Леонид Панасенко.
С той поры, как ветер слушает нас
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса"
OCR spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
СНАЧАЛА ОН ПОСТРОИЛ ГЛАВНУЮ БАШНЮ - ДОНЖОН - И ПОДНЯЛ ЕЕ НА НЕВИДАННУЮ
ВЫСОТУ.
ЗАТЕМ В ОДНО МГНОВЕНИЕ ВОЗВЕЛ МОЩНЫЕ СТЕНЫ И ПРОРЕЗАЛ В НИХ БОЙНИЦЫ -
ДЛЯ КРАСОТЫ, КОНЕЧНО.
ПО УГЛАМ ОН ПОСАДИЛ ТРИ БАШНИ ПОНИЖЕ. ИЗ ТОГО ЖЕ МАТЕРИАЛА - БЕЛОГО
СВЕРКАЮЩЕГО НА СОЛНЦЕ, КАК САХАР.
БОЛЬШЕ ВСЕГО ХЛОПОТ БЫЛО С ДОМОМ.
ОН СДЕЛАЛ ЕГО ПРОСТОРНЫМ, С ВЫСОКИМИ СТРЕЛЬЧАТЫМИ ОКНАМИ, ОТКРЫТОЙ
ГАЛЕРЕЕЙ И ТЕРРАСОЙ. ГОТИЧЕСКУЮ КРЫШУ УКРАСИЛ ВЫСОКИМ ХРУПКИМ ШПИЛЕМ,
КОТОРЫЙ ПРИШЛОСЬ НЕСКОЛЬКО РАЗ ПЕРЕДЕЛЫВАТЬ.
ОТКРЫТОСТЬ И НЕЗАЩИЩЕННОСТЬ ДОМА НЕ СОЧЕТАЛИСЬ С ОГРОМНЫМИ БАШНЯМИ И
ТОЛСТЫМИ СТЕНАМИ, НО ЕМУ ВСЕ ЭТО ОЧЕНЬ НРАВИЛОСЬ. ПОХОЖИЙ ЗАМОК ОН ВИДЕЛ В
ПЯТНАДЦАТОМ ИЛИ ТРИНАДЦАТОМ ВЕКЕ, КОГДА БЫЛ МАЛЫШОМ И НОСИЛСЯ ПО СВЕТУ В
ПОИСКАХ РАДОСТЕЙ И ВПЕЧАТЛЕНИЙ. ЗАМОК ТОТ СТРОИЛИ, ПОМНИТСЯ, В ШВЕЙЦАРИИ,
ДАЛЕКО ОТ КАМЕНОЛОМНИ. РАБОТЫ ВЕЛИСЬ МЕДЛЕННО - КАМЕНЬ ДОСТАВЛЯЛИ ВСЕГО
ЛИШЬ НА ДВУХ ИЛИ ТРЕХ ПОВОЗКАХ. ЕМУ НАДОЕЛО НАБЛЮДАТЬ, КАК ВОЗЯТСЯ ЛЮДИ НА
СТРОЙКЕ - НЕСТЕРПИМО МЕДЛЕННО, БУДТО СОННЫЕ МУХИ. ВЫБРАВ КАК-ТО ДЕНЬ, ОН,
ИГРАЮЧИ, НАНОСИЛ СТРОИТЕЛЯМ ЦЕЛУЮ ГОРУ ИЗВЕСТНЯКА И ГРАНИТА.
- ТЫ ЗАБЫЛ О ВОРОТАХ, - НАПОМНИЛА ОНА.
ОН ТУТ ЖЕ ПРОРУБИЛ В СТЕНЕ АРКООБРАЗНЫЙ ПРОЕМ, А СТВОРКИ ВОРОТ СДЕЛАЛ
КРУЖЕВНЫМИ.
ЗАКОНЧИВ ГРУБУЮ РАБОТУ, ОН ВЕРНУЛСЯ К ДОМУ И УКРАСИЛ ЕГО ГОРЕЛЬЕФАМИ И
АНТИЧНЫМИ СКУЛЬПТУРАМИ. ЗАТЕМ БРОСИЛ НА СТЕНЫ И АРКАДУ ГАЛЕРЕИ
ЗАМЫСЛОВАТУЮ ВЯЗЬ ОРНАМЕНТА. В СТРЕЛЬЧАТЫХ ОКНАХ ОН УСТРОИЛ ВИТРАЖИ.
ДЕЛО БЫЛО СДЕЛАНО.
ОНО СТОИЛО ПОХВАЛЫ, И ОН ТЕРПЕЛИВО ЖДАЛ ЕЕ.
- НО ВЕДЬ Я НЕ БУДУ ЖИТЬ В ТВОЕМ ЗАМКЕ, - СКАЗАЛА ОНА.
Мария уже не загорала, а просто лежала на берегу, не имея сил лишний
раз подняться и окунуться в море. Солнце плавило ее тело, дурманом
вливалось в жилы. Еще немного - и закипит кровь, задымится шоколадная
кожа, вспыхнут волосы...
- У нас с тобою никогда не будет детей, - лениво сказала Мария, не
открывая глаз.
В красном сумраке, которым сквозь плотно сомкнутые веки наполнило ее
солнце, возникли какие-то невнятные, бессвязные слова - бу-бу-бу.
Пробились извне и проняли. Это голос Рафа. Он, по-видимому, удивлен. Или
ехидно справляется о здоровье. Не перегрелась ли, мол, она?
- Дело не во мне, - пояснила Мария. - Ты ужасно нудный, Раф. Я от твоей
болтовни всякий раз засыпаю. А во сне детей делают только лунатики.
Она засмеялась, представив, как два лунатика на ощупь ищут друг друга,
а затем молча предаются любви. С бесстрастными, окаменевшими лицами,
похожими на посмертные маски, с открытыми глазами, в которых, будто две
льдины, плавают отражения луны.
- Не сердись, - ласково сказала она, зная, что Маленький Рафаэль уже
тянется к рубашке и шортам. У него, как у большинства недалеких людей,
гипертрофированное чувство собственного достоинства. К тому же он
совершенно не понимает юмора. - Ты ведь уверен, что я поломаюсь, поломаюсь
и выйду за тебя замуж. Но этого никогда не будет. Оба мы по-своему правы.
Зачем же все усложнять и портить друг другу нервы?
Он бросил что-то сердитое. Нечто вроде: как мы можем быть оба
одновременно правы, если... Нет, какой он все-таки нудный!
Ей опять заложило уши, хотя Мария сегодня ни разу не ныряла. Бывает
такое: тебе говорят, а ты не слышишь. Смотришь на собеседника будто через
толстое стекло и не понимаешь - чего эта обезьяна так кривляется?
Обиделся. Уходит. Беги, Раф, беги! Завтра ты как ни в чем не бывало
приедешь к ужину и будешь опять приторно ласков и предупредителен. Такие,
как ты, таких женщин, как я, не бросают. Извини, Раф, но сегодня мне
хочется побыть одной.
Взревел автомобильный мотор.
"Наконец-то! - подумала Мария. - Только не перегазовывай, а то
застрянешь в песке и мне опять придется с тобой возиться..."
Уехал!
Мария открыла глаза, огляделась. Вокруг - ни души. Песчаные дюны,
сонное море. Только на западе, километрах в двух отсюда, едва видны
деревья и дома. Там, конечно, на пляже полно, не то что здесь - на косе.
Впрочем, уже полдень, и все нормальные люди обедают или отдыхают. Хорошо
все-таки быть ненормальным и жить, как тебе хочется.
На западе, в выжженной пустыне неба, висело одинокое облако.
"Будет дождь, - лениво подумала Мария. - Парит еще с утра".
О Маленьком Рафаэле она больше не вспоминала. Уехал - и пусть. Она
всегда говорит, что думает. Пора бы ему привыкнуть.
С самого утра Марию одолевало какое-то смутное томление и беспокойство.
Хотя неправда. Когда проснулась, ничего подобного не чувствовала. И за
завтраком все было в порядке. Потом за ней заехал Рафаэль. Она, как
всегда, не захотела садиться в его машину - чтобы позабавиться на шоссе.
Раф не любит, когда она впритирку подводит свою не раз битую малолитражную
козявку с проржавевшим дном к его самовлюбленному бульдогу или пулей
выскакивает вперед, чтобы лихо развернуться перед самым носом его
автомобиля.
"И все-таки - откуда это томление? Оно появилось здесь, на берегу...
Все время как будто чего-то ждешь. Все время кажется: что-то должно
произойти... Тяжелый штиль и каменно неподвижное море. Засахарившееся от
зноя небо... Все это давит на мозги. По-видимому, падает атмосферное
давление... Это томление похоже на ожидание перемен. Хочется, чтобы
проснулся ветер, налетел шторм. Чтобы взял эту полусонную землю, как
погремушку, и устроил хорошенький тарарам".
Но ветра не было, и Мария вновь прикрыла глаза.
Ее опять заполнили покой и красный сумрак.
И вдруг...
В ее дрему нежданно-негаданно вплелись странные звуки.
Зашипели тысячи змей.
Зажужжали миллионы злых пчел.
Откуда-то взялись десятки поездов и закружили вокруг нее, грохоча и
воя.
Мария вскочила, открыла глаза и тут же зажмурилась - в глаза швырнуло
песком.
Она слабо вскрикнула, не понимая, что происходит, и еще не успев
испугаться.
В следующий миг на нее дохнуло нестерпимым жаром.
Воздух куда-то девался, будто его и не было.
Его раскаленные остатки обожгли горло, и вместо крика из груди Марии
вырвался стон.
Жесткие огромные ладони подхватили ее, сорвали купальник.
Горячие и шершавые, как наждак, они ласкали ее с таким нетерпением и
страстью, что испуганной Марии показалось: вслед за одеждой о нее сейчас
сдерут и кожу.
Она попробовала открыть засыпанные песком глаза, но слезы и боль
застили свет. Только на миг ей открылось нечто вроде тоннеля или трубы, в
бесконечной глубине которой сиял то ли клочок неба, то ли гигантский
голубой глаз...
Мария рванулась, чтобы высвободиться, но тот, кто нес ее, даже не
заметил этого. Его жадные поцелуи терзали ее почти бесчувственное тело.
Мария изо всех сил отталкивала насильника и... не находила его, будто
боролась с призраком.
"Кто он? Куда он меня тащит? Что ему нужно?"
По-прежнему не хватало воздуха. Черная мгла удушья гасила последние
искры разума.
"Он задушит меня..." - мелькнуло в сознании.
Марии показалось, что его дикий напор и грубая, какая-то нечеловеческая
страсть взорвут ее изнутри, сожгут.
Она вскрикнула и потеряла сознание.
Раньше мир состоял из движения.
И оно непрерывно совершалось, вовлекая в свой круговорот воздух и воду,
камни и песок, закипая в листьях зеленым хлорофиллом, а в жилах - горячей
кровью.
Он знал: останови это движение - и мир погибнет. Он хотел, чтобы
движение продолжалось вечно, потому что сам был движением.
Еще мир состоял из красоты.
Она была похожа на целесообразность, но не более того. Потому что
целесообразность понятна, а красота - необъяснима. Как объяснить, почему
вчерашний закат был унылым, а сегодняшний - прекрасен? И в чем заключается
прелесть маленькой изумрудной ящерицы, которая взобралась на камень и
тревожно оглядывается по сторонам?
В детстве он считал, что мир еще состоит из музыки, но позже узнал: в
природе живут одни лишь звуки. Находить им гармонию умеют только птицы и
люди.
Теперь же все разом переменилось.
Повсюду - внутри, снаружи - был огонь. Он клокотал, рвался
протуберанцами, возносился к небу, увлекая за собой и плоть.
Как же он раньше не догадался, что все сущее рождено в огне, пронизано
им и только в этом состоянии имеет смысл и предназначение?
Как зовут тебя, птица?
Где взяла ты крошечный серебряный колокольчик, который звенит,
переливается в твоем горлышке? Кто ты - жаворонок, коноплянка, колибри? Но
главное, почему твои трели, твое незамысловатое пение так радует сердце?
Мария открыла глаза.
Взгляд уперся в белый потолок, затем переместился влево. Капельница,
шкафчик с лекарствами, синяя лампа для стерилизации воздуха... Значит, она
в больнице.
А, где же птица? Где она так заливается?
Мария повертела тяжелой головой, улыбнулась.
Ну, конечно же. В палате ничего такого нет, окно тоже закрыто.
Жаворонок ликует в ней. Он залетел ей в душу и, думая, что это небо,
забирается ввысь, в поднебесье, в зенит и стряхивает с крыльев капельки
звуков.
"Что за чушь? - удивилась Мария. - Я никогда не была сентиментальной...
И почему - больница? Что со мной?"
Она позвонила и несколько минут бессмысленно смотрела в потолок.
Ощущение было такое, словно с ней произошло нечто очень хорошее,
необыкновенное - жаль, забыла, что именно. Это чувство внутренней гармонии
(потому и пела в душе птица!) совершенно не вязалось с больничными
стенами, а загадок Мария не любила.
Вошел врач.
Он был молод, однако лицо его выдавало раннюю пресыщенность жизнью. Из
тех, кто заученно рекомендует не пить, не курить, заниматься спортом, а
сами в охотку пьют, курят и валяются в постели после обильной еды.
Хомячок...
- Вы пришли в себя?! - то ли спросил, то ли подтвердил врач. -
Прекрасно. Через несколько дней я поставлю вас на ноги.
- Что со мной? - прошептала Мария и не узнала свой голос: хриплый,
прерывающийся, будто обожгла чем-то трахею.
- Ничего особенного. Легкий шок, легкие ушибы. Вам повезло: ни одного
перелома.
Мария напрягла память, пытаясь увидеть прошлое, вспомнить, что же с нею
приключилось. Море, свирепое солнце, болтовня Маленького Рафаэля... Шум
отъезжающей машины, полудрема... Что дальше? Все уходит, проваливается в
красный полумрак...
- Вы рождены в рубашке, - заметил врач, быстро и ловко осматривая
синяки на плече и груди, сбитый локоть.
Мария глянула на Хомячка с легким презрением, вздохнула. Как он похож
на ее Рафаэля! Неужели весь мир состоит из болтунов!
- И все-таки... Что со мной произошло? Я хотела бы знать подробности.
Сказала и вдруг с ужасом все вспомнила.
"На меня кто-то напал! Огромный и сильный, потому что я кричала и
отбивалась, а он даже не замечал этого... Он нес меня на руках... Помню
руки, огромные ладони, горячие и шершавые, как наждак... Странно, но к ним
сейчас нет антипатии... Он швырнул мне в глаза песком и унес...
Кажется..."
Мария подняла на врача вопросительный взгляд.
- Читайте газеты, - сухо сказал Хомячок, почувствовав ее невысказанное
презрение. - Там есть все подробности.
Он вышел.
Только теперь Мария заметила на столике возле кровати кипу газет. Она
привстала, схватила первую попавшуюся, стала листать, не зная, на какой
полосе искать сообщение.
"Что это? Мое фото? Что они наплели про меня?"
"...разрушительный смерч, пронесшийся вчера во второй половине дня
вдоль побережья... разрушены несколько домов, павильоны и киоски, сорваны
крыши... Потоплены лодки... Раненые...
Но самые неприятные минуты пережила, по-видимому, Мария Д., которую
торнадо засосал в свою воронку, поднял в воздух и перенес с косы на берег.
Пострадавшая - и это не игра слов - практически не пострадала".
Мария отложила газету, засмеялась.
Значит, всего-навсего смерч. Не было никакого насильника, нападения...
Она в самом деле, как говорил Маленький Рафаэль, перегрелась на пляже. Ее
подхватил какой-то дурацкий торнадо и крутил в воздухе, будто тряпичную
куклу. А она... Бог мой, чего только она не навоображала. Сильные руки,
обжигающие ладони, ласки... Какая чушь! И все-таки... странно...
Мария резко оборвала смех, словно задохнулась. Устало откинулась на
подушку.
Она не смогла бы объяснить даже самой себе, что к чему, но что-то в
открывшейся реальности и ее ощущениях явно не совпадало. От этого щемила
душа, глаза наполнялись слезами.
Зачем же тогда пела птица? Чему она радовалась? И с какой стати ее,
железную лошадку, которая смело и уверенно скачет по жизни, занесло в
чувственное болото? Эти переживания и полутона, возвышенные глаголы... Вся
эта дребедень, очевидно, от Рафаэля... И все-таки... Почему ты умолкла,
птица?
Мария отвернулась к стене. И снова вокруг нее залегла жуткая тишь,
которая бывает только перед приходом грозы или урагана.
В огне рождались понятия и образы.
Волосы... Шелковистая трава... Водоросли, колышущиеся в глубине...
Перья облаков...
Изгибы тела... Прекрасные зеленые долины и холмы, переходящие друг в
друга, как волна переходит в волну... Озаренные солнцем облака... Пушистое
снежное убранство... Плавные очертания берегов...
...Первые весенние проталины... Окошко родника среди замшелых камней...
Игра света в друзах горного хрусталя... Неужто все это чем-то похоже на
человеческие глаза?
И если это так, то откуда все-таки взялся огонь? Его нет в отдельных
чертах, но когда они соединяются вместе - происходит взрыв. Значит, огонь
в образе? В ее образе?
После полудня пришел Маленький Рафаэль.
Он принес букет роз, две бутылки виноградного сока и коробку трюфелей.
Виновато присел на краешек постели.
- Я не знал, что тебе можно есть, а чего нельзя, - сказал, как бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг