Я возмущенно опустошил бутылку одним затяжным глотком и потянулся за
следующей.
На кухне мы были одни. Лишь изредка в беседу пыталось вклиниться негромкое
урчание холодильника. Отбрасывал мягкие тени приглушенный плетеным
абажуром свет с потолка. На столе в двух блюдцах разместилась закуска,
тонкие кружочки копченой колбасы и ноздреватые ломтики сыра. Бутылки с
этикеткой "Клинское" выстроились в два ряда: на столе вдоль стены -
полные, на полу вдоль плинтуса - пустые.
Кухня - идеальное место для обстоятельных мужских разговоров под пиво. А
чем еще заняться нам, лишенным женского общества?
Маришка умчалась на работу на два часа раньше обычного. Чтобы прямо в
студии послушать свежую "Кислую десятку".
- Так послушай! - предложил я, кивнув на магнитолу. - Или собственную
частоту забыла?
- Что ты! - возразила она. - Слушать мало, это нужно видеть! Знаешь, как
Антошка во время эфира лицом работает? Странно, что его до сих пор на ТВ
не переманили.
А сразу после ухода Маришки пришел Пашка и бережно сгрузил на пол прихожей
пару гремящих пакетов. Как нельзя кстати!
Я был благодарен ему. За пиво, за то, что выслушал меня без
профессиональных своих штучек: не перебивал, не светил в глаза мощной
лампой и не бил по лицу. Шучу...
Пашка слушал молча. С пониманием. И когда я завершил рассказ словами: "И
тут, слава Богу, все закончилось", подвел под сказанным косую черту.
- Значит, и ты, Санек, - сказал он. - Сначала княжна, потом уборщица,
писатель, теперь еще ты. Причем двое последних гарантированно не имели с
так называемым толстым самаритянином никаких контактов, кроме
аудио-визуальных. Так?
- Так, - согласился я и внес уточнение: - Только самаритянин не толстый, а
добрый.
- Не уверен. Но эта загадочная личность привлекает меня все сильнее.
Побеседовать бы с ним в частном порядке. Ребят из соседних ведомств
привлекать пока не хочу: нет состава. Никто ведь, если разобраться, не
пострадал. Вот ты - чувствуешь себя потерпевшим?
- Я? - Я прислушался к внутренним ощущениям. Приятное тепло изнутри
распирало грудь, взгляд постепенно терял пристальность, движения стали
плавными и расслабленными. - Кажется, нет.
- Ну вот. А подозрения ваши и домыслы звучат, ты извини, довольно дико.
Человеку непосвященному их лучше не высказывать, не то быстро загремишь
куда-нибудь в лечебно-оздоровительное. Кстати, обследовать бы тебя...
- Я и не высказываю. Только тебе.
- Зря вы вчера без меня в "Игровой" поехали. Стоило бы прижать этого
бомжа-распространителя посильнее. Теперь-то он, если не полный идиот,
снова там не скоро появится.
- Извини, не сообразил тебя позвать. Время поджимало, да и телефона под
рукой не случилось. А разговаривать с ним, по-моему, бесполезно. Это
как... - Я заглянул в бутылочное горлышко, подбирая близкое Пашке
сравнение. - Все равно что после двух лет работы на Прологе пересесть на
Си. Совсем другой язык. Настолько другой, что мозги плавятся.
- Любой язык при должном усердии можно развязать, - заметил Пашка и
улыбнулся, показывая, что пошутил. - Я имел в виду, освоить. Подай-ка
открывалку!
- Ты как назад поедешь? - спросил я.
- Быстро, - ответил он задумчиво.
- А гибэдэдэйцы?
- Не заметят, - отмахнулся Пашка, и от этого движения пара "бульков" пива
ушло мимо кружки. И чего ему не пьется, как всем нормальным людям, из
бутылки? - У меня тонированные стекла, - добавил он, глядя на
растекающуюся по пластику стола пивную лужицу.
Не покидая табуретки, я снял с крючка над мойкой полотенце. Вот оно - одно
из редких достоинств тесных кухонь: все всегда под рукой.
- А то, если хочешь, у меня оставайся.
- Спасибо. - Бешеный кролик хитро прищурился. - У меня сегодня по плану
еще одно мероприятие.
- Тогда привет передавай. Я, правда, твое мероприятие в лицо не видел, но
судя по голосу...
Пашка помотал головой, как заблудившийся муравей.
- И не увидишь. Знаем мы вас, тайных сластолюбцев! Ладно, не дуйся,
познакомлю как-нибудь... Но в чем-то ты прав: всю жизнь за тонированными
стеклами не проведешь.
- О чем ты?
- Да так, о своем, профессиональном. Обдумываю концепцию УЦК.
- Уголовно... - я попытался расшифровать.
- Уголовно-цветового кодекса. - Пашка возбужденно привстал на табуретке. -
Ведь методы этого самаритянина, если пофантазировать, ты только представь,
какую пользу они могли бы принести.
- Твоим коллегам?
- Не только! Всем добропорядочным гражданам. Что, если бы самаритянин
прошелся по тюрьмам, где сидят рецидивисты, по колониям для
несовершеннолетних...
- По школам и детским садам, - подхватил я с иронией.
- Именно! И обратил бы в свою веру всех потенциальных преступников. Если
бы никакое фальшивое алиби, никакие деньги и связи не помогли бы
нарушителю закона избежать наказания. Если бы мы могли отслеживать не
только совершенные преступления, но и запланированные. Ты спрашивал о
намерениях, так я тебе отвечу: да, за них можно и нужно судить! Просто до
сегодняшнего дня намерения считались в принципе бездоказуемыми! Подумай и
ответь, стоит хотя бы одно предотвращенное убийство тех нескольких минут
неудобства или даже унижения, которые ты пережил этим утром? Да
безусловно! Правда, здорово было бы, а?
Я вспомнил, что до сегодняшнего утра тоже считал себя вполне добрым и
порядочным гражданином, и с сомнением признался:
- Не уверен. Боюсь, будет много судебных ошибок. Пока судьи не научатся по
интенсивности цвета лица обвиняемого определять степень вины. Не хотел бы
я из-за наивных эротических фантазий загреметь по сто семнадцатой.
- По сто тридцатой, - поправил Пашка. - Вот и я во многом пока не уверен.
Потому и не форсирую, надеюсь сперва сам во всем разобраться. И первым
делом выяснить, каким образом самаритянин воздействует на людей. Неявный
гипноз, направленный энергетический заряд или неизвестное излучение?
- Или вирус, - припомнил я одну из гипотез Валерьева.
- Или вирус, - кивнул Пашка. - Кстати, - встрепенулся он и потянул из
кармана пакетик с "уликами": коньячной рюмкой и календариком.
- Вот это верно, - одобрил я. - Пиво лучше пить из рюмки: смотрится
эстетичнее.
- Ты пьян, - поморщил он муравьиный лоб и подцепил клешней
закладку-календарик. - Бумага полиграфическая, глянцевая, - доложил. -
Никаких отпечатков, кроме тех, что присутствуют на рюмке, не обнаружено.
Без напыления и следов постороннего химического воздействия.
- Так ты и это проверил?
- В первую очередь. Недаром же эти календарики раздавали всем приглашенным
на проповедь. Но тут все оказалось чисто. Другое дело тираж...
- А что с ним? Что-то я не припомню никакого тиража.
- Неудивительно: его там нет. Пришлось выяснять в типографии.
- И сколько? - спросил я и даже глотать перестал в ожидании ответа.
- Много, - значительно кивнул Пашка. - Думаю, число экземпляров на этом
листочке просто не поместилось бы. Кроме того, выяснилось, что только
часть календариков отпечатана на русском языке. Есть точно такие же, но с
текстом на английском, немецком, французском и еще чуть ли не сотне
языков. Причем, например, на календариках с китайскими иероглифами указаны
месяцы лунного года. Но самое странное...
- Что? - спросил я. - Что? Говори, не то бутылкой пришибу!
Но Пашка только улыбнулся, загадочно и снисходительно.
- На всех календарях стоит один и тот же год. Ты хоть удосужился
взглянуть, какой?
"Разумеется, нет!" - укорил я себя мысленно и потянулся нетерпеливым
взглядом к календарику, но Пашка, опытный интриган, повернул его обратной
стороной, вдобавок прикрыл клешней, так что над его скрюченными пальцами
мне отчетливо виделось только слово "УБИЙСТВО" на кроваво-красном фоне, и
я с тоскою подумал, что да, без него, похоже, сегодня не обойдется. И
Пашка станет первым, кто в действительности умер от любопытства. Причем
чужого.
Но я все же пошел у него на поводу и позволил вовлечь себя в томительную
угадайку.
- Будущий?
- Не-а, - Пашка довольно покачал головой.
- Прошлый?
- Не-а.
- Значит, нынешний?
- Ладно, не мучайся. На всех календариках указан один и тот же год.
Солнечный или лунный, но везде первый.
- В смысле? - я попытался сообразить.
- Без смысла. Просто первый. - И Пашка великодушно поднес мне к самому
носу календарик с проставленной вверху одинокой цифрой. Единицей.
И словно бы кто-то невидимый прошептал мне на ухо слова, и я повторил их -
странные слова с ускользающим смыслом.
- Миссия мессии, - сказал я, - в усекновении скверны.
Но мой язык уже порядком заплетался, отчего таинственная фраза вышла у
меня немногим разборчивее, чем у странного субъекта с пыльным мешком.
"... румяней и белее? - произнесла она заученную фразу, не обольщая себя
надеждой на ответ, поскольку зеркало в массивной бронзовой раме,
установленное на каминной полке, явно не относилось к породе говорящих.
Впрочем, никаких слов и не требовалось, хватало и одного придирчивого
взгляда, чтобы убедиться, что минувшая ночь не привнесла во внешность
девочки сколько-нибудь существенных изменений, оставив ее все такой же
миниатюрной, стройненькой и прехорошенькой.
Закончив приводить себя в порядок, девочка облачилась в нежно-голубое
платье и по узкой деревянной лесенке спустилась в гостиную, где ее уже
поджидала матушка, не по-утреннему деловая и чем-то заметно озабоченная.
- Ты очень кстати, - объявила она, не успела скрипнуть последняя ступенька
под башмачком любимой дочери. - У твоей бабушки снова проблемы.
- У этой старой маразматички? - поморщилась девочка. Утро, начавшееся так
безоблачно, грозило без перехода превратиться в ночь трудного дня.
- Она не старая, а пожилая, - нахмурила брови мать девочки и со вздохом
признала: - Что до остального, то тут я вынуждена с тобой согласиться. У
бабушки вышла из строя ее чудо-печка. Что немудрено: ведь еще до ее
приобретения я, хоть и не склонна к пророчествам, предсказывала что сия
грешная конструкция долго не прослужит. Печка - не водяная мельница и
топить ее следует дровами, а не мелкими волнами. И вот результат:
престарелая ведьма сидит у разбитой печки и тщетно пытается вспомнить хотя
бы простенькое кулинарное заклинание.
И матушка передала девочке объемистую плетеную корзинку, не забыв
предварительно заглянуть в нее, чтобы убедиться, что положила туда все,
что нужно.
- Так, жестянка с оливками и три склянки с наливками, шесть мясных блюд с
подливками и кофе со сливками, - перечисляла она, незаметно для себя
заговорив стихами. - А также пирожки и горшочек масла. И на всякий случай
надень, пожалуйста, свою шапочку.
- Что?! Это лиловое недоразумение? - возмутилась девочка.
- Да. Хотя, на мой вкус, сей, с позволения сказать, головной убор..."
- Что за галиматья? - поморщился Пашка. - Сделай потише!
- Я тоже не улавливаю смысла, - признался я. - Кажется, что-то по мотивам
русских народных сказок.
- С каких пор Шарль Перро стал выходцем из русского народа?
- Ну, французского.
- Не в том суть. Скажи лучше, куда подевалась твоя бдительная княжна?
- Понятия не имею.
Радио я сообразил включить только в две минуты первого, и то лишь после
наводящего вопроса: "А как там дела у княжны?". Так что вступительную
заставку мы прослушали и теперь терялись в догадках, суть которых Пашка
выразил верно: что за галиматья? Часы показывали десять минут первого,
однако никаких признаков "Ночных бдений" с ведущей Мариной Циничной в
эфире не наблюдалось.
- Может, частота не та? - предположил Пашка.
- Шутишь? Я скорее свой адрес забуду. Или телефон.
Мы еще некоторое время послушали, как какой-то тип - судя по тембру голоса
ему хорошо за тридцать, по интонациям же это вечный щенок, застрявший в
пубертатном периоде - повествует о похождениях "Красной Шапочки", а потом
Пашка попросил:
- Выруби, пожалуйста!
По неписанному закону подлости звонок телефона застал меня в ванной.
Однако на этот раз закон сработал только вполсилы, и я не спеша домыл
руки, слыша сквозь шум воды, как Пашка снял трубку и сказал:
- Шурик сейчас подойдет. Как вас представить?
"Чего только не нахватаешься, общаясь с секретаршами!" - хмыкнул я и
поспешил к телефону.
- Это княжна, - шепнул Пашка, по конспиративной привычке прикрывая клешней
микрофон трубки. - Предложила представить ее в разгаре лета на нудистском
пляже.
- Дай сюда! Але?
- Секретничаете? - полюбопытствовала Маришка.
- Ага, - признался я. - Минувшие дни вспоминаем. Копирайт... - И понял
вдруг, что не могу вспомнить автора.
- Вспоминайте, вспоминайте. Воспоминания склеротиков порождают легенды.
Пиво, небось, пьете?
- Уже нет. Или еще нет. Это как посмотреть. Что-то случилось? -
насторожился я.
- Как сказать... У меня две новости, и обе плохие. С какой начинать?
- С той, которая получше.
- У нас изменения в эфирной сетке. Я теперь выхожу на полтора часа позже.
- Почему это?
- Падение рейтинга, - флегматично заявила Маришка. - Ты слышал, что
пустили в эфир вместо "бдений"?
- Слышал, но не въехал. Кто это?
- Некто Максим Фрайденталь. Он только на этой неделе переметнулся к нам из
команды "Ехо Москвы". Ведет что-то невразумительное, то ли "Сказка на
ночь", то ли "Лабиринты музыки".
- Ладно, -- сказал я. - Давай свою самую плохую новость.
- А ты сидишь?
- Нет, и не собираюсь. Сидя я засыпаю... Ты говори, обещаю в обморок не
падать. - И сделал осторожный шаг навстречу: - У тебя опять рецидив?
- Хуже... Не у меня, - сообщила Маришка. - Это передается.
И я мгновенно постиг смысл ее слов и безоговорочно поверил им. И даже не
удивился - не знаю, алкоголь ли притупил во мне эту способность, или я
подсознательно готов был к чему-то подобному. Только спросил:
- Каким путем?
- Не волнуйся, - успокоила Маришка, - никакого криминала. Я, честно
сказать, сама не поняла. Мы просто сидели с Антошкой в курилке, последнюю
десятку обсуждали, вдруг, смотрю, а у него лицо в фиолетовую часть спектра
смещается. Медленно так, от подбородка к темечку и неравномерно: щеки
быстрее, а нос - еле-еле.
- Это-то понятно, - буркнул я.
- Что тебе понятно?
- Почему нос медленнее. У твоего Антошки на лице такая картошка - и
Церетели за неделю не раскрасит. А о чем он в этот момент говорил, не
помнишь?
- О! Много о чем. Как всегда. Кажется, прямо перед этим он раз пять подряд
повторил одно слово. Да. Или шесть.
- Что за слово?
- Ммм... боюсь, - неожиданно призналась Маришка. - Вдруг я его повторю, а
меня...
- Не бойся! - я улыбнулся в трубку. - Выдаю тебе разовую индульгенцию.
Этот мелкий грешок отпускаю заранее.
И все же Маришка, наученная горьким опытом, произнесла слово по буквам, с
затяжными паузами:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг