валунообразные "кактусы" на топливо; правда, почти совершенно обезвоженные,
они чересчур быстро горели. Мы разожгли великолепный костер, и Кора Ирви,
при всей склонности к мистицизму, проявила себя чудесной поварихой.
Аппетитный обед, приготовленный ею из консервов, всем поднял настроение, а
Сол Рустинг даже решился на комплимент:
- Поразительно, достойно всяческого восхищения, что столь утонченная
женщина умеет так прекрасно стряпать!
- Стряпать? - повторила она, поглядев на Рустинга тотчас затуманившимися
глазами. - Мои мальчики любили, когда я им готовила. У нас в доме почти не
пользовались автокухней. Мальчики любили все настоящее, они обожали
проводить свободные дни на Птичьем Утесе - оттуда, в случае срочной
необходимости, а их часто вызывали срочно, несколько минут лета на
импульс-стратоплане... А я всегда терпеть не могла всей этой страшной
супертехники, этих бездушных автоматов... Хотя кто знает, бездушны ли они на
самом деле?.. - Ее миловидное, трогательно поблекшее лицо странно
изменилось, в нем возникло нечто трудноопределимое, но, во всяком случае, не
вполне здоровое, в голосе зазвучала одержимость. - Кто знает, может кто-то,
откуда-то подсказал людям идею создать их - все эти ракеты, компьютеры,
живущие независимой, непостижимой жизнью, разные там дезинтеграторы,
дубль-синтезаторы, наконец?.. Я не умею верить в бога, хотя очень хотела бы,
так, как верили язычники, христиане и другие, однако что-нибудь должно ведь
существовать там, наверху!..
Я один знал историю несчастной женщины, но я не знал, что делать. Как ни
странно, положение спас занятый, казалось, одним собой Тингли:
- Дорогая Кора, пока что оттуда ужасно шпарит солнце... Хуже того - целых
два солнца, которым, судя по всему, безразлично, кого припекать... А я
решительно против того, чтобы единственную в нашей грубой компании
представительницу прекрасного пола испортил вульгарный загар! Накиньте-ка
вот это... - И он протянул свой громадный цветастый шейный платок, через
века вновь вошедший в моду среди так называемой творческой молодежи.
Кора непонимающе поглядела на него - и расплакалась, как ребенок,
сбивчиво выговаривая сквозь слезы:
- Они... мои бедные мальчики... тоже так подшучивали надо мной. Они...
часто... говорили, что... что я красивая и они рады, что я их мать, иначе не
избежать бы братоубийственной дуэли...
Неизбежный, казалось бы, психический срыв предотвратило рыдание, и тут
еще Сол Рустинг с горячностью выпалил:
- Вы действительно чрезвычайно красивы, Кора Ирви!
Он сказал это с таким неподдельным жаром, что женщина в растерянности
умолкла. Я быстро заговорил о какой-то ерунде, и обошлось... Позже, когда
Кора ненадолго отлучилась, я вкратце поделился с остальными тем, что о ней
знал. С человеком, чьей болезнью были горе и одиночество, стали обращаться с
особой тактичной ласковостью и осторожной предупредительностью, причем даже
убежденный эгоцентрист Челл ухитрялся делать это так, что она ничего не
замечала. Впрочем, понадобилось совсем немного времени, чтобы понять:
маленький, смешной, обычно жалкий Рустинг преображается рядом с Ирви,
забывая даже о своих хронических страхах, а она, однажды обнаружив или
выдумав сходство Тингли с одним из погибших сыновей, взяла Практиканта под
свою материнскую опеку. Петр Вельд сказал мне:
- Хорошо это. Когда человек думает о других, он не боится. - Подумав,
добавил: - А справившись с первой трудностью, начинает верить в себя - и
взрослеть. Зрелость приходит не столько с годами, сколько с преодолением...
Как у тебя.
Это было неожиданно и, не скрою, очень приятно слышать.
Вечером состоялся разговор, которого ждали все, - он должен был
определить наши действия. Вельд был краток:
- Незачем произносить надгробные речи. Четверо остались в Пространстве.
Пусть живут их имена. Не станем мы устраивать и прощальных салютов -
последняя вспышка "Эфемериды" была достаточно яркой... - Секунду его лицо
оставалось каменным. - Четыре человека ушли из жизни, а живые обязаны
бороться до конца. Таков закон, товарищи. Мы сами его создавали. Будем же
поступать так, как он велит. Теперь о нашем положении. Все понимают, до чего
кстати оказалась наша экскурсия на вспомогательную ракету... А Бег успел
рассказать о ней главное. Увы, применительно к нашему положению оно состоит
в том, что на этом кораблике далеко не уплывешь, и сейчас могу сказать
откровенно: чудо, что мы сюда-то добрались... "Поиск" поведал о планете и
много, и мало. Известно: здесь нет опасной радиации и вообще ничего,
могущего повредить здоровью человека. Мы весим столько же, сколько весили на
Земле. Нам не придется привыкать к иному, чем на родине, суточному циклу, а
два солнца вместо одного - тоже не очень существенно и даже не составляет,
как все, вероятно, успели убедиться, особых неудобств. Привыкнем, и замечать
перестанем. Вместе с тем мы знаем о планете ничтожно мало. Прежде всего -
есть ли тут жизнь? Здравый смысл обязывает не исключать худшее: жизнь
существует и к тому же в формах, которые могут нам не понравиться. Но,
во-первых, я предполагаю такую возможность, единственно следуя инструкции
Космического устава. Во-вторых, мы отлично вооружены - кстати, Челл, отдайте
пистолет, он вам больше не нужен, - и бояться нечего. Кроме одного
реального, хотя и потенциального пока что врага - дефицита воды. Я говорю
"потенциального", так как в принципе на планете не может не быть воды...
Отсюда - главная задача (не будет преувеличением назвать ее целью нашего
существования здесь на данный момент): найти родник, озеро, речку, колодец,
все равно что. Об остальном будем думать потом, однако в общих чертах не
мешает коснуться и более отдаленного будущего. Вслед за тем, как "Поиск"
выбрал маршрут и повел корабль сюда, наш славный командир Бег послал
радиограмму в направлении наибольшей вероятности прохождения пассажирских
космических трасс... Впрочем, ее запросто может перехватить и грузовик, а на
каждом из них есть аппаратура на такой случай: получит - перешлет куда надо.
Мало того, на подходе к планете Бег выбросил радиобуй, который стал ее
спутником. Словом, я ни на миг не сомневаюсь - рано или поздно нас найдут и
выручат. Нет в истории робинзонов, к которым в конце концов не приходил бы
корабль. Что касается пищи, то ее нам хватит до конца жизни (между прочим, я
намерен протянуть еще не менее полувека), потому что бедная "Эфемерида" была
буквально набита продуктами, и немалую их часть разместили в отсеках нашего
кораблика. Продукты везли впрок на Зеленый остров, а о воде, естественно, не
позаботились, там ее разливанное море... Вывод напрашивается следующий.
Давайте считать, что по дороге на Зеленый остров мы передумали - решили
пожить немножко на планете с более суровым климатом. А заодно поиграть в тех
чудаков, которым нравились необитаемые острова... Второе: завтра на рассвете
Бег Третий, Виктор Горт и Тингли Челл пойдут па разведку с единственной
целью - отыскать источник пресной воды... разумеется, попрохладнее и
повкуснее, иначе мы им объявим выговор, не так ли? - Коротко улыбнувшись,
заключил: - Отправление в пять ноль-ноль, возвращение - не позже полудня,
причем независимо от результатов экспедиции. - Тоном искреннего сожаления
Петр добавил: - С превеликим удовольствием прогулялся бы сам, да только годы
дают о себе знать... А ведь в кои веки раз удалось попасть на незнакомую
планетку! Как говорили древние, старость не радость...
Закончив столь прозаически свою программную речь, Вельд, увязая в красном
песке, поплелся в хвост ракеты. Уверен, вы сами оценили мудрость - без
всякого преувеличения! - слов и поведения "космического мусорщика". Не
требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить, как успокоились и
приободрились люди. А старый хитрец продолжал играть свою роль: его тяжелая
походка уныло оповещала всех о прожитых годах и застарелой усталости. Краем
глаза я увидел, как Сол Рустинг не без некоторой жалостливости поглядел
вслед Петру, а затем, расправив - насколько это было возможно - сутулые
плечи чиновника, мужественно улыбнулся Коре Ирви. Прежде чем скрыться за
тускло поблескивающим покатым бортом нашего ковчега, Вельд как бы невзначай
взялся большим и указательным пальцами за мочку уха. Человек, чья профессия
была связана с космосом, не мог сделать это случайно. Знак требовал:
"Внимание!" Внутренне подобравшись, я приготовился при первом удобном случае
пойти за ним.
Да, обстановка нормализовалась. Оживился, предвкушая утреннюю вылазку,
Тингли и уже рассказывал Коре и Рустингу что-то, судя по их реакции,
смешное. Я решил, что мой уход останется незамеченным, когда голограф кивнул
мне. Что ему надо? Против воли опять шевельнулась враждебность. Но Виктор
Горт улыбался приветливо, чуть смущенно, и я подошел к нему.
- Простите мою назойливость, - сказал он. - Хотелось вам кое-что показать.
Недоумевая, я последовал за ним. У входа в ракету Художник знаком
попросил остановиться, сам шагнул внутрь.
- Смотрите внимательно...
Выражение не свойственной Горту застенчивости не сходило с его лица. Он
стал перед креслом, которое по штатному расписанию "Эфемериды" было моим
рабочим местом, достал из кармана альбом- камеру; еле слышно щелкнул
миниатюрный механизм.
В лучах заходящих солнц, освещающих ракету, возникло изображение
астролетчика, распрямившего тело в стремительном прыжке. Он летел прямо на
меня и смотрел расширившимися глазами прямо мне в глаза. Юное смуглое лицо
было воплощением решимости, а тело - целеустремленного мышечного взрыва.
Кровавые отблески солнечных лучей, составлявших реальность нынешнего
момента, удивительно напоминали мерцание тревожного сигнала, кричавшего о
начале Распада там, на "Эфемериде", и я вновь испытал, только теперь уже
сознавая это, так как глядел на себя со стороны, властное, подавившее все
желание успеть. Во что бы то ни стало успеть к двери, прежде чем она
обрушится, отрезая ракету от гибнущего корабля, - к человеку за порогом...
Успеть - и спасти!
Изображение исчезло.
- Зачем? - грубо спросил я Художника. - Зачем и по какому праву вы меня
преследовали все эти дни, а сейчас демонстрируете свое великолепное
мастерство? Разве вам еще неясно, что мы - не друзья?
Он провел рукой по высокому, суживающемуся у висков лбу.
- Я же Художник, - сказал он так, будто это и объясняло все, и
оправдывало. - Думаете, мне приятно надоедать людям? По-моему, даже животные
ненавидят меня, когда я их снимаю... И вы меня спасли ведь...
И опять пришла мысль о тяжести, которую обречен нести на себе этот
человек.
Однако я вспомнил девушку, готовящуюся совершить поступок, и непримиримо
сказал:
- Все равно. Зачем это мне? Вы в таком плане не пробовали думать? И...
почему, откуда - Мтвариса?!
Я не хотел этого говорить, но не удержался. Горт вновь удивил меня:
- Вчера я это понял. Но рассудите, есть ли тут моя вина?
Нельзя было ранить больнее; он признавался: все было. Мне захотелось
ударить его. Я боролся с этим желанием не меньше двух секунд, и за это время
голограф успел сделать чудовищную вещь - вскинул камеру для съемки! Две
секунды истекли. Моя вспышка прошла. Виктор Горт разочарованно опустил
камеру. Он и не подумал о защите. Он увидел одно: перед ним мгновение,
которое необходимо остановить, и на все остальное ему было плевать.
- Вот видите, - оказал Горт опять таким тоном, словно дальнейшее было
ясно само собой. - Поверьте, нелегко жить такой жизнью, но это сильнее меня.
Ко мне вернулись гнев и возмущение:
- Ну и что? Мне-то какое дело?! Жалеть вас я не собираюсь!
Он досадливо поморщился:
- Не о жалости речь. Просто иногда нужно, чтобы тебя поняли. Вы -
поймете, я почему-то уверен.
Я сделал нетерпеливое движение.
- Подождите, - потребовал голограф. - Я показал вам свой снимок, который
считаю лучшим, и хочу объяснить, почему он получился.
Не знаю, что заставило меня остаться и слушать.
- Понимаете... - Выражение в упор на меня глядящих глаз было неожиданно
беспомощное. - Критики увлекаются вычурными формулировками, а газеты -
эффектными заголовками. Обычно это лишь уводит от главного. Криком тайны не
прояснишь... Однако красивая фраза об "остановленном мгновении" у них
получилась, потому что в ней выражена суть. Техника может делать чудеса и,
несомненно, достигнет высот, которые сегодня нам не снятся. Убежден, она
создаст изобразительные средства, перед которыми голография будет выглядеть
рисунком пещерного человека. Но неизменным остается главное - увидеть и,
применительно к моему ремеслу, не упустить... Все живое, неважно, великий
человек или двухмесячный щенок, переживает моменты, когда достигается
вершина самовыражения... Если б вы знали! - вырвалось у него. - Если бы
только могли представить, как мучительно жить в постоянном напряжении,
вызванном страхом упустить этот момент!.. Конечно, не любое самовыражение
достойно быть запечатленным. Но я обычно догадываюсь, стоит ли игра свеч.
Вот и с вами так было с самого начала. Правда, вы долго не могли стать...
настоящим, что ли. В вас была неуверенность, вы боялись собственной
искренности, опасались показаться смешным из-за "чрезмерной", как вам
представлялось, увлеченности делом, непосредственности и энтузиазма... Как
будто эти, делающие человека человеком (в числе прочих, разумеется) качества
могут быть смешны! - Горт игнорировал мое протестующее движение. - Я знаю,
что говорю, - помню себя таким же... Короче, вы "сидели не на своем месте в
театре". Позже увлеклись ролью космостюарда, играли - вполне искренне! - во
всеобщего благодетеля, опекали Кору Ирви, Сола Рустинга, из кожи вон лезли,
стараясь терпимо относиться к этому упивающемуся своими неудачами щенку
Челлу, так как вообразили терпимость служебным долгом. Ваших подопечных
умиляла эта трогательная заботливость, а вы, не замечая, были от себя в
восторге... Получалась до того противная сладенькая тянучка, что мне
хотелось запустить в вас камерой! Да уж слишком хорошо я знал, ни минуты не
сомневался (со мною так бывает), что все это наносное, недолговечное, - и
терпеливо ждал своего часа. Мне повезло: тревога вас преобразила, очистила
от поддельного - и я, само собой, "не упустил мгновения"...
"Повезло"?! - мысленно негодующе воскликнул я. - Он говорит о катастрофе,
в которой погибли люди, четверо людей!.." И тут же понял: глупо обвинять в
кощунстве Художника, одержимого вдохновением. Ведь он просто-напросто не в
состоянии связать два эти явления, они для него несоединимы.
Снова, как вчера, светила разом провалились за горизонт, и автоматически
зажглось внутреннее освещение. Виктор Горт молчал; у него было печальное,
бесконечно усталое лицо. Но мне ли его жалеть?.. Было противно ходить вокруг
да около.
- А Мтвариса?.. - спросил я. - Вы ее... очень хорошо знали?
- Да.
- И от вас она тоже... ушла сама?
- Нет, - тихо ответил голограф. - Это я ушел от нее. Хотя... Разве можно
сказать с уверенностью, кто уходит и кто остается?
Не о чем было говорить больше. Я ощущал пустоту и ничего, кроме нее.
Словно бежал из последних сил, больше всего на свете боясь, что соперник
раньше достигнет цели, - и вот там, куда мы оба стремились, Ничего не
оказалось...
Голос Вельда, звавшего меня снаружи, прозвучал избавлением.
Над планетой стояло небо, израненное чуждыми созвездиями. Всходило
крупное щербатое ночное светило; к счастью, хоть оно было одиноко. Даже в
его бледном свете поверхность приютившего нас небесного тела оставалась
красной, только уже не ржаво-кирпичной - черно-бурой. Воздух был недвижен.
- Хорошо, если здесь не бывает ветра, - сказал Петр.
Мы отошли от ракеты метров на триста. Она уютно светилась издали боковыми
иллюминаторами. Странно, что Вельд, запретивший отходить от ракеты даже
днем, затеял ночную прогулку. Ландшафт был совершенно однообразен, лишь у
самого горизонта отсвечивали в звездном сиянии контуры невысоких гор.
- Здесь, - сказал мой спутник. Не сразу я различил крестообразные следы
на песке. Разглядев же, весь напрягся.
- Ночью они спят, - успокоил "космический мусорщик" таким тоном, будто
остальное мне было давно известно. - Во всяком случае, до сих пор так было,
- небрежно добавил он.
Стараясь не выдать тревоги, я смотрел на Вельда. В бледном ночном свете
его лицо напоминало изваянное из самого твердого метеорного вещества лицо
Солдата Последней Войны - памятник на Земле, у подножия которого каждое утро
лежали охапки только что сорванных цветов, специально выращиваемых многими
для этой цели. И Петр Вельд улыбался!
- Что это, старший? - спросил я, понизив голос, впервые назвав его
высоким словом, потому что всегда боялся высоких слов.
- Не самое страшное, сынок. Не может быть самым страшным... Я так
полагаю, исходя из своего солидного опыта "космического мусорщика", или, как
принято романтически величать нашу профессию, рабочего Службы звездной
санитарии, - предостаточно разной дряни пришлось навидаться... Ну, давай о
деле. Зверюг, оставивших эти следы, я засек-таки на экране. Кажется,
хищники, создалось впечатление - из-за добычи дрались. Однако не ручаюсь,
поскольку толком разглядеть не сумел, чего стоят туристические инфракрасные
наблюдатели, тебе не хуже моего известно. Вот о размерах, пожалуй, можно
судить с уверенностью: чуть побольше теленка... Не слишком приятное
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг