- И сейчас же он должен послать письмо в нашу газету со всеми
подробностями ваших жилищных условий и просьбой помочь. У твоего отца
небось и боевые ордена есть?
- И боевые, и трудовые...
- Тем более. А дальше уже дело техники.
- Какой техники?
- А для чего у нас существует Группа Жалоб? Я пару лет работал в
отделе писем, - сказал Марьин. - Половина писем приходит к нам со слезными
молениями о жилье... И многим помогаем... как раз наши юристы и Группы
Жалоб и занимаются исследованием аргументации просителей. И не слишком
редко они - авторитетов газеты, собственным юридическим умением - жилье
выбивали. Скольких осчастливили...
- Но я-то - свой, - засомневался я. - Тут какая неловкость выйдет...
- Здравствуйте! Ты уволишься! Ты будешь в Сибири на ударной стройке,
- сказал Марьин. - И уж какие неловкости? В случае с твоими-то родителями!
Из газеты в райисполком пойдет бумага с печатями, телефоны там
затрезвонят, и люди наши станут наезжать туда за объяснениями. А то и в
Моссовет к Промыслову пойдет документ за подписью Главного. Я и Башкатова
подключу к делу, он малый дошлый...
"Дошлый-то он дошлый, - подумал я, - а вот себе квартиру добыть не
может... Как, впрочем, и сам Марьин..." Но вдруг сейчас воодушевление
явилось Марьину именно из-за его желания хоть чужую тяготу растормошить и
развеять, коли уж свое житейско-жилищное благополучие не удается
выстроить? Тут и намерение привлечь к делу дошлого малого Башкатова
становилось объяснимым. Сами маемся и далее маяться придется, так отчего
же не подсластить фортуну другому, в равных с нами обстоятельствах судьбы,
если можем? Никогда ранее я не видел Марьина игроком. Глаза его горели,
вот-вот и он, пожалуй, побежал бы к Башкатову - с идеей, но Башкатов
сейчас в больнице ©6, с впиявленными в него датчиками (выяснилось позже)
крутил педали мнимого велосипеда.
- Но мысль плодотворная насчет квартиры-то, - Марьин говорил уже
остывая.
Он сел за стол, рука его потянулась к пластмассовому орудию письма,
двадцать миллионов танцующих каждый вечер соотечественников снова стали
для него реальней всего в мироздании. Но он сказал:
- Василий, я ни о чем не забуду. Как только решишь уезжать, дай знать.
- Спасибо, - сказал я.
В коморке своей я несколько опечалился оттого, что Марьин не стал
расспрашивать меня о степени серьезности моего положения, не принялся
успокаивать меня или даже отговаривать от безрассудного или панического
бегства. И конечно, мне хотелось услышать от него, я осознал это именно в
коморке, доводы в пользу необходимости моих занятий журналистикой. Мол, у
тебя получается. Мол, в публицистике ты и найдешь жизненное призвание. И
т. д. Однако ни успокоения, ни уговоры, ни обнадеживания Марьин не
посчитал нужным произносить. Он был куда опытнее меня и степень
серьезности моего положения уяснил сам. Похоже, ничему и не удивившись.
Но утром печали мои прошли. Я начал храбриться, хорохориться и в
мыслях грозить невидимому Сергею Александровичу. Ужо ему! И уже понимал,
что стану отлынивать от решительных действий. В первые дни после
собеседования с Михаилом Башиловским на досках у пивного киоска я был в
напряжении и осторожничал. Поглядывал на сосульки и на балконы, откуда
могли свалиться кирпичи, булыжники или, предположим, гири. На тротуарах
был внимателен к движениям автомобилей и даже редких зимних
велосипедистов, чтобы в случае чего отскочить или отпрыгнуть. Пытался
обнаружить за собой хвосты, словно жил нелегалом вблизи баз
Североатлантического союза. Но сосульки и гири не падали, самосвалы в меня
не врезались, наблюдений за собственной персоной я не ощущал. А готовность
Марьина помочь с отъездом и устройством в охранно-надежных местах Сибири
меня и вовсе чуть ли не убаюкала. Предупреждение Башиловского было
реальностью, осознание этого я не отменял. Но вряд ли для Сергея
Александровича могло оказаться выгодным немедленное после эпизода с
Миханчишиным-Пугачевым силовое воздействие на ненавистного ему негодяя. "А
пошло бы это все!.." - вернулось опять ко мне. В конце концов я убедил
себя в том, что в связи с самыми разными причинами поспешать с отъездом
мне не следует. И не хотел я отъезжать.
"Нет, действительно, перезимую в Москве, - говорил я себе. - А то у
меня и вещей-то теплых по-настоящему. нет. А по весне и видно будет..."
В этом своем промежуточном состоянии на жизнь в редакции и на ее
людей порой я смотрел как бы со стороны. Я был здешний и уже не здешний.
"Что ты, Василий, такой заторможенный? - говорила Зинаида Евстафиевна. - В
мечтах, что ли, плаваешь?" - "В проруби я плаваю, Зинаида Евстафиевна, -
хотел было я ответить начальнице. - В проруби". Но промолчал.
Миханчишина я почти не встречал в коридорах и в местах заседаний.
Говорили, что он рвется в командировки. Отписывался он быстро,
корреспонденции его по-прежнему выходили бойкими, он разоблачал
бюрократов, казнокрадов, гонителей нового и незаурядного. Раза два я все
же видел его, он был в движении, несся куда-то с бумагами в руке, мимо
меня прошмыгивал, будто поспешая на самокате. Статьи его хвалили, отмечая
их гражданскую заряженность, и вроде бы хотели поощрить поездкой на
молодежный форум в Грецию. Издали видел я и Анкудину, она приносила
какие-то заметки в школьный отдел. Однажды (боковым зрением) я углядел,
как Анкудина под локоток прогуливала Юлию Ивановну в коридоре.
Бессловесные проходы Ахметьева меня никак не трогали и не озадачивали. В
горных высотах находилось достойное для него место. Единственно, что
хотелось бы мне (по глупому любопытству) узнать от Глеба Аскольдовича:
ходили ли среди доступных ему аристократов духа какие-либо слухи о казусе,
недоразумении со звонком сиятельнейшего Михаила Андреевича, и если ходили,
то что это были за слухи и с какими интонациями передавались. Но Глеб
Аскольдович во мне как в собеседнике не нуждался. И не нуждался в
будильнике и глиняных изделиях. А может быть, воспоминание о будильнике и
заставляло Ахметьева держаться от меня подальше.
Промежуточное мое существование продолжалось до февраля. Февральским
утром я вышел из метро "Таганская" с намерением дойти до Новоспасского
монастыря и Крутиц. В Крутицком подворье работали по выходным
реставраторы-энтузиасты под руководством легендарного Петра Дмитриевича
Барановского. О чем писал в газете Марьин. Он-то и посоветовал мне
поглазеть на Крутицкие красоты. В Новоспасском-то монастыре я побродил,
даже на стену его западную взобрался. А вот до Крутиц не дошел. В
монастыре, не раскуроченном, но запущенном, с обнаженными, помятыми
костями куполов, мне чрезвычайно понравились редко кем-либо посещаемые
уголки с контрфорсами между церквями и братскими корпусами, между собором
и трапезной. В их запущенности, в корявости, выбитости стен была
подлинность истории, отчего-то мне померещился юродивый Козловского,
плачущий о Земле Русской, о копеечке и не желающий молиться за царя-ирода.
В соединении старинных зданий, хотя бы двух, а в монастырях-то - и больших
числом, порой встречаются волшебные уголки, в которых напрочь отсутствует
что-либо нынешнее, и даже в разрывах их не углядишь и мельчайших примет
столетия, какое нынче на дворе. Они всегда возбуждали во мне тихие радости
и умиления... В размышлениях об этом я и шел к Крутицким переулкам. Некое
беспокойство, возникшее минутами раньше, от меня отлетело. Мне следовало
перейти улицу, ведущую к Новоспасскому мосту. Я все еще видел угловое
соединение трапезной и Покровской церкви и, дожидаясь переключения
светофора, думал: "Вот где надо снимать наше средневековье, "Князя
Серебряного" например..." Зажегся зеленый свет, и я поспешил к Крутицам.
Тотчас же я услышал нервное, женское: "Мужчина! Мужчина! Влево смотри,
влево!" Я оглянулся. На меня, сворачивая со стремнины улицы к тротуару,
несся грузовик. Думать о чем-либо было некогда, акробатом я считал себя
посредственным, так, попрыгивал в минуты разминок, да и одежды февральские
мешали резкости движений, и все же я в отчаянии чуть ли не совершил
полностью переворот назад, боком рухнул на тротуар, колеса грузовика
проехали сантиметрах в тридцати от моего плеча. Грузовик врезался в
дерево, но не остановился поврежденный, а на скорости вырулил опять на
мостовую и прямиком, Новоспасским гостом, полетел над Москвой-рекой в
сторону Кожевников. Ко мне бросилось человек пять, подымать, что ли, но я
успел подняться сам, стоял огорошенный и будто оглушенный. "Номер-то не
заметили? - раздавалось. - Номер-то?" Однако никто не смог запомнить номер
грузовика, вроде бы уралзисовского. Но номера на нем и не было. На заднем
же борту запомнилось выведенное мелом: "Транзит". "Пьянь! - восклицала
женщина, та самая, что выкрикнула мне: "Влево смотри, влево!" теперь она
отчего-то плакала и повторяла:
- Пьянь! Пьянь! Пьянь за руль садится и покалечит кого-нибудь! И
никому нет дела! Пьянь!"
Однако никакая пьянь за рулем грузовика не сидела. И мгновения
достаточно было мне, чтобы разглядеть за стеклом кабины моего бывшего
одноклассника Торика, то бишь Анатолия Пшеницына, с кем, имевшим тогда при
себе пистолет Макарова, судьба уже сводила меня в темени нашего двора в
Солодовниковом переулке. Нынче он не только явил мне свое лицо, но и
движения рукой произвел, явно рассчитанные на мою сообразительность.
Сначала были отмашки, затем пальцы его исполнили вращения возле виска.
Беспокойство, покинувшее меня в монастыре, понял я теперь, возникло еще у
Жеребцовской колокольни перед воротами в усыпальницу боярынь и царевен из
рода Романовых. Тогда, видно, уралзисовский грузовик тихо следовал за
мной, а я прогуливался беспечным туристом. Отмашки рукой Пшеницына могли
означать: "Проваливай! Проваливай!" и проваливать мне требовалось не от
Крутиц, а из Москвы. Вращения же пальцев вблизи виска разъяснялись для
меня так: "Ты что - идиот? Не можешь понять, как все серьезно?!"
Оставалось только гадать: исполнял ли Пшеницын решительное поручение, но
пощадил меня? Или же ему велели припугнуть меня и предупредить в последний
раз?..
Поблагодарив сочувствующих мне людей, осмотр Крутиц я, естественно,
отменил, и пошел, со вниманием поглядывая по сторонам, к станции метро. В
редакции мне тотчас бы поспешить к Марьину за сибирскими адресами, но я
опять взъерепенился. "Нет! Уж теперь-то точно - ни за что! Из Москвы они
меня не выгонят! Накось, выкуси!" Воинственным я вернулся домой. Засад во
дворе не обнаружил. На кухне сосед Чашкин покуривал. И оказалось, он меня
поджидал.
- Пляши, Василий! - засмеялся Чашкин. - Тебе письмо. "Вечерку"
вынимал. Смотрю, лежит. И не какое-нибудь, а из дальних земель. На
иностранных языках. Марку потом отдашь?
Могли последовать шутки Чашкина с погогатыванием насчет зарубежных
двоюродных сестер или даже шпионажа в пользу заокеанских империалистов, но
в последнюю неделю Чашкин хамить перестал.
Письмо было от Виктории Ивановны Пантелеевой.
Состояло оно (помимо приветствия) всего из трех фраз:
"Через три недели приеду в Москву. Вышла оказия. Мне необходимо
продолжить с тобой разговор. Вика".
Значит, эдак! Вика! Хорошо хоть не - Твоя Вика!
***
Тогда-то я и понял: из Москвы надо уезжать немедленно.
Завтра же.
Но понятно, что за один день я не смог бы ни собраться, ни оформить
бумажные обязательности расставания с газетой. "Ничего, - успокоил я сам
себя. - У меня же еще есть минимум две недели". И сам себе удивился.
Выходило, что из двух событий, по капризу или издевке судьбы совпавших по
времени, решающим для меня оказывалось получение письма от Виктории
Ивановны Пантелеевой! Грузовик Пшеницына смог меня разозлить. Значит,
необходимость продолжить со мной разговор, возникшая в Вике, была для меня
опаснее уралзисовского грузовика без номеров? Так, что ли? Позже
разберемся, пообещал я себе, позже...
Нелегкими вышли мои разъяснения причин ухода, из редакции и
стремительного отъезда куда-то на Восток. Матушка расплакалась, отец сопел
угрюмо. Довод: мол, заработаю на квартиру - пришлось отменить. Теперь
звучало: заработаю на машину. Хитроумие Марьина с планом нового похода
отца в райисполком не показалось старикам реальным. Однако, наверное, все
же из-за желания не расстраивать незадачливого сынка отец пообещал сходить
в казенный дом на Первую Мещанскую.
В редакции я полагал подать заявление с просьбой освободить меня от
занимаемой должности "в связи с..." и помалкивать. То есть если бы кто
поинтересовался, чего о я желаю отчебучить, я бы что-либо складное
наговорил в ответ. Но болтаться по редакции и объяснять, что и отчего, я
не был намерен. А в заявлении после слов "в связи с" перо мое буксовало. В
конце концов я вымучил банальное: "в связи с переходом на другую работу".
Помощница Главного Тоня Поплавская приняла мою челобитную, глазами и
губами изобразила недоумение и сказала лишь: "Передам". Я не сомневался,
что первым делом Тоня сообщит о моей бумаге буфетчице Тамаре.
- Ну что же, Куделин, насильно мы тебя удерживать не станем, -
произнес Кирилл Валентинович Каширин.
И никаких вопросов или намеков я от него более не услышал. Да и зачем
ему было меня о чем-либо спрашивать? Что бы он узнал для себя свежее? И
свое отношение ко мне он не пожелал нужным выказывать. А я в одно из
мгновений разговора посчитал, что Кирилл Валентинович вот-вот съязвит:
"Тебе, Куделин, небось в Москве гонять мячи тесно, тебе подавай сибирские
просторы! Что ж, смазывай ваксой бутсы!" Не съязвил. Но и руки не
протянул. Теперь мне было бы интересно узнать, что Кирилл Валентинович
истинно думает обо мне. И порадовал ли его или хотя бы принес ему
облегчение мой отъезд-побег?
Неуклюже-неприятным ожидался мне заранее разговор с моей начальницей
Зинаидой Евстафиевной. Ей-то врать или хотя бы фантазировать мне вовсе не
хотелось. Но никаких дипломатических исхищрений от меня не потребовалось.
Зинаида Евстафиевна заявила мне:
- Не юли, Василий, и ничего не придумывай. Нелегко при твоей-то
натуре. Я давно этого ждала. С того самого дня ждала, как тебя приказом
перевели сюда. И не совестись, что ты меня бросаешь. Сначала ко мне будут
подсаживать практикантов, потом кого-нибудь подберем. Я досадовать на тебя
стала. Здоровый мужик, думаю, что он торчит-то здесь? Пора бы
взбунтоваться! Против себя! Не против меня же! Против себя! Ты ведь и
теперь не взбунтовался. Тебя вынудили уйти и уехать. И хорошо, что
вынудили... Поезжай, сынок, поезжай. Поезжай, детинушка... Плечи
расправишь, узнаешь сотни судеб, может, и подлинно себя поймешь. И не
трусь! Не робей. Да что я тебя как малое дитя наставляю. Поезжай! Захочешь
- напишешь сам. Не захочешь - не пиши...
***
Прощальный мальчишник решили провести на квартире Сереги Топилина.
Благо тот жил возле типографской поликлиники метрах в двухстах от
редакции. Народу у Топилина набилось человек тридцать. То есть кто-то
уходил, кто-то приходил, но выпили со мной на посошок именно человек
тридцать. Явилась даже Лана Чупихина, попросив признать ее на полчаса
своим парнем. Из нашей футбольной команды не посетил собрание лишь Кирилл
Валентинович Каширин. Зато порадовал нас дружеским визитом Башкатов. Свое
отсутствие в газете он объяснил тем, что торчал вблизи Петрозаводска с
экспедицией дендрологов, его волнует судьба карельской березы. Но по
редакции-то растекалось: он по-прежнему на смотринах, но вроде бы при
нынешних посткоролевских конструкторах и смотрителях программ шансы
попасть на борт "Союза", как и у других журналистов, у Башкатова слабые,
почти нулевые, хоть наш Башкатов и понастырнее прочих... Был он скучен,
пил чуть-чуть, можно было предположить, что его ждут новые обследования
или угнетения организма в барокамерах. Но предложение Марьина выбить мне
(то есть моим старикам) квартиру через райисполком его несомненно
взбодрило или даже развеселило.
- Ба! Парни! - вскричал он. - Да это ведь замечательная идея!
Глаза его зажглись, палец принялся производить энергические движения
в правой ноздре. Ясно было, что затея с квартирой становится для него не
менее замечательной, нежели поимка снежного человека. Не важно (уже для
меня), что снежного человека он пока не поймал. Не важно. Дзержинский
райисполком ближе Памирских гор, и его-то бастионом овладеем штурмом! Или
измором. Я понимал, что Башкатова, как и Марьина, затея увлекала еще и
тем, что в ней как бы размещался их ответ Чемберлену, то есть К. В.,
Кириллу Валентиновичу с зависимой от него жилищной комиссией с их
улиточьей очередью, по коей и Марьин, и Башкатов жилье могли улучшить лишь
через два-три года.
- Но - тссс! - сообразил вдруг Башкатов. - Болтовню по коридорам не
разносить. Сделаем все тихо и несуетно. Создадим команду и запустим
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг