и... вернешься из Москвы.
- Нет! Нет и нет! - Лахтин закрыл ее губы поцелуем, затем заговорил с
упреком: - Все, что угодно, только не уезжай. Зачем тебе эта Мацеста? Я
специально придумал поездку, чтобы побыть с тобой, а ты... Та эгоистка.
Мышка.
- Но я третий год не отдыхаю - как ты этого не поймешь? - удивилась
Ляля. - Да и подлечиться надо.
- А село? - капризно заявил Лахтин. - Ты по полтора месяца торчишь
каждое лето в селе, а мне здесь хоть стреляйся от скуки.
- Там моя жизнь, - тихо сказала Ляля. - Там мама и Димка... Мальчик и
так растет без матери. Кстати, я решила в этом году забрать Димку. Он уже
в четвертый перешел - парень самостоятельный, проживет как-нибудь...
- Да, да, конечно, - неизвестно с чем согласился Лахтин. - Тебе виднее,
как поступить. Просто мне тяжело сейчас: смерть матери, эта проклятая
защита, Ольгины экзамены... А к тебе вошел - и будто все хлопоты за
порогом остались.
- Пошли к столу, - вздохнула Ляля.
Он угадал все, точнее, почти все. На столе не было только коньяка -
вместо него стояли две бутылки "Монастырской избы".
"Это даже лучше, - подумал Лахтин. - По такой жаре боржоми надо пить".
Он с удовлетворением отметил: вода холодная, из морозилки. Но все равно
заведенный ранее порядок был нарушен, а тут еще разговоры Ляли о сыне, о
ее завтрашнем отъезде - все это вызывало легкую досаду и недоумение: ну
почему в мире нет ничего постоянного, неизменного, почему и здесь от него
чего-то хотят, тревожат душу, которая в данный момент просит и требует
одного - покоя?
Поздно ночью, устав сам и утомив Лялю ласками, Лахтин подарил ей
дежурный поцелуй и вышел на лоджию перекурить. За Днепром - темным и почти
невидимым - светились огни центра. Все сегодня было почти как всегда. И
все же он чувствовал: что-то не так. То ли Мышка стала другой, более
отчужденной, то-ли ему самому начала надоедать эта многолетняя связь.
"А чего, это тоже не исключено, - беспечно подумал Лахтин. - Ничто не
вечно под луной... Может, в самом деле Ляльке пора заняться воспитанием
сына, а мне, скажем, немного согреть своим вниманием девочку с холодными
руками?.." Он вспомнил, как они познакомились.
Утром того дня ему позвонил Исай.
- Привет, старик, - сказал он. - Ты не забыл, чем славен этот день?
Сергей машинально глянул на календарь.
"У Исая день рождения, - вспомнил он, - совершенно вылетело из головы".
- Будь моя воля, - засмеялся он, - я бы этот день сделал общесоюзным
выходным. Короче, я уступаю тебе Ее! Вчера весь вечер прощался, -
вдохновенно солгал Лахтин, тотчас придумав, что он подарит приятелю.
- Ты что - Тамару решил мне подарить?! - загоготал Исай. - А я возьму.
Я такой!.. Кстати, не забудь - я вас жду вдвоем. В семь вечера. Или сразу
после работы подъезжайте - посмотришь кое-какие диковинки.
- Тамара на сессии, - не без удовольствия сообщил Лахтин. - Так что я
сегодня холостякую. Берегись, Исай, я переполовиню твой гарем.
- Так с чем же ты прощался?
- Это называется - от сердца оторвал. Она черненькая и необычайно
соблазнительная. Ты как-то даже обещался украсть ее у меня.
Исай застонал:
- Замолчи, убийца. Я, кажется, начинаю догадываться, кто она. Но если
ты обманешь...
Сергей не обманул.
Он пришел чуть позже, расцеловал именинника и вручил Исаю черный томик
Томаса Вулфа. Просвещенная часть гостей застонала - кто от зависти, кто от
восхищения. У Исая, как всегда, собралась куча народу. Многих Лахтин знал,
но были и новые люди. Он перезнакомился со всеми и тут же забыл их имена,
выделив из "толпы" двух женщин, которые были как будто сами по себе. Одну
- расплывшуюся и томную - он встречал у Исая не раз. Особа эта работала по
соседству, в книжном магазине. Лахтину она с самого начала показалась
исключительно глупой. Таких женщин он избегал, как бы сильно его ни тянуло
к ним. Сегодня "тянуло" как никогда, но Лахтин решительно поставил в уме
крест на хозяйке книжной подсобки. Другую, маленькую женщину он тоже видел
у Исая на прошлогоднем дне рождения. Но тогда он был с женой, а значит,
был совсем другим человеком, и - о господи! - не увидел ни ее милой
сдержанности, ни чистых, не знающих помады губ, ни высокой груди, которая
порядком захмелевшего Лахтина воодушевила.
Теперь у Лахтина появилась цель.
Исай понял приятеля, улыбнулся ему.
"Токуешь? - спросил он взглядом и так же безмолвно одобрил: - Давай,
старик, у тебя получается".
Лахтину понравился этот способ общения. "Изреченное слово есть ложь", -
вспомнил он чью-то мысль и тут же решил, что попробует объясниться с
маленькой женщиной без слов. К чему, в самом деле, слова? Ведь его сейчас
не интересует ни родство душ, ни ее духовный мир... Пусть моралисты как
угодно бранятся, но в нем вспыхнуло что-то плотское... Животный
инстинкт... Пока жив человек, он будет иногда ощущать слепой и властный
зов, заставляющий, например, сохатого идти напролом сквозь чащу, не
замечая нацеленных в него винтовок...
Начались танцы.
Лахтин молча пригласил свою Цель. Ему повезло - музыка шла медленно,
кто-то из гостей выключил верхний свет и зажег бра.
Цель была в руках. Ее волосы пахли то ли сеном, то ли ромашкой, и
Лахтин удивился этому не городскому запаху. Он сразу же объявил свое
отношение к маленькой женщине. Кроме того, он намеренно чуть сильнее, чем
принято, привлек ее к себе. И никаких слов! Не надо лгать! Сегодня он
принципиально не хочет никому лгать. Тем более своей маленькой партнерше.
Она почувствовала его необычайную настойчивость, подняла взгляд. Лахтин
этого только и ждал.
"Здравствуй, радость моя! - сказал он ей глазами. - Здравствуй, милое
создание. Ты знаешь, древние боги специально придумали танцы, чтобы
посылать любящих в объятия друг другу. Смотри, смотря неотрывно! Ты
видишь, сколько в моих глазах обожания? Они уже устали ласкать тебя, мой
зверек с шелковистой кожей".
"Чего ты хочешь?" - спросили ее карде глаза, а губы чуть дрогнули в
улыбке.
"Тебя! - воскликнул Лахтин без слов. - Сейчас! Моя душа рядом с тобой
еще с начала вечеринки. Не прогоняй ее, пожалуйста... Ты слышишь ее
прикосновения? Они смущают тебя? О, я уже не властен над своим
посланником..."
- Ты чего Лялю гипнотизируешь? - толкнул его Гордеев и засмеялся. -
Смотри, Удав! Не обижай нашего Кролика?
Маленькая женщина тоже засмеялась, покачала головой. Было непонятно,
что она отрицает: шутливые опасения Володи Гордеева или страстные призывы
Лахтина, которые он, увлекшись игрой, пытался выразить без слов.
И все же какая-то искра проскочила между ними. Неимоверно долгий, будто
затяжной прыжок с парашютом, танец кончился. Сергей на минуту оторвался от
Ляли, залпом выпил два бокала вина и вновь вернулся к ней. Они начали
танцевать, даже не заметив, что музыки толком еще нет - магнитофон
включали, переключали, меняли кассеты. Ляля тоже теперь неотрывно смотрела
на Лахтина. Они топтались, едва передвигая ноги, возле открытого балкона,
откуда в комнату заглядывала майская ночь и пахло цветущей вишней.
"Какая ты красивая, - безмолвно рассказывал Ляле Лахтин. - Ты молчишь и
становишься поэтому еще красивее. Я устал от слов. Губы, глаза, руки...
Они надежней и искренней, что бы там ни лепетали ханжи. Уведи меня отсюда,
милая. Но только не нарушай правил нашей игры. Не разрушай молчания. Ведь
может статься, что слова твои окажутся самыми обыкновенными, и тогда
померкнет это сияние, любимая, которое исходит от тебя. Все померкнет. Ты
станешь такой же занудной бабой, как моя Тамара... Понимаешь"?
Маленькая женщина кивнула: "Понимаю". Затем она куда-то ушла. Лахтин
обеспокоенно бросился в спальню, где Исай показывал слайды зимнего
восхождения на Казбек, заглянул на кухню. И вдруг увидел Лялю рядом с
собой - в коридоре, возле вешалки, уже с сумочкой в руках.
"Она уходит, - ужаснулся Лахтин. - Что делать?"
Пока он искал в прихожей свой кейс, Ляля вышла. Он выскочил на площадку
и увидел закрывающуюся дверь лифта. Не раздумывая и секунды, он ринулся
вниз, перепрыгивая через три, а то и через четыре ступеньки. Лахтин
чувствовал, что успеет, и успел. Маленькая женщина садилась у подъезда в
невесть откуда взявшееся здесь в это позднее время такси. Он толкнул ее
плечом и буквально упал рядом на сиденье. Сердце бешено стучало, и Лахтин
с беспечной улыбкой подумал: хорош же будет он как соблазнитель, если
сейчас его прихватит приступ тахикардии. Он даже глаза прикрыл, чтобы
совладать с собой и погасить возбуждение, вызванное обильной выпивкой.
Ляля что-то сказала водителю - по-видимому, адрес. Он на ощупь нашел ее
маленькую руку, накрыл своей, стал благодарно и нежно прикасаться к ее
детским мягким пальчикам, гладить их.
Ехали минут десять. Затем машина остановилась. Лахтин механически
открыл дверцу и вышел на улицу, не выпуская руки маленькой женщины. Его не
интересовало, где они находятся, куда идут, зачем. Пока нет слов - все
правда, все легко и осуществимо.
Заурчал лифт, вознося их на какой-то этаж.
"Вот видишь, - говорил он Ляле глазами, пока они ехали. - Так просто и
славно. Ты научилась моему языку, правда? Ты почувствовала себя маленьким
зверьком с шелковистой кожей? Свободным и потому счастливым. Иди же ко
мне, кареглазый зверек! И будь, пожалуйста, смелым. Свободные - это и есть
смелые..."
По тому, как маленькая женщина открывала дверь, Лахтин понял: в
квартире никого нет. Там мрак и доверчивость. Да, да, доверчивость -
ночное существо...
Они поспешно вошли в квартиру. Дверь хлопнула, защелкнувшись сама
собой. Лахтин тут же привлек к себе Лялю, боясь, что она зажжет свет и
все, все испортит. Он нашел ее губы - податливые, чуть сонные. Кейс выпал
из рук. Сергея качнуло. Он потянул "молнию" ее платья. Ляля как-то странно
шевельнула телом, и одежда ее, будто кожа линялой змеи, с тихим шорохом
упала на пол...
Несколько месяцев спустя Лахтин как-то заехал в "Букинист" и встретил
там Исая. Поговорили о книгах - кто что достал. Затем Исай сказал с
улыбкой:
- Мало того что приходишь в мой дом, ешь, пьешь, так еще и воруешь
женщин из моего гарема?
- Она была твоей? - вздрогнул Лахтин.
- Да нет, старик, не пугайся, - засмеялся Исай. - Вижу, у вас что-то
клеится?
- Ты же знаешь, - отшутился он. - Не я придумал: большие женщины для
работы, маленькие - для любви.
Исай работал хирургом на "Скорой помощи" и идеально вписывался в
лахтинскую модель межличностных отношений.
Правило "чем меньше общего, тем лучше дышится" Лахтин выработал еще на
первом курсе, сразу же после свадьбы. С одной стороны, чтобы рассеять
собственные опасения (а они хоть и смутные, но были), с другой, чтобы
ответить на снабженный добрым десятком извинений, но все-таки
бесцеремонный вопрос Гарика-идеалиста: "Старик, а это ничего, что вы
такие... разные? Ты - физик, Тома - продавщица..." Он объяснил тогда
Гарику, что и жена и друзья должны заниматься на работе чем угодно, но
только не тем, чем ты. Только тогда это будут в самом деле личные
отношения. Из них в этом случае исключается возможность расчета и мелкой
зависти, соперничества и подсиживания, осознанного и неосознанного
воровства идей. "Итак, - заключил Лахтин, - давайте не будем смешивать.
Друзья - для дома и для души, товарищи - для ума и работы". - "А кто же,
например, я для тебя?" - растерялся Гарик-идеалист. "Лишний человек, -
засмеялся Лахтин. - Классическое определение". Шутка оказалась
пророческой. Их дружба вскоре приказала долго жить, причем так тихо и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг