напористыми губами, и бывшего разведчика даже качнуло - поплыл под ногами
затоптанный пол, сдвинулись стены старенького общежития...
Бартошин покачал головой: тридцать лет прошло с той осени, а не
забылось, нет.
- Слушай, Мария, - сказал он, - а почему бог Солнца? Ну, Костя, помнишь
тогда... Он тебя дочерью Солнца назвал.
- Какой еще Костя? - удивилась жена.
- Когда женились. На свадьбе.
- А ты и забыл?!
В голосе жены прозвучала укоризна, а глаза наоборот - заулыбались.
- Я же не всегда такая была. Понял?
- К чему это ты?
Она подошла, сняла косынку.
- Золотая ты моя, - прошептал Иван Никитич, глядя на седые волосы жены.
Как он мог забыть?! Конечно же, дочь Солнца, золотоголовая Мария, которой
в пятидесятые годы любовался весь их пединститут. У Марии-младшей,
родившейся в пятьдесят третьем, волосы пошли в него - русые. Мария шутила
тогда: "Ты мне всю породу испортил".
Он виновато привлек жену к себе.
Как быстро ушла молодость! И как безжалостно обирает она людей, уходя
от них. Цвет волос и блеск глаз, тайную прохладу кожи и упругость губ...
Все забирает. Все дары свои. Справедливо ли это? Иван Никитич вздохнул.
Может, и справедливо. Потому что осень жизни приносит свои дары. Прежде
всего - ясность ума и понимание, что суета есть суета, как ее ни назови.
Хлопнула калитка. На пороге веранды мелькнуло цветастое платье
Мироновны.
Соседка зашла к Бартошиным как бы денег занять. На самом деле хотелось,
конечно, другого. Посмотреть. На двор, на дом соседский, на Никитича, на
Марию его. Странная она... Всю жизнь возле швейной машинки просидела, а
туда же - гордая. Слова лишнего не вытянешь. Ну да ладно, я и сама все
увижу. Главное - надо узнать, что с прошлой пятницы изменилось. Жизнь-то
вытекает. Как вода из дырявой бочки. А там и дно. А на дне всегда самое
интересное...
Мироновна вошла в комнату и сразу же сфотографировала глазами лица
соседей. Не завелась ли, не дай бог, в доме какая напасть? Она сперва
всегда на лице поселяется. Напастей Мироновна знала за человекам тьму, они
за ним - говорила - вместе с тенью ходят. Особенно за выпившими мужиками.
Правда, Никитич не пьет, но это ровным счетом ничего не значит. Сегодня в
рот не берет, а завтра, смотри, уже запойный.
- Разведданные доставила? - улыбнулся Бартошин, кивая соседке. Он любил
при случае ввернуть в разговор военное словечко.
- Так точно. Все при мне, - подтвердила Мироновна. - Квартирантка вчера
в Москву ездила. По радио небось всего не расскажут.
И заспешила, даже задрожала от напряжения, пропуская через себя жизнь,
как турбина электростанции пропускает бешеный поток воды.
Поначалу Мироновна ничего нового не узнала. Затем Мария не удержалась,
похвасталась:
- Виталий завтра приезжает. Первый отпуск.
Младший сын Бартошиных уже год работал судьей в Харькове - оставили
после юридического. Виталий собирался жениться и в письме сообщил, что
приедет с Полиной, невестой, чтобы познакомить с родителями. Об этом Мария
соседке все-таки не сказала.
- Радость-то какая, - всполошилась Мироновна. - Приготовиться вам надо,
скупиться. Раз такое дело - у других попрошу.
- А чего хотела попросить? - на свою голову спросил Иван Никитич.
- Нет, нет! Теперь не надо, - засобиралась соседка. - Рублей тридцать
думала перехватить. Квартирантка сапоги из Москвы привезла, югославские.
Ей, оказывается жмут, а мне в самый раз.
- Найдется у нас, Мироновна, не уходи. - Мария пошла в соседнюю комнату
за деньгами.
Иван Никитич вдруг безо всякой видимой причины погрустнел. А тут и жена
на пороге. В глазах недоумение:
- Ваня, ты деньги брал?
Мироновна насторожилась.
- Брал, - сказал Бартошин и достал из-за шкафа аккуратный желтый
чемоданчик. - Вот, купил.
- Там только семь рублей осталось, - напомнила жена. - За один
чемоданчик - сто рублей?
- Сто тридцать пять, - уточнил Иван Никитич. - Это телескоп, Мария.
"Алькор" называется. Помнишь, я хотел купить, еще когда Виталий в школу
ходил...
- Господи, - прошептала Мироновна, предчувствуя скандал. - Такие
деньги!
Мария глянула в ее сторону, понимающе улыбнулась.
- В сентябре звезды близкие, - объяснил смущенно Иван Никитич.
- Телескоп, говоришь. - Мария открыла чемоданчик, потрогала приборы.
Потом глянула на соседку, засмеялась. - Ничего, до пенсии доживем. - И
пояснила Мироновне: - Если человеку в радость, чего ж не купить? Мы и
микроскоп купим... Если в радость.
Скучно стало Мироновне. Шла домой и жалела, жалела соседей. Как слепые
живут: повернутся к солнцу лицом и улыбаются. Они думают, что без тени
живут. Друг на друга дышат. А чего дышать-то? Ведь тень - она всех
догонит. И накроет, когда надо. Это в молодости ее не видишь, не
замечаешь. А потом и не хочешь - обрастаешь, обрастаешь тенью.
- Вон то сорви, на верхушке, - попросила Мария.
Бартошин поднял палку, подвел рогачик под черенок, повернул. Яблоко
глухо стукнулось о землю. Мария подобрала его, вытерла, положила в
корзину. Паданку, считал Иван Никитич, к столу не подают.
- Напомни, пожалуйста: вечером надо мясо сварить.
Жена стояла против солнца, выпрямившись, опустив перемазанные
помидорной ботвой руки. Бартошину стало совестно. Телескоп десять лет
ждал, мог еще месяц-другой подождать. Надо было кофту Марии купить.
Мохеровую. Скоро осень - задождит, задует, поясница опять начнет
донимать...
- Почему вечером? - невпопад спросил он.
- Вареников налепим, - сказала Мария. - Или забыл уже, как вы с
Виталиком заказывали: "Мамочка, в воскресенье... Мамочка, только не с
сыром"...
Бартошин собрался рассказать, как они раз сами, мужички, лепили
вареники с капустой. Мария тогда в больнице лежала. Налепили они с
Виталиком, а вареники разварились, получились щи... Открыл Иван Никитич
рот, да так и застыл, потому что в небе что-то затрещало - так рвется
материя - и в помидорные кусты, чуть не сбив Марию, рухнул человек.
Мария испуганно отступила.
Человек в комбинезоне не мог освободиться от чего-то большого и белого.
"Парашют или дельтаплан", - со знанием дела отметил про себя Бартошин и
поспешил к незнакомцу. Помог ему выбраться из лямок, поддержал, когда тот,
постанывая, стал выпрямляться.
- У вас лицо в крови! - охнула Мария.
- Это помидоры... - сказал человек и улыбнулся, пряча боль: - Весь
огород вам порушил.
- Да нет же - кровь, - встревожилась Мария. - Идемте быстрее в дом.
Иван Никитич подал раненому воды, а когда тот умылся, прижег ему
ссадины йодом. На самую глубокую, возле брови, пришлось положить тампон,
прижав его полоской лейкопластыря.
- Соревнования? - поинтересовался Бартошин, кивнув в сторону амуниции
гостя.
- Нет. - Раненый помедлил с ответом - он внимательно разглядывал
бывшего учителя. - Скорее экспериментальный полет. С научной целью.
Теперь Иван Никитич понял, что громадные белые лепестки, которые Мария
положила у порога, не что иное, как крылья. Грязные, в земле и ботве,
великолепные крылья.
- Простирни, - попросил Иван Никитич жену и спросил у незнакомца: -
Если, конечно, можно?
- Можно, - кивнул тот, - если Марию Васильевну не затруднит.
"Откуда он знает имя-отчество жены?" - удивился Бартошин, но виду не
подал.
- Лучше с мылом, - добавил незнакомец. - Без порошка. У вас очень едкие
порошки, а там органика.
Это "вас", которое Мария не заметила, кольнуло слух Бартошина как знак
какого-то отмежевания. Что хотел сказать этим гость? Что он, из Москвы?
Так они сами, считай, в черте города живут. Да и не похож он на пижона.
- Все равно, - сказал незнакомец как бы самому себе. - Все равно
придется вмешаться в вашу память. Крылья, факт падения, облик... Все это
придется стереть. Поэтому будем откровенны. Я, собственно, не человек.
Иван Никитич нахмурился.
- Зачем вы нас морочите? - Он покачал головой. - Мы пожилые люди, но
кое в чем разбираемся. Я в прошлом педагог...
- Иван Никитич, - перебил его странный гость. - Вы не пожилые, вы -
золотые люди. И в моих словах нет никакого обмана или розыгрыша. Я
действительно сотрудник ГИДЗа в ранге Посланца.
Мария в недоумении выпрямилась - она по частям стирала крылья в большой
миске.
- ГИДЗ - это Галактический институт Добра и Зла, - пояснил незнакомец.
- Посланец - нечто вроде должности, я работаю в секторе активного добра.
Разумеется, я не человек, это временная биоформа, однако сущность моя и
моих собратьев вполне материальна. Так что никакой мистики.
- Странно, - прошептал Бартошин. - Галактический институт, секторы...
Может, вы начитались фантастики?
- Да нет же, - досадливо сказал Посланец. - Просто вы мне понравились.
Я пролистал вашу память - и вы понравились мне еще больше.
- Вы не шутите? - спросила Мария. С ее опущенных рук падали хлопья
пены; от работы из-под косынки выбилась прядь седых волос.
- Ничуть, - твердо сказал Посланец и присел к столу. Теперь стало
видно, что он ниже среднего роста, тщедушный. Рыжеватые волосы и ссадины
на лице делали его похожим на упрямого, своенравного мальчишку.
- Я из-за вас упал. - Посланец потрогал подпухший нос. - Засмотрелся на
ваши души, когда пролетал... Красивые они у вас! А крылья новые, не
привыкли еще ко мне... Раз я из-за вас оказался на земле, то почему бы не
наградить вас?
- Но ведь нам ничего не надо, - растерянно сказал Иван Никитич и
посмотрел на жену. - Мы ничего не просили.
- Телескоп Ваня купил, Маша уже замужем, квартиру они получили... -
Мария, поверив гостю, вслух перебирала то, что раньше было желанным. -
Нет, кажется, все есть. Что еще надо?
- Угощайтесь яблоками, - предложил Бартошин. - Или грушами. А то у нас
какие-то странные разговоры идут, а вы все-таки с дороги.
- Вы не поняли меня, - сказал Посланец и надкусил большую "лесную
красавицу". - Я не сказочный джинн, который может отремонтировать квартиру
или достать билеты в театр... Вы славные люди, поэтому я верну вам
молодость. Только и всего.
- Что он такое говорит, - Мария рассмеялась, махнула рукой. - Я крылья
во дворе развешу. Или не надо?
- Лучше не надо, - подтвердил Посланец. - Они сами впитают воду... А
говорю я о том, Мария Васильевна, что вас с Иваном Никитичем до сих пор
согревает чувство, которое объединило вас в далеком пятьдесят втором. Тот
сентябрьский свет еще жив. Я видел его сегодня, когда заглядывал в ваши
души... Помните?..
Посланец привстал и, вытянув руку над столом, точь-в-точь будто Костя
Линев, прочитал:
- И пришел к тебе бог Солнца; и дал в жены дочь свою, а за что...
- Не надо!.. - голос Марии прервался. - Прошу вас! Зачем вы трогаете
чужое?!
- Я хочу вернуть вам пятьдесят второй год, - ответил Посланец. - Вы
красиво прожили жизнь и заслуживаете награды. Кожа обретет упругость, куда
и подеваются морщины, а волосы вновь засияют золотом, как у настоящей
дочери Солнца... Дети вас поймут. Единственное - надо будет переехать
куда-нибудь. Чтобы не пугать людей и не вызвать кривотолков.
- Ты слышишь, Ваня?! - всхлипнула Мария. - Это похоже на сказку.
У Бартошина на миг поплыла под ногами земля. Оттуда, из тридцатилетнего
далека, потянулась к нему золотоголовая первокурсница. Губы ее, пахнущие
вином и грушами, таяли под его напористыми губами, колючий орден,
зацепившись за платье, вонзался в тело (он тогда не почувствовал, а Маша
не сказала). И летела, летела в открытое окно паутина бабьего лета,
застила глаза.
Иван Никитич даже зажмурился, чтобы не показать, что с ним происходит,
хрипло напомнил:
- Завтра Виталий приезжает.
- Вот видите! - обрадовалась Мария. - Не с руки нам за молодостью
гоняться.
- Дети, конечно, поймут, - заговорил тихо Бартошин. - Умом поймут. А
сердцем вряд ли привыкнут. Родители-ровесники? Чудно это, непонятно.
Природа во всем соответствие любит. Зачем же ее ломать?
Мария благодарно глянула на мужа, смахнула слезы.
- Видать, хороший вы человек, хоть и существо неземное, - сказала она
Посланцу. Тот в знак согласия кивнул рыжей головой. - И верю я всему вами
сказанному, потому что, когда крылья стирала, поняла: живые они, теплые.
Но вот подарка вашего, хоть он и царский, не хочу.
Мария замолчала, отвернулась к окну. В саду уже погас свет дня.
- Оставьте нам наш сентябрь, - сказала она. - Вы, может, не поймете, но
в нем тоже есть радости.
- Вон уже одна спешит - радость-то, - забеспокоился Иван Никитич,
увидев на улице Мироновну. - Не вовремя как.
- Я вас охраню, - сказал Посланец, не глядя в окно. - Она не войдет в
дом.
Солнце село, но какой-то последний лучик запутался в траве, лег на
тропинку и тут же стрельнул Мироновне в глаза - весело и желто.
Она наклонилась и ахнула: по утрамбованной тропинке катилось массивное
золотое кольцо. Мироновна присела от страха - вдруг кто еще увидит! - и
бросилась догонять неожиданную добычу. Кольцо прокатилось мимо дома
Бартошиных и, подпрыгивая на неровностях почвы, помчалось еще быстрее.
"Там же бурьяны! Пропадет!" - похолодела Мироновна. Она протянула руки и в
отчаянном порыве бросилась наземь. Кольцо юркнуло в заросли лопухов и
крапивы, засветилось там, заиграло. Мироновна оглянулась по сторонам и
решительно ступила в крапиву...
- Может, переночуете у нас? - спросил Иван Никитич гостя. - Завтра дети
приедут, накроем стол. Будем и вам рады.
- Надо спешить, - покачал головой Посланец. Он взял свои крылья,
осмотрел их, легко проскользнул в лямки.
- Проводите меня в сад, - попросил. - И не обижайтесь, пожалуйста. Я
хотел как лучше.
- За что обижаться? - удивилась Мария. - Это мы вам все планы нарушили.
Теперь, чего доброго, отругают вас в институте...
Они вышли в сад.
- Отойдите немножко в сторону, - попросил их Посланец.
Они отошли. Крылья вдруг распрямились, зашелестели, замерцали в
неверном свете первых звезд.
- Мне здесь долго жить, - сказал маленький рыжий пришелец. - Я буду
помнить вас. Совет вам да любовь.
Крылья взмахнули, забились, загудели.
В следующий миг гость исчез. В темном небе над садом мелькнула и
пропала тень.
Бартошины долго молча стояли, чувствуя, как собирается ночная прохлада.
На окраине поселка простучала и стихла электричка. Взошла луна.
- Что же ты, Ваня, - улыбнулась Мария. - Деньги на телескоп потратил, а
посмотреть не даешь. Вон какие звезды крупные.
- Пойдем в дом, - обрадовался Иван Никитич. - Я пока инструкцию почитаю
да телескоп соберу, а ты мясо на вареники сваришь.
Он бережно привлек жену к себе.
В лунном свете незнакомо и молодо серебрились ее волосы.
СЛЕДЫ НА МОКРОМ ПЕСКЕ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг