поводы для отлавливания здесь бомжа. Радлугин - он добродетельный, но
подвержен всяким неожиданным общественным порывам. И он был
самоназначенным Старшим по подъезду.
Пэрст лежал в получердачье.
Мебели стояли здесь все те же, неизвестно кем и без ведома ответственного
домового занесенные. Платяной шкаф. Тумбочка. Но что-то в получердачье и
изменилось. А что?
Пэрст лежал бездыханный. Но, судя по запахам и их оттенкам, он не помер.
Если, конечно, по условиям своего существования он не был нетленным. Башку
его прикрывал конус Железного Дровосека с кожаным ремешком под
подбородком, застегнутым, возможно, еще пальцами Шеврикуки. Исследователю
показалось, что голова полуфабриката уменьшилась, а сам он удлинился. Но
мало ли что может померещиться после застолий с Герасимом и Петюлей.
Вот и мнение о том, что Пэрст лежал упакованный или укутанный, возможно,
было ложным. Во что упакованный или укутанный? Ни во что. Или во всяком
случае - в нечто прозрачное или даже невидимое, не позволяющее себя
увидеть. В кокон! Но тут же он себя и поправил. Не в кокон. В капсулу!
Именно в капсулу!
Но не в ту капсулу, в какую отрядили Пэрста на столетия сидений Отродья
Башни в ожидании любознательных потомков. Та была похожа на футбольный
мяч, ее осквернили строительные мужики, и она проросла металлическими
прутьями с пивными пробками вместо листьев. Нет, посчитал Шеврикука, Пэрст
помещен (или сам поместил себя) в капсулу удлиненную, облегающую его тело,
уберегающую его до поры до времени от дурных воздействий.
До поры до времени? До какой поры? Сказано было как-то: до конца сентября.
Или октября. А нынче - август. Но что ему-то, Шеврикуке, сроки
полуфабриката?
Главное, что тот лежал утихомиренный, чистый, в свежем белье, не шумел, не
буянил, не издавал звуков и ароматов, какие могли бы привлечь ловцов
бомжей.
И Шеврикука покинул получердачье.
Покинул отчасти раздосадованным. Досады его имели происхождение
эгоистическое. Конечно, не из-за Радлугина и ловцов бомжей посещал он
Пэрста-Капсулу. Конечно, и здоровье подселенца он был обязан иметь в виду.
Судьба подселенца занимала его сама по себе. Но он и надеялся. В
особенности сегодня...
Ну что же, сказал себе Шеврикука, обойдемся без приспешников, без
помощников и тем более без советчиков.
А может, он все же прикидывается охолодавшим и бездыханным? Сам же,
стервец, вослед Шеврикуке глаз приоткрыл, а потом, язык в спину показав,
выругался небось единицами своего энергетического измерения и расхохотался.
Дуняша-Невзора поджидала Шеврикуку в Лавандовом саду невдалеке от
Купального пруда. Сегодня она более походила на больничную сиделку,
аккуратную и сострадательную. "Опять тоску нагонит?" - насторожился
Шеврикука.
- А что же ты не кормишь своих бегемотиков? - спросил он.
- Обойдутся! - сердито сказала Дуняша. - Слушай, Шеврикука, что ты
натворил! Отчего ты не вернул Петюлю на Лужайку? Как ты позволил ему пить
клей?
- Вот тебе раз! - удивился Шеврикука. - Ты меня не предупредила, чем его
поить, а чем нет.
- Да хоть бы и предупредила! Ты все равно бы поступил по своему самонравию!
- Что значит - по самонравию?
- То и значит! По самонравию!
"Это про Потемкина утверждали, - вспомнилось Шеврикуке, - ведет себя не по
законам, а по самонравию..."
- Самонравие - самодурство, что ли? - спросил Шеврикука.
- Твое самонравие - возможно, и самодурство! - заявила Дуняша. - Теперь
сам расхлебывай.
- А не ты ли подсунула мне Петюлю и посоветовала зайти в трактир?
- Я хотела тебе помочь! Чтобы Герасим разговорился, а ты бы из него
что-нибудь вытянул.
- Ну и что же натворил Петюля? Чем он теперь нехорош? И почему он не может
вкушать ацетоновый клей, коли он того желает?
- А потому, что не может. Ему запрещено. Его начинает лихорадить. И в него
входит Нерв. И сам он начинает взъяряться.
- Ты не забыла про бинокль?
- Не забыла...
- Так к кому вхож Петюля?
- А ты не знаешь?
- Не знаю.
- Ты дурака валяешь?
- Ладно... Гликерия держала в руках бинокль?
- Нет. Она не знает о нем. Это моя затея.
- Ты врешь.
- Я не вру.
- Так к кому вхож Петюля?
- К троим.
- Значит, насчет бинокля и Гликерии ты не врешь?
- Не вру.
- Ну и окончим на этом разговор.
- Хорошо... - Дуняша положила руки на колени. - Я вру. Гликерия
развинчивала и обнаружила...
- Бинокль беру, - сказал Шеврикука. - Насчет Петюли?
- Он вхож к троим. Определенным. Но он вхож и ко многим. К кому укажут. К
кому захотят. В этом его особенность и ценность. Сам же он увлечен
компьютерами. У него приятель... как это... Белый Шум... Слышал о нем?
- Слышал, - кивнул Шеврикука. - Он и мой приятель... А Петюля и Герасим?
- Не знаю. Восемнадцатый век. Меня тогда не было.
- Опять ведь неправда...
- Поговоришь нынче с Гликерией, и отпадут вопросы, - сказала сиделка и
помрачнела, будто вспомнила о своей больной, распластанной под капельницей.
- Ты сейчас поведешь меня к Гликерии? - спросил Шеврикука.
- А более и времени не будет.
- Но выходит, что Петюля-то - вредный. А ты его угощаешь ячменным зерном.
- Мои слабости. И Петюля вредный не всегда.
- Вредный, когда проявляет самонравие?
- И тогда тоже.
- А мне по душе слово "самонравие", - сказал Шеврикука.
"А Пэрст-Капсула - самонравный? Кстати, а не вхож ли в его сны, видения, а
может, и кошмары, его недомогания Петюля? С Белым-то Шумом они приятели...
Но вряд ли Дуняша ведает о полуфабрикате, уберегаемом нынче невидимой
капсулой".
- И где же теперь Петюля?
- На игровом поле. С Герасимом. Пока клей из него не выйдет и не опадут
раздутия, его к Лужайке Отдохновений не допустят, а ячменные зерна он
получать не будет.
- Экая досада...
- Ладно. Вести тебя к Гликерии Андреевне? Ты готов?
- Готов.
- Ты ее не огорчишь? Ты ее не обидишь?
- Не имею намерений. Бинокль у тебя? Или у Гликерии?
- У меня. Гликерия ничего бы не смогла пронести в узилище...
"Ну это, положим..." - хотел было возразить Шеврикука, но не возразил.
Принял протянутый ему перламутровый бинокль, рассматривать его не стал,
сунул в карман джинсов, пальцы его наткнулись на нечто твердое.
"Соска-затычка, - вспомнил Шеврикука. - Исключительно для правого уха..."
Ему опять захотелось вышвырнуть подарок Отродий, доставленный
Веккой-Увекой, но вызывать вопросы Дуняши он не пожелал.
Шли они уже с Дуняшей в березняке с ореховым подлеском, под ногами шуршали
папоротники, трещали белые подгрузди, и туман, туман опадал на них. "Я
дальше не пойду, меня не пустит, там впереди камни и пещеры, - прошептала
Дуняша. - Ты проводник. Ты пройдешь. Ты вызывался быть проводником. Ты
пройдешь?"
- Ты пройдешь? - спросила она громко, с сомнениями и испугом.
- Пройду! - сказал Шеврикука. - Поворачивай.
- Я буду ждать...
- Здесь не жди!
Туман затемнел теменью. Испугов Шеврикука не ощущал, не то было намечено
им предприятие, чтобы его сочли необходимым остановить капканами и
препонами. Дурацкий бинокль если и мог что-либо отворить, по уверениям
ослабленного меланхолией Иллариона, то не здесь и не сейчас. Сейчас же
следовало повторить опыт, начатый в трактире "Гуадалканал". Но там усилия
прилагались по пустяковому поводу - всего лишь расплатиться за себя и за
двух скромных в потребах собутыльников. Теперь же без шумов надо было
заменить взрывные устройства или хотя бы отбойные молотки. "Будем
ответствовать! - заверил себя Шеврикука. - Будем ответствовать!"
Дабы ответствовать, должно было обратиться не только к силам, какие и
обеспечили благополучный уход из американо-японского "Гуадалканала", но и
к своим долгосрочным обретениям. Что Шеврикука и сделал. Его тотчас
завертело, ткнуло головой в твердое, ушибло, но не одурманило болью, камни
же стали словно бы сыром, потом и плавленым, и творожным, Шеврикуку
проволокло сквозь сырково-творожную массу, не измазав и не забив ему нос,
рот и уши, а затем и вынесло в пустоту. Пустота была черной, явно
замкнутой пазухой в чем-то, пещерой или камерой, догадался Шеврикука. И
догадка его вскоре подтвердилась. А прежде он услышал женский вскрик, не
громкий, не истеричный, но скорее брезгливо-предупредительный, будто к
ноге кричавшей присоседилась мокрая мышь.
Без всякого разумного движения мысли Шеврикука выхватил бинокль, и тот
неожиданно испустил свет, не яркий, но давший увидеть женщину в монашеском
плаще с капюшоном. Бинокль словно бы вызвал другое свечение. Над
Шеврикукой, уткнувшимся в камни, возникло тюремное оконце с решеткой.
Женщина, хотя Шеврикуке удалось разглядеть лишь нижнюю половину ее лица,
была несомненно Гликерия. Но требовалось и подтверждение.
- Ты рада мне так, - сказал Шеврикука, - будто я и впрямь мышь.
- Шеврикука? - с удивлением произнесла Гликерия.
- Кто же еще? Ты что, меня и не ждала?
- Ждала, - подумав, ответила Гликерия. - Но с сомнениями.
Теперь Шеврикука разглядел камеру. Длинная, узкая. Пенал. Или часовня?
Гликерия сбросила капюшон, откинула голову и стала похожа на героиню
Флавицкого, измученную ужасами мира и оскорбленную подлостью известных ей
лиц.
- Ты прикована?
- Да. Я на цепи, - сказала Гликерия. - Здесь узилище.
- Сейчас я освобожу тебя. И выведу отсюда.
- Нет! Нет! Меня не надо выводить отсюда! И не надо освобождать от цепей!
- вскричала Гликерия чуть ли не в испуге.
- Но зачем я здесь?
- У тебя много времени? - спросила Гликерия.
- У меня времени мало.
- Тогда будем говорить коротко. И вопросов следует задавать немного.
- Но все же - из-за чего ты здесь?
- Не по своей воле. Из-за чужих козней!
- Из-за чьих? И в чем нарушена или уязвлена твоя воля?
- Если ты явился сюда мстителем или освободителем, - сказала Гликерия, -
твой приход бессмысленный.
- Что и зачем я должен делать? - спросил Шеврикука. - Нас могут слышать и
наблюдать теперь?
- Я думала: ты позаботился о том, чтобы не могли... - Гликерия будто бы
удивилась его вопросу.
Шеврикуке вновь пришлось обратиться к приданным ему силам.
- Так что и зачем я должен сделать?
- Если это не противоречит твоим отношениям ко мне, твоим желаниям, твоим
возможностям, я просила бы тебя, я умоляла бы тебя проникнуть в нечто,
добыть нечто, что обеспечило бы мне истинное положение и свободу, в
частности, от страхов и дурных обязательств.
- Наволочки хватит? - спросил Шеврикука.
- Что? Какой наволочки? Для чего?
- Для добытого. Мне в силу самых разных причин, не в последнюю очередь -
сословных, удобнее всего уносить добычу в наволочках.
- Ты балагуришь, Шеврикука! Ты смеешься... - И Гликерия расплакалась.
- Ничего подобного, - сказал Шеврикука мрачно. - Я не шучу. И ты бы могла
знать мои привычки. Но где уж тут помнить о них...
- Не обижайся, Шеврикука. - Гликерия шагнула к Шеврикуке, произведя звон
оков.
Шеврикука расстроился или даже испугался. Слезы уже состоялись, цепи
зазвенели, следом могли открыться нежности, и все пошло бы прескверно. Он
положил себе избегать всяческих проявлений чувствительности, чтобы не
мешать делу, он и держался, но теперь и сам шагнул навстречу Гликерии, дал
ей уткнуться ему в грудь и выплакаться.
- Все. Оставили, - сказал Шеврикука, отстраняя Гликерию. - Если я вспомнил
наволочки, значит, я настроен всерьез. Будь добра, излагай суть дела.
Суть дела содержалась в следующем. Гликерия, хотя и принадлежала к роду
Тутомлиных, из-за того, что служила в доме на Покровке привидением,
многого в этом доме не могла, не имела на то прав. Доступное простой
личности в силу установлений было недоступно ей. Под простой личностью
можно было понимать и Шеврикуку. Нарушение установлений каралось жестоко
(в узилище же ее затворили из-за других бед и злоключений, не расспрашивай
сегодня каких). Потому и простенький бинокль, шестистепенная штучка,
добывался известным Шеврикуке способом. Перед самым затворением в узилище
Гликерия все же отважилась и попыталась пробраться к покровским тайникам.
Однако во всех местах и щелях ее проникновений Гликерию словно бы током
отшибало. "К тому же я не такая, как ты..." - "Проныра", - подсказал
Шеврикука. "Нет, нет! - не согласилась Гликерия. - Просто ты лишен моей
щепетильности и многих моих ложных комплексов. К счастью, и Бушмелев по
установлениям не может проникнуть в тайники", - тут же сообщила она. "При
чем тут Бушмелев?" - насторожился Шеврикука. "Ни при чем, ни при чем! -
поспешила ответить Гликерия. - Но он может нанять..." Она замолчала.
"Пройдох, таких, как я... - хотел было продолжить за Гликерию Шеврикука,
но слово "пройдоха" в нем задергалось, подпрыгнуло и превратилось в
"Продольного". - Может, может! - убедил себя Шеврикука. - Надо тотчас же
действовать!.."
Стало быть, Шеврикуке, раз он взялся, предстояло проникнуть в тайники и
добыть... Последовали перечисления, какие скоро утвердили Шеврикуку в
мысли, что одной, даже и купеческой, первогильдийной наволочки ему будет
мало. Тут тебе хоть из купчихиной перины выпускай пух и закидывай перину
за спину.
- Но там, говорят, все давно выгребли, там ничего Нет! - убежденно сказал
Шеврикука.
- Есть, есть! - схватила его руку Гликерия. - И в кабинете-убежище Федора
есть, и в тайниках рядом с ним он держал реликвии своих дядьев и дедов.
Добраться до них никто не мог. Один лишь твой подселенец. Но он унес
только бинокль.
- А чаша? А клеть?
- Увидишь! Увидишь! Проберись!
- Проберусь! - заверил Гликерию Шеврикука. Он уже ощущал себя пробравшимся
и одолевшим неприятеля. О" сокрушил стены и расшвырял преграды.
Впрочем, надо было утихомириться. После следующих перечислений Гликерии,
прозвучавших деловито, Шеврикука почел нужным иметь еще две наволочки.
Особого упоминания удостоилась некая историческая булава. "Символ власти
военачальника", - вспомнился Шеврикуке вопрос недавнего кроссворда с
фрагментами. Чья это булава и какому воечальнику она теперь
предназначалась? Не новому ли воеводе? На вопросы о булаве и бочонке
Полуботка с золотом Гликерия отвечала нервно. Бочонка там действительно
нет, Мазепа его туда не завозил, а что касаемо булавы, то какая, чья,
кому, зачем, она все объяснит Шеврикуке позже, позже, позже! Сейчас надо
спешить. Согласен, кивнул Шеврикука. Как личное одолжение (а остальные -
не личные, что ли?) Гликерия просила отыскать одну миниатюру, ей очень
дорогую, она сейчас нарисует, где искать, картинка могла заваляться, на
ней - женщина на лошади, со шпагой в руке, ну, он сам увидит и поймет...
- Все, что ли? - спросил Шеврикука, как бы давая понять, что хватит, и так
добра тащить достаточно, нельзя пережадничать, тем более что надо спешить.
- Да, - сказала Гликерия. - Сейчас все повторю по порядку.
Повторила. Шеврикука шевелил губами ей вдогонку, укладывая в себе пункты
стратегемы. Назначенное к выносу из дома Тутомлиных его озадачило. Зачем
Гликерии столько всего, несочетаемого к тому же, будто она барахольщица и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг