Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   Кристалл второй. "УВИДЕТЬ - И НЕ УПУСТИТЬ"

   Две ярко-желтых звезды, питающие Жизнь в мире,  куда привели нас судьба и
"Поиск", взошли, однако время зноя пока не настало.  Мы устроились кое-как в
тени ракеты, при посадке мягко опустившейся на бок;  теперь она заняла такое
же положение, в каком покоилась, находясь в просторном чреве "Эфемериды".  Я
говорю "кое-как", надеясь, что вы представите тогдашнюю нашу реальность.
   Во все стороны уходила за горизонт кирпично-красная холмистая пустыня. По
крайней мере в районе,  где мы оказались,  она,  по всем  признакам,    была
мертва. Если не считать коротких темно- серых обрубков, нечасто разбросанных
вокруг, напоминающих видом моренные валуны, высотой до метра примерно...  Мы
не сразу удостоверились,  что имеем дело с растениями,   а  не  причудливыми
неорганическими образованиями. Для этого пришлось,  во-первых,  чертыхнуться
Петру Вельду,  эмпирическим путем убедившемуся,   что  у  основания  обрубки
покрыты  толстыми,    достаточно  острыми  колючками  (поэтому  их   назвали
"кактусами"), а во-вторых,  распилить пару-другую.  Таким образом получились
не слишком неудобные "табуретки" и обнаружилась возможность развести  костер
- разумеется,  только экзотики ради,  энергия у нас была в  избытке,    как,
впрочем, и почти все, необходимое для жизни.
   Вызывающе покосившись на Петра Вельда, Челл сказал:
   - В конце концов я могу отправиться на разведку и один!
   На этот раз я был с ним солидарен.  Начался второй день нашего пребывания
здесь,  а Вельд  по-прежнему  не  разрешал  отойти  от  кораблика.    Томясь
бездельем, мы места себе не находили.
   Рустинг в основном молчал,  а если заговаривал,    то  о  бесцельности  и
бренности земного существования.  Кора Ирви впала в транс.  Она  оживлялась,
только слушая Рустинга: больные речи напуганного маленького  человека  легко
находили отклик в измученной душе. Их я, разумеется, ни в чем винить не мог,
мне ведь были известны данные корабельной картотеки...   А  вот  Практикант,
хотя,  повторяю,  я разделял его нетерпение и тоже томился  от  бездействия,
возмущал вздорностью своих претензий - если кому- нибудь  и  надо  пойти  на
разведку, то, уж конечно, не ему...  Почему раздражал Вельд - известно.  Что
же касается Виктора Горта,  то  он  возбуждал  во  мне  откровенно  недобрые
чувства.  Это подчеркнутое спокойствие,  эта переполняющая его  перманентная
уверенность в собственной правоте... Правоте - в чем?!  Задав себе последний
вопрос,  я испытал прямо-таки пароксизм негодования,    даже  трудно  дышать
стало, - и, испуганный этим,  опомнился.  Да что же со мной творится?  Разве
все это, сидящее сейчас во мне, - я?!
   Рывком поднялся с обрубка "кактуса",   заставил  себя  сделать  несколько
глубоких вздохов-выдохов,  встряхнулся...    В  голове  приятно  зашумело  -
атмосфера была насыщена кислородом,  - прояснилось,  Я  повернулся  к  Петру
Вельду, поймал его взгляд, не тяготясь от мысли, что в моих глазах - просьба
о помощи,  молча спросил: "В чем дело,  что со всеми нами происходит?    Ты,
Петр, должен знать!"
   Не сразу,  не обращаясь ни к кому,  словно бы себе отвечая,  "космический
мусорщик" обронил:
   - Вот так и обстоят наши дела...
   Тингли Челл тотчас ощетинился еще сильнее.
   - Не соблаговолите ли прояснить глубинный смысл сей мудрой  реплики?    -
иронически осведомился он. - И вообще...
   - Кто мне дал право распоряжаться?
   - Именно. По-моему, в наших обстоятельствах у всех - равные права.
   - Пожалуйста,  не надо ссориться!..  - Лицо Коры  болезненно  исказилось.
Вмешался я:
   - "Эфемерида" погибла. Мы шестеро остались живы благодаря случайности,  а
еще больше - опыту и выдержке Петра Вельда.
   - Вы забыли о собственных заслугах, - ядовито вставил Тингли.
   Спокойно, Бег, сказал я себе,  спокойно.  Ты астролетчик и обязан быть на
высоте. Он бесится, потому что боится. Он имеет право бояться, а ты - нет.
   Стояла тишина - если иметь в виду живые голоса или хотя  бы  их  подобие.
Вместе с тем тишины, как ее понимают люди, не было: ровное,  еле различимое,
монотонное, слышалось сухое безостановочное шуршание.  Я не сразу сообразил,
что это,  нагреваясь и шевелясь под косыми,   однако  уже  ощутимыми  лучами
солнц,  Шуршит кирпичный песок.  Шуршит сам по себе,  ничто его не тревожит.
Кроме этих двух солнц. Мириады песчинок затаенно, злобно перешептывались,  к
чему-то готовились,  что-то недоброе,  гнусное замышляли...  Услышав в своем
смятенном  сознании  эти,    прямо  скажем,     неподобающие    астролетчику
метафорические словосочетания,  я удивился и устыдился в одно и то же время.
И - понял.
   Не было у меня никакого права осуждать  товарищей,    потому  что  сам  я
находился в таком же, как они, состоянии.  Чужая планета протестовала против
вторжения незваных гостей и старалась изгнать из своего лона. Если бросить в
холодную воду раскаленный камень,  то она зашипит,  заклокочет,  возмущенная
контактом с чужеродным телом,  и будет беситься,  пока не убьет  в  нем  жар
жизни, не погасит самобытность пламени...  Мертвая планета не желала принять
нас - дышащих, думающих, чувствующих, говорящих и своими голосами нарушающих
ее тусклое, шуршащее молчание... Опять увлекся, одернул я себя и сказал:
   - Нет,  не забыл.  Но речь идет не о чьих-либо заслугах.    Я  лишь  хочу
напомнить,  что опыт Петра Вельда дает ему в  данной  ситуации  больше  прав
решать, чем имеем мы все, вместе взятые. И скажу вам честно, Тингли Челл: не
хотел бы я сейчас быть на его месте... Словом, лично я готов выполнить любое
указание Вельда.
   - Я тоже. - Голос подошедшего Виктора Горта был негромок и четок.
   - А как же иначе?!  - встрепенулась Кора Ирви.  Затем  все  в  ней  опять
словно умерло.
   Тингли перевел дыхание, вытер пот со лба.
   - Эти два солнца...  - мягко начал Петр Вельд.  -  Этот  чертов  песок  и
огрызки бревен вместо нормальных деревьев,  этот зной,  которым небо  пышет,
несмотря  на  ранний  час...    А  ведь  мы  летели  на  Зеленый  остров   -
благословенную планету,  где полно безобидного  весёлого  зверья  и  птичьих
голосов,  где на каждом шагу журчат студеные ручьи...  Но попали сюда.  Ну и
что? Я знаю, вам кажется, что планета ждет, не дождется минуты,  когда можно
будет схватить нас,  стереть в порошок,  сжечь на медленном огне - и смешать
пепел с этой кирпично-красной дрянью,  которая имеет наглость называть  себя
песком...  Ну,  правду я говорю?..  Все  это  ерунда,    поверьте!    Нет  в
Пространстве планет-людоедок,    маскирующихся  под  кислородной  оболочкой.
Космос совсем не так коварен,  как  о  нем  часто  болтают.    Если  планета
непригодна для жизни,  она честно предупреждает об этом людей,  и тогда люди
посылают к ней автоматы или вообще от нее отказываются... Давайте-ка немного
подкрепимся, а потом будем по-настоящему думать и решать.
   Однако позавтракав,  мы ощутили огромную усталость - все еще  сказывалось
нервное напряжение от пережитого - и благополучно заснули.  В общем,    день
прошел без новых осложнений. А вечер принес неожиданные открытия.
   Мы коротали время как могли.
   Тингли попробовал рассказывать какие-то  истории  из  собственной  жизни.
Ничего путного не вышло. Не потому, что ему не о чем было рассказать. За три
года,  минувшие после  окончания  гуманитарного  университета,    Практикант
Общества попробовал себя  во  многих  областях  деятельности.    Он  пытался
работать в жанре люминесцентной живописи,  входившей последнее время в моду,
- и бросил это занятие,  не сумев сразу  достичь  успеха.    Снял  небольшой
голографический фильм из жизни подводной фауны,    не  привлекший  внимания.
Написал психологическую повесть,  которая не  удалась.    Тингли  привлекали
явления глобального масштаба,  но осмысление такого рода материала для  него
оказалось несовместимым с занимательностью  изложения  -  одним  из  главных
требований,  предъявляемых к литературно-художественному произведению,   так
как в противном случае оно не могло конкурировать с многочисленными  другими
средствами отображения действительности,   впечатляющая  сила  которых  была
огромна, ибо основывалась на невиданных достижениях изобразительной техники;
что касается глубины  и  своеобразия  мысли,    верности  жизненной  правде,
самобытности восприятия окружающего мира Художником,   то  они  давным-давно
стали непреложным законом творчества,  без этого пишущий человек  вообще  не
мог называться писателем. Тингли метался в поисках "настоящего дела" и успел
многое повидать.  Все это,  окажись оно в центре повествования,    было  бы,
безусловно, интересно. Но Тингли-рассказчик страдал неизлечимой болезнью. Вы
слушали его - и у вас появлялось ощущение, что во всех событиях, описаниях и
так далее по-настоящему важно  одно:  неповторимо  сложная  личность  самого
Челла, его потрясающе оригинальное отношение к вещам, тонкость переживаний и
незаурядность  неожиданных  суждений.    Остальное    было    второстепенно,
существовало лишь постольку,    поскольку  в  той  или  иной  степени  имело
отношение к нему самому.  Выходило  утомительно.    У  слушателей  рождалось
чувство смутной вины перед рассказчиком.
   Практикант это уловил,  прервал себя чуть ли не на  полуслове,    ушел  в
дальний угол, мрачно уселся в амортизационное кресло, превращенное в постель.
   Я попросил Петра рассказать что-нибудь о его работе. Он прищурился:
   - Стоит ли?  Мусор - всегда мусор,  даже если сгребаешь  его  в  космосе.
Среди нас есть дама,  а я,  хоть и изрядно постарел,  не забыл  еще  правила
хорошего тона...
   Отшутившись так, он снова застыл перед экраном внешнего обзора, продолжая
что-то выискивать в окружающей нас однообразной коричневой пустыне, хотя, на
мой взгляд, это было заведомо безнадежное занятие.
   Меланхолический взор Рустинга,  который  привычно  прямо  сидел  в  своем
кресле,  упал на голографическую камеру-альбом,  лежавший на коленях Виктора
Горта, - ни дать ни взять древний следопыт-охотник с винчестером.
   - А не согласитесь ли вы показать нам ваши снимки?
   Странная была у Горта улыбка.
   - Вряд ли они могут развлечь... Но если угодно - пожалуйста.
   В камеру,  как вам  уже  известно,    было  вмонтировано  и  проекционное
устройство.  Рустинг опасливо придавил кнопку...  Все мы  невольно  подались
назад,    чтобы  в  следующую  секунду  сконфужено  опомниться;      слишком
правдоподобной была иллюзия.
   В острые,   чугунно  отсвечивающие  черные  скалы  на  огромной  скорости
врезался аэрокар. Снимок изображал не катастрофу - испытание.  Я вспомнил: в
прошлом году газеты сообщали об изобретении,  практически сводившем  к  нулю
опасность для пассажиров,  если они попадут в такую переделку.   Однако  все
здесь,  в двух-трех метрах от  нас,    было  подлинным  -  яростная  встреча
несокрушимых тканей аэролета с гранитом,   сумасшедший  изгиб  сверхпрочного
материала,  противящегося громадной силе удара,  и несколько крупных,    как
спелые вишни,  высеченных при этом искр...  А за прозрачным колпаком -  лицо
пилота,  решившегося на безумный прыжок.  Его не назовешь маской,  хотя  оно
окаменело от напряжения.  В затвердевших  мужественных  чертах  -  спокойная
сосредоточенность человека,  выполняющего ответственную,  трудную работу.  И
только "вторым слоем" выписана готовность к встрече с  неведомым,    которое
таит в себе опасность, а может, и гибель.
   День кончился. Ворвались в иллюминатор пологие лучи двух солнц, разрушили
гармонию живых красок объемного изображения...  Мы помолчали,  возвращаясь в
реальность,  и Рустинг заменил изображение новым.    За  толстой  прозрачной
стенкой террариума изготовилась к прыжку кобра:  жутко  застывшие  блестящие
глаза,  неотвратимая угроза в грациозном наклоне сталь-вой пружины туловища.
От сочетания красоты со всепоглощающей злобой зябко становилось  на  душе...
Снимок назывался "Апофеоз жизнеощущения".  Что-то отталкивающее было в  этом
смешении противоречивых  категорий  -  должно  быть,    неестественность  их
сосуществования в едином образе пресмыкающегося.  Зло не  имеет  права  быть
красивым,  однако собравшаяся перед прыжком змея была красива,  и ничего тут
не поделаешь!  А вот название работы,  по- моему,  выражало холодный  цинизм
Мастера,  как бы благословившего синтез несовместимых свойств.  Виктор  Горт
сказал правду. Его произведения не могли "развлечь",  они не предназначались
для того, чтобы нести людям радость и отдохновение.
   - Как она отвратительна...  и смотрит прямо на меня!  - содрогнулась Кора
Ирви. - Ради бога, Сол, уберите эту змею!
   Рустинг поспешил выполнить просьбу;  при этом он  с  неумелым  осуждением
глянул на Художника.
   ...Голографические изображения,    а  вернее  -  живые,    переливающиеся
калейдоскопом чувств,  ослепительно яркие по необычайной  силе  воздействия,
пугающие своею подлинностью фигуры сменяли одна другую в тесном пространстве
нашего замкнутого мирка.
   Здесь были только люди и животные;  Горт не  признавал  неодушевленности.
Разные  по  содержанию,    однако  неизменно  яркие  куски  жизни   вызывали
мучительное ощущение причастности к ним.  И не встретилось ни одной  работы,
статичной по характеру.
   Грозная тишина раздумья, последнее колебание перед необратимым действием,
трагическая смятенность мыслей,  толкущихся в хаосе неверия и растерянности,
захлебывающаяся  в  безнадежности  нескончаемая  тоска,    отточенность    и
устремленность  ненависти,    алое  зарево    могучего    мужского    гнева,
разрушительный - или созидающий? - взрыв эмоций, боль и счастье мощно жили в
произведениях Горта.  И я,  кажется,  впервые осознал,  в  чем  величие  его
таланта и как громадна лежащая  на  нем  тяжесть.    Такому  человеку  можно
простить все,  подумал я,    ибо  в  любом  случае  -  даже  совершив,    по
распространенным меркам,  преступление - он будет наказан заранее,  авансом;
ибо, что бы ни сотворил он, нет на свете кары большей, чем непрестанная мука
обнаженной и беззащитной перед бытием души Художника.
   Светила чужой планеты зашли одновременно - будто двое детей,  взявшись за
руки, спрыгнули вместе с порога. Рустинг вновь включил проектор,  и я замер,
не веря глазам.
   Передо мной была Мтвариса - знакомо гибкая,    чуточку  угловатая,    как
подросток, у которого затянулся период формирования,  черноволосая...  Сразу
было видно: она давно уже стоит вот так неподвижно и не собирается  что-либо
предпринять,   словно  смирилась  с  большой  неизбежной  потерей  и  теперь
неспешно, как всегда добросовестно,  старается осмыслить совершившееся...  В
узких глазах нет ни печали,  ни обиды,    одно  легкое  удивление  человека,
понимающего,  что он еще не все понял до конца.  В  незавершенной  улыбке  -
вопрос и ожидание...  В общем,  стоит себе девушка,  от которой  что-то  или
кто-то ушел, и она не решила пока, насколько это важно.
   - Ничего себе девушка, - оценил Тингли. - Только... зачем она?
   Кора Ирви - она уже давно сидела рядом с Практикантом,   то  ли  случайно
переменив место,  то ли стараясь быть подальше от слишком  живых  гортовских
зверей и людей, - положила ему руку на плечо, объяснила мягко:
   - Она любит... И еще не знает, с ней ее любовь или уже ушла.
   Оказывается,    Петр  не  так  уж  неотрывно  наблюдал   за    панорамой,
развернувшейся на экране. Он простодушно одобрил:
   - Точно подмечено!  Ясное дело,  женщина не могла этого не увидеть...   А
девушка стоящая. Смелая, хорошая девушка... Гордая.
   Я молчал, все еще не в силах оправиться от неожиданности.
   Мтвариса - в альбоме Виктора Горта!  Откуда?..  Не психуй,   шевельнулась
трезвая мысль,  альбом голографа не донжуанский список;   мало  ли  где  мог
встретить ее Художник,  которого цивилизованный мир знал как  величайшего  в
истории искусства "охотника за мгновеньями".
   Кто-то стал за моей спиной. Я обернулся, и Виктор Горт спросил:
   - Вы ее знали?
   Мтвариса, потерянный мною дорогой человек,  вопросительно смотрела на нас
обоих. Внезапно я увидел, ради чего голограф схватил это мгновение. Все было
обыкновенно в ней,  все так,  как я рассказал.  Но  если  смотреть  долго  и
внимательно,  то рано или поздно нельзя было не сказать себе: "Как же  я  не
заметил сразу?!  Она пока не знает,  что именно произошло.  Однако,   узнав,
непременно совершит поступок".
   Будто подслушав, Вельд уверенно повторил:
   - Да, стоящая девушка. Уж она никого не спросит, как ей поступить, - явно
не из тех,  что требуют совета,  а потом на советчика сваливают вину за все,
если получится неладно.
   Отчетливо выговаривая каждое слово, я сказал Горту:
   - Я очень хорошо знал эту девушку, Виктор Горт.
   - А я думал,  что знаю...  Послушайте,  уважаемый  Рустинг,    давайте-ка
закончим представление. Вам не надоело?  С меня,  например,  достаточно.  Не
очень,  знаете,  приятно  в  течение  столь  внушительного  отрезка  времени
любоваться на собственные просчеты.
   - Просчеты?! - горячо и несомненно искренне воскликнул Тингли Челл.  - Да
если б я... вот так...
   - Благодарю,  - серьезно ответил голограф и без тени высокомерия добавил:
- Видите ли,  мы видим это с разных позиций...  Ну так что же -  потерпевшие
кораблекрушение отправляются баиньки?  Утро вечера мудренее  -  простите  за
банальность.

   И наступил третий день  нашей  робинзонады.    Теперь  уже  безоговорочно
признанный руководителем нашей крошечной колонии Петр Вельд  доверил  (после
некоторого раздумья)  Тингли  Челлу  единственный  ультразвуковой  пистолет,
оказавшийся  в  ракете,    и  Практикант  принялся  с    упоением    крушить

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг