первая фраза после прикуривания.
- Да? Нет ничего проще - я видел твою, - ответил он. Я удивился. Этого
просто быть не могло.
- Ну, в смысле, с чемоданом, - пояснил он.
- Да нет. Это я просто помогал одной женщине, - торопливо заговорил я.
Лацман как-то по-особому напрягся, словно собираясь перейти к словесной
атаке. Я с трудом это перенес и выговорил довольно легковесно, глотая
истерический комок:
- Я - режиссер, - С легким взмахом руки. Нет, я даже чуть-чуть присел.
- Встань, не унижайся, - проговорил он, проводя рукой мне по плечу. - Я
понял тебя.
- А еще у меня есть сценарий, - добавил я уже смущенно. О машине ни
слова.
14.
Я был летающим. Неловко говорить об этом, потому что все, что
запечатлелось - не отличалось от обычного задирания ног. Хотя в этом было
что-то такое знаменательное, словно это была вырезка из газеты 20-летней
давности. Я только боюсь, что самым дрючным образом сам себе перестану
верить. Такие полные губы, глаза подведенные ретушью и сочувствие в
раскинутых ладонях, почти сожаление о случившемся. Хотя я и хотел этого сам.
Чего именно - не помню. А все остальное - подтерлось со всех сторон. Мало
чему теперь можно верить - фотографию ведь тоже не я делал.
15.
Я даже боюсь говорить об этом, но ее привлекательность заключалась в
том, что на ней не было никакого платья. Она обычно носила брюки или джинсы,
которые так безостановочно определяли ход ее бедер и плоскость живота, что я
не переставал говорить ей:
- Марина, в твоем туалете чего-то недостает, тебе не кажется? - И все
это в какой-то парализованной манере, со сведенными ногами и свернутой набок
головой.
- Тебе, наверное, просто кажется, что я не одела чего-то? - спрашивает
она.
- Нет, я именно говорю о том, что уже все есть. Но лишней детали здесь
было бы просто не втиснуться, - путано обЦясняю я.
- Ничего страшного, - неопределенно замечает она.
- Как это "ничего страшного"? - восклицаю и беру ее больно за запястье.
- Я же вижу, что здесь чего-то нет. Не буду же я тебе врать. Я хочу, чтобы у
нас была хоть какая-то взаимность в этом вопросе. Я не требую, чтобы ты
накинула плащ или примерила юбку подлиннее. Кстати, она бы тебе пошла. И тут
я остановился, потому что Марина уже пару секунд интенсивно смотрела совсем
в другую сторону - туда, где без толку слонялись молодые люди.
- Марина, куда ты смотришь? - внимательно спросил я.
- Что? - рассеяно переспросила она. - Ах, да. Платье, длинная юбка. Я
сосредоточился и подумал про себя: "Ничего, что она такая рассеянная.
Главное, что у нее все-таки положительный характер. И она запросто завтра
сделает мне какую-нибудь услугу. Просто за так. Она добрая". Больше я ничего
не буду говорить по этому поводу.
16.
Слитный облик. Нельзя поверить, что оно (лицо) одно. Я и не верю,
собственно. Приди приходя. Что я ей сделал? Что она мне сделала? Хорошо бы
еще, если я был бы ко всему этому равнодушен. А я ужасно неравнодушен. Почти
застенчив. Она что-нибудь обо мне знает? Пожалуй, слишком поверхностно.
Глубоко знать не надо. Никого. Однако, если внимательно посмотреть на этот
вопрос, то ее напутственность мне даже импонирует. Ведь она готова к
простому взаимодействию? Да, не без этого. То есть в иной момент я даже могу
на нее рассчитывать? Да. Чуть-чуть маразма и валяйте. Вот. А ты говоришь
многолика... Сразу многое вспоминается. Сразу. Прежде, чем начнешь простой
человеческий разговор. Хотя с такими людьми ничего человеческого не
получается.
17.
Леша Лацман, по кличке "И-а", сидел спиной к отсутствующим в своем
летнем костюме и перебирал у себя в столе какие-то бумажки. Я подошел и
осторожно до него дотронулся. Он вздрогнул и как-то из-под низа повернулся
ко мне, показывая свои невидящие глаза, то есть он все-таки что-то видел, но
у него было, по-моему, процентов 10 от нормального зрения.
- Ты пришел? - спросил он своим сухим голосом.
- Да, явился.
- Садись, пока я копаюсь.
- Что-нибудь потерял?
- Кремень. Был где-то тут. - Он поднес почти к самым глазам обломок
грифеля и протянул его мне. - Посмотри, это не он?
- Это грифель.
- А, черт.
- Тебе для зажигалки?
- Ага.
- Наплюй, я тебе спички дам.
- Да не надо, я только что зажигалку заправил.
- Давай, я тебе помогу.
- Давай, а то я не хера не вижу. Я заглянул в ящик стола и увидел,
сколько там всякого хлама.
- У тебя, что здесь - мусорный ящик? - спросил я.
- Ага, - радостно закивал Лацман. - Ты не знаешь, кремень магнитом
притягивается?
- По-моему, нет. - Тогда скажи мне, можно что-нибудь вместо кремня
вставить?
- Если только палец, - ответил я.
- Жалко. Лацман задумался.
- Знаешь, хрен с ним с кремнем.
- Уверен?
- Абсолютно. Похоже, он снова прозрел.
18.
Почему-то и она тоже сидела передо мной нога на ногу. И в этой посадке,
возможно заимствованной у раскрепощенных богемных русалок, была нарочитая,
вызывающая независимость. Но я не хотел, чтоб эта манера, превратила нашу
беседу в дистанционную перекличку, я хотел подвинуться к ней поближе,
заглянуть ей в глаза, провести рукой по колену. Но сразу этого сделать было
нельзя. Поэтому я начал издалека, с озабоченной, невнятной физиономией и
невозмутимостью в голосе:
- Марина! На меня смотрят как на человека готового и склонного
настраивать кого-нибудь в свою пользу, переубеждать и вообще навязывать
что-то негодное и даже, если я этого не могу пропустить мимо себя, доводить
до истерики. Все это неправда. Я даже удивляюсь, как люди могут вообще такое
думать. Но есть в этом и доля правды, ведь истерика, к примеру, свойство
совершенно определенных людей. И говори им хоть что угодно или молчи на том
же самом месте - они все равно заведутся, будь я даже безобидным как этот
стол. Она располагающе улыбнулась.
- Нет. Я так не думаю. И вообще ничего подобного о тебе не слышала.
- Замечательно! - воскликнул я и вскочил со стула. - Замечательно. Я не
кажусь тебе страшным и это нормально меня организует.
- Во всяком случае, я не собираюсь таиться, - проговорила она грудным
голосом. Я в подтверждение покивал ей, прикрывая глаза, и, облокотясь на
книжный шкаф, проговорил, как бы между прочим:
- А вот это все твое. Она мягко поднялась и подошла к тому месту, на
которое я неопределенно указывал. Она оглядела ярусы книжного шкафа сверху
до низу и обратилась ко мне:
- Я собственно и зашла за этим.
19.
Без лишнего не может быть и нужного. Восемь светофоров из последних сил
сигналили о приближении этого незримого Лишнего. Я стоял, глядя в окно, и
ждал его появления. Должно быть, ему надлежало появиться в один из тех
моментов, когда линия огней сомкнется у меня на глазах, и я в этом пунктире
обнаружу навязчивый образ огненного круга. Я переместил свое тело на 10 см.
вправо и среди больших и малых наслоений наткнулся на острый угол - обычный
письменный стол, на поверхности которого я обычно развертываю свои
скольжения, на гладкой, как стекло, поверхности. Я отвожу назад торс и
голову и вдруг слышу в неизреченном эфире десятка два сбивающихся голосов.
- Полейте на меня, я самая красивая, - говорит один голос, и я
наклоняюсь в его сторону.
- Примите вправо, я испражняюсь! - кричит другой.
- Отрепетируйте, пожалуйста, это место, - скользит третий, и я понимаю,
что попал в умопомрачительный хаотический бардак. Мне на голову натягивают
полиэтиленовый мешок, и я обЦявляю:
- Примите меня, как слово. И тогда все они становятся тише. Я с
удовольствием замечаю этот момент, потому что во всем однообразии всегда
найдется одна одухотворенная фраза.
20.
Переплетающиеся ресницы не давали мне точно определить расстояние. Я
уводил голову, от внутреннего напряжения сводило руки, которые судорожно
цеплялись за подлокотники. На этих же руках я поднялся, удерживая туловище
прямо, и перенес ноги на свободное место.
- Стоп! Я сама принесу, - сказала Марина и протянула мне...
- Что это? - спросил я.
- То, что ты пытался увидеть. Теперь я посмотрел на нее бессмысленно,
конечно. Она действительно серьезно на меня смотрела.
- А почему ты суешь мне ЭТО в руки? Спрячь в передник и никому не
показывай, - выговорил я, надеясь на ее понимание. Она замотала головой,
словно задыхаясь, раздираемая каким-то сомнением.
- Я ЭТО положила бы и за пазуху, если бы тебя здесь не было, - с трудом
обЦяснила она, и я увидел, что она чуть не плачет.
- Почему? - делано удивился я, хотя знал, что удивляться здесь,
собственно, нечему. Тут на несколько секунд выглянуло солнце и осветило ее
глаза - незначительная деталь. Я захотел ей помочь.
- Положи, положи, - повторил я , но не сказал куда, подразумевая выбор.
Она разжала ладонь, и ее длинные красивые пальцы натянулись, как струны.
- Ну? Она молчала.
- Ну хорошо, - сдался я. - Дай ЭТО сюда. Она коротко поцеловала меня,
так что я вздрогнул, и вскочила на стул. Я увидел ее рост и отчаянную
красоту. Вот зачем женщин надо возносить на пьедестал.
- Видишь мою стать? - как-то по особенному обратилась она и изящно
провела по волосам. Я сглотнул от волнения и только после выговорил:
- Самая подходящая...
- Я не буду морочить тебе голову. У тебя это лучше получается.
- Да, наверное, - поспешил подтвердить я. Она снова с большим смятением
повела головой:
- Видишь ли? Я буду говорить то, что считаю нужным.
- Да! - Я принимал это как приговор.
- Все, что мне про тебя говорили, оказалось правдой. Мои руки выше
локтя во всей своей беззащитности тянулись и производили строго вертикальную
жестикуляцию. Что это, если не театр Вупперталя? И я качался на своих
плечах, как повешенный или утопленник, и волосы действительно стали мокрыми.
- Почему же ты молчишь? - спросила она.
- Я думаю, что меня поперхнуло на ровном месте.
- Тебе довелось... на тебя накатило... О большем я знать не хочу.
- Вот! И я такой же... Но почему?
- Ты хочешь знать почему?
- Да, - твердо ответил я.
- Все дело в физиологии, той самой, о которой ты говорил. Извращенный
вкус плюс слишком большое внимание к деталям.
- И все?
- Пока я больше ничего не придумала.
- Ну это все ерунда. Потому что это слишком сложно.
- Конечно, конечно.
- Итак, обмен веществ, непродолжительный сон, потные ладони...
- Да, милый, потные ладони.
- Вот это и все?
- Предостаточно.
- Слушай! - вдруг закричал я. - Не знаю, что вы там со своим
Лукиным-Лацманом хотели из меня сделать. Только я рано или поздно до этого
додумаюсь.
- Умаляю, Костя. Мы, по-моему, все это уже обсудили.
- Черта с два! Я ничего не понял. И тут вовремя появился Мишка Лукин.
21.
Я забрезжил, как свет, я отнялся от самого себя и стал неизреченно
смолкнувшим. Ровно, постепенно, куда ни кинь. От меня осталось совсем
немного. Я сохранил малую часть. На меня смотрели с интересом, когда
смотрели, а когда нет, тогда и я был неразличим.
22.
Миша Лукин имел длинные руки и большую чугунную голову. Он сидел
напротив меня, прямо через перегородку, и смазывал суставы вазелином. Я
боялся и подумать об этом: "А что если вот эти масляные пальцы начнут
листать томик Георга Гейма? Нет, это немыслимо!"
- А что, я смог бы перелистать Георга Гейма, - сказал он уверенно. -
Меня часто об этом просят, например, пройтись по железной лестнице, по
железной трубе, - продолжал Миша. - И если бы это не был мой родной город,
то я, как джентльмен, свернул бы по тротуару.
- Мимо восьмого дома? - переспросил я.
- Вот именно. Мимо банка, 48-го и 8-го дома. Эта улица хорошо мне
знакома.
- Но ведь, если не ошибаюсь, там нет никаких перил, ограждений,
котлованов и прочей чепухи, от которой колени и локти пухнут? - спросил я,
намереваясь поднять собеседника до более значимой идеи.
- Да! - неуверенно, но твердо согласился он.
- Тогда, сделай милость, обЦясни мне дураку, с чем связано твое
отрицание. Лукин заерзал на стуле, по-ученически поджимая под себя ноги.
- Ну... это мое основополагающее сознание, - сказал он, крепко выкрутив
слог. Я встал и подошел к темному окну.
- Ничего не понимаю, - произнес я задумчиво, глядя в темноту. - Стало
быть, ты там один такой остался.
- Как есть один, - по дурацки поддакнул Миша.
- И, стало быть, ты-то и находишься на этом самом месте, на которое мне
неоднократно указывали?
- Да, и не спроста, - ответил он. - Место-то необычное. Встанешь к нему
лицом и словно солнце перед тобой, поворачиваешься боком: Мачу-Пикчу - оно и
есть Мачу-Пикчу.
Я задал ему еще несколько вопросов, после чего друга моего повели и
повели в сторону наибольшего самоосознания. Это буквально. А на словах - его
вывели в другое измерение.
23.
Ногти на ногах иногда покрываются таким бронзовым налетом. Я снимаю
носки, леплю комок и забрасываю под кровать. Там они наскакивают на целый
склад носок и зарываются в пыли. Я шевелю пальцами, гляжу через них на свет.
И вдруг выношу для себя странное умозаключение. Я здесь без друзей (Лацман и
Лукин не в счет), без достойной компании сверстников, без цели и ясности.
Остается, подминая под себя ложе, крутить в воздухе ногами - делать
упражнения для укрепления мышц живота. Много ли пройдет времени, прежде чем
что-то изменится, пока появятся результаты? При тесном общении с новой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг