Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
дверях и  приглашает в  зал  любого проходящего по  улице Цандера,  кто  ему
приглянется.  Он  застолья любил в  ту  пору  куда крепче,  нежели заседания
редколлегии.  А  потому и  продержался редактором полгода.  Душа его однажды
поутру находилась в рассеянном состоянии,  чутье притупилось, и он напечатал
какие-то легкомысленные или даже безответственные фотографии. Его низвергли.
"Ничего,  -  решил он,  - будет больше времени для настоящей литературы". Он
много надежд возлагал на свою прозу.  Но она шла трудно.  И  Игорь Борисович
оставлял на  столе чистую бумагу и  шел в  автомат на Королева,  тогда еще с
винными и коньячными кранами. Жена Оля стала его упрекать. Правда, говорила:
"Пей, но пиши. Я готова тебя кормить, но ты пиши". С работы Оля возвращалась
полседьмого.  Игорь Борисович каждый день спешил домой из  автомата к  пяти,
садился за машинку, брал том Платонова, перепечатывал из мастера страничку и
вечером предъявлял ее  жене.  Оля умилялась,  говорила:  "Вот видишь,  ты же
талантливый,  как ты пишешь! Неужели ты не можешь взять себя в руки!" Однако
потом и перепечатывать Платонова стало Игорю Борисовичу лень.  Ольга ушла от
него.
     Но давно это было. Лет десять назад.
     И  без  работы и  без  жены  Игорь Борисович существовал скорее весело,
нежели грустно.  В  автомате,  в ресторанах Останкина и Выставки он пребывал
даже  неким  героем  со  всякими  неправдоподобными легендами.  Многим  было
интересно  посмотреть  на  него  и  тем  более  напоить  и  накормить  Игоря
Борисовича,  эти люди и на могилу Сережки Есенина ездили с вареными яйцами и
белыми  бутылками.  Оставалось у  Каштанова  немало  влиятельных друзей  или
приятелей,  жалевших его, желавших вернуть Игоря Борисовича в большую жизнь,
они  устраивали ему командировки и  авансы.  Командировочные Игорь Борисович
охотно брал,  но  никуда не  ездил,  а  широко гулял.  Заключал и  авансовые
договора, однако не выполнял своих обязательств. На квартире его всегда было
шумно:  звучали и мужские голоса,  и, конечно, женские, и благородное стекло
звенело,  заставляя старушку,  подселенную к  Игорю Борисовичу после отъезда
Оли,  тихо сочинять в своей комнате жалобы на соседа. Иногда сердиты были на
Игоря Борисовича и  его  гости.  Кое-каких денег,  и  будто бы  немалых,  не
обнаруживали они,  случалось,  в  своих  карманах  и  бумажниках.  Некоторые
горячие люди  стремились что-то  доказать Игорю  Борисовичу кулаками.  Порой
готовы  были  сразиться с  Игорем  Борисовичем и  неудачливые мужья.  Дважды
наносили ему  тяжелые  удары  пивными  кружками по  голове,  вызывая  потерю
сознания.  Но Игорь Борисович выходил из больниц и  улыбался.  Он вообще был
обаятельный.
     Но  тут  в  судьбу Игоря Борисовича вмешались судебные исполнители.  Уж
очень он задолжал разным учреждениям.  И пришлось Игорю Борисовичу работать,
чтобы  расплатиться за  командировочные и  авансы.  Сначала он  был  устроен
мойщиком троллейбусов в  проезде Ольминского.  А  затем его направили ночным
сторожем в  павильон юннатов Выставки.  Игорь Борисович сокрушался,  что все
это  дела  не  творческие,   и  был  обрадован,   встретив  однокурсника  по
строительному институту.  Тот взял его к себе в контору. Был Игорь Борисович
разнорабочим, потом стал учетчиком, а потом и прорабом. Долги все еще висели
над  ним.  Но  надо  сказать,  что  в  последние месяцы Игорь  Борисович был
аккуратнее.  Не в  смысле внешнего вида.  Тут Игорь Борисович даже и  в  дни
безобразий был  опрятен и  красив,  всегда в  костюме,  белой рубашке и  при
галстуке. Нет, теперь он мог зайти в автомат трезвый, взять лишь пару кружек
пива и  ни с чем то пиво не смешать.  Говорили,  будто страсть его к Татьяне
Алексеевне угасала.  А  Игорю  Борисовичу пришлось многое  перетерпеть из-за
этой страсти.  Панякин развелся с  Татьяной Алексеевной,  но  все же пытался
вернуть ее в дом,  действовал и угрозами. Игорь Борисович вступался за честь
Татьяны Алексеевны, порой с нарушением правил, а потому однажды был увезен с
улицы  Королева в  известном направлении на  пятнадцать суток.  Потом  запил
Панякин,  был уволен из  милиции и  иногда братался с  Игорем Борисовичем на
наших глазах в автомате. И вот теперь Игорь Борисович начал жить аккуратнее.
Страсть  его  к  Татьяне  Алексеевне,   может,  совсем  угасла,  Татьяна  же
Алексеевна все  крутилась возле  Игоря Борисовича,  и  сейчас разговор их  с
расстояния представлялся нам нервным.
     - Вот, вот, опять! - быстро сказал Михаил Никифорович.
     - Что - опять? - спросил Лесков.
     - Кто-то окликнул меня.
     - Не слышал, - признался я.
     - А как тебя окликали-то? - спросил Лесков. - По имени или по фамилии?
     - Не по имени и не по фамилии, - угрюмо ответил Михаил Никифорович.
     В это мгновение Игорь Борисович Каштанов,  чуть ли не кричавший до того
что-то Татьяне Алексеевне, встал перед ней на колени, вернее, припал на одно
колено,  как подданный или как раб,  и замер на секунду с опущенной головой.
Татьяна же Алексеевна выпрямилась, застыла, будто дочь сандомирского воеводы
вблизи фонтана,  правую ногу выставила вперед и носком ее постукивала теперь
по  керамическому полу.  Игорь  Борисович поднял  голову,  протянул  руки  к
постукивающей этой ноге -  возможно,  в  то мгновение для Игоря Борисовича и
царственной -  и снял с нее туфлю. Тут в его движениях вышла задержка. Туфлю
он был вынужден поставить на пол и  обратился к  авоське,  висевшей на крюке
под  полкой,  вынул  оттуда бутылку портвейна "Агдам",  бутылку эту  открыл.
Татьяна  Алексеевна  держала  ногу  несколько  на  весу,  видимо,  не  желая
запачкать чулок.  Игорь Борисович наполнил туфлю портвейном "Агдам", бутылку
утвердил на полу,  поднял туфлю торжественно, будто держал в руке турий рог,
оправленный золотом,  и был намерен читать стихи, губы его шевелились, потом
он  церемонно выпил темно-красную жидкость и,  не  вставая,  преподнес туфлю
Татьяне Алексеевне.  Татьяна Алексеевна туфлю приняла. Рассмеялась зловеще и
с  силой с размаху туфлей ударила Игоря Борисовича по щеке.  Громко заявила:
"Так будет всегда!"  -  надела туфлю и победительницей отправилась к выходу.
Игорь Борисович вскочил, побежал на улицу за Татьяной Алексеевной.
     - Страсти-то какие!  -  сказал Лесков.  -  А ты, Михаил Никифорович, со
своими сигналами!
     Рассказывая об эпизоде с Игорем Борисовичем и туфлей,  я как бы выделил
его из  жизни автомата,  будто бы перенес его на сцену.  У  людей несведущих
могло возникнуть впечатление,  что жизнь в автомате прекратилась, все только
и были заняты отношениями Игоря Борисовича и Татьяны Алексеевны,  глазели на
них. Нет. Движение людей с кружками вокруг Игоря Борисовича не прекращалось,
если кто и смотрел на него,  то так,  краешком глаза.  Между прочим. Мало ли
какие драмы и  комедии могли произойти сейчас на  других площадках автомата.
Кому какое дело до  манер Игоря Борисовича!  Ну  хочет пить на  коленях,  ну
пусть и пьет.  Может, ноги его не держат. Это мы, знакомые Игоря Борисовича,
проявили к нему внимание,  и при этом нас более всего занимала мысль,  будет
ли пить Игорь Борисович из этой туфли... Однако выпил...
     - Фу-ты,  как  можно пить  из  такой разношенной!  -  поморщился Михаил
Никифорович. Михаил Никифорович был известен своей чистоплотностью, кружки в
автомате мыл минут по  пять,  хотя и  понимал,  что толку от  этого мало.  -
Пойду-ка я подышу свежим воздухом...
     Он  дышал,  я  беседовал с  Лесковым,  и  тут меня как будто бы  кто-то
окликнул.  Назвал по  имени и  отчеству.  Голос был  женский.  Я  оглянулся.
Женщины рядом не было.  Спросить Лескова,  окликал ли кто меня, постеснялся.
"Неужели это из-за тех четырех копеек?" - подумал вдруг. И сейчас же прогнал
нелепую мысль. Однако же кто-то окликал...
     Автомат был  уже забит.  Знакомые люди теснились рядом.  Кто-то  принес
кильку,  кто-то  болгарскую брынзу.  Пили уже пиво дядя Валя,  летчик Герман
Молодцов,  два брата инженеры Камиль и Равиль Ибрагимовы, Володя Холщевников
с  телевидения  -  тот  угощал  черными  сухариками,  приготовленными особым
способом,  с подсолнечным маслом и чесноком. Появились и таксист Тарабанько,
и усатый красавец Моховский, работник банка, он же пан Юрек, и тихий человек
Филимон Грачев.  Зашел на этот раз и Коля Лапшин.  Он,  как и дядя Валя, был
шофером и тоже имел склонность к фантазиям. Фантазии Лапшина от дяди Валиных
отличались.  Лапшина влекли иные, нежели дядю Валю, моральные ценности, иные
доблести  и  геройства.  Коле  было  тридцать четыре  года.  Однако  из  его
рассказов выходило,  что он  уже провел в  колониях особого режима не  менее
пятидесяти лет.  Убивал,  участвовал в групповых насилиях и разбоях,  грабил
банки. Некоторые слушали рассказы Лапшина внимательно и уважали его. Верили,
например,  что он  своим основным предметом может поднять ведро с  водой или
разбить граненый стакан.  Другими же  слова Лапшина брались под сомнение.  В
особенности дядей Валей.  Дядя  Валя  готов был  показать людям,  что  он-то
ладно,  а  вот  Лапшин по  всем статьям лгун.  Банков не  грабил,  никого не
насиловал и примерный семьянин. Сегодня Лапшин пришел сильно покорябанный. В
черных очках. И лоб его и щека были ободраны, а под глазом цвел синяк.
     - Асфальтовая болезнь? - участливо спросил дядя Валя.
     - Еще чего! - обиделся Лапшин. - Опять задавил.
     - Насмерть?
     - Насмерть.  Восьмой труп.  Дура баба.  Выскочила откуда-то, а там лед.
Она как на коньках и прямо под меня.
     - А морду где покорябал?
     - А я в столб.
     - Врешь,  -  сказал дядя Валя.  -  Восьмого давишь -  и  ни разу не был
виноват?
     - Ни разу. Они сами.
     - Дурочку-то не валяй! Мордой вчера проскребся по асфальту. А нам лапшу
на уши вешаешь. У тебя и фамилия такая - Лапшин!
     - Да ты! Да я тебя!
     Их разняли.  Лапшин еще бурчал что-то, а в зал вошли Михаил Никифорович
и  Игорь Борисович Каштанов.  Каштанов был по-прежнему возбужденный.  Минуты
через две  в  автомате появился Собко,  можно было предположить,  что в  его
кейсе,  как и  всегда,  лежит купленный по  дороге килограмм трески горячего
копчения в сетке. Так оно и оказалось. Треска была предложена нам.
     - Ты  что  как  обиженный воробей?  -  спросил Собко  Игоря  Борисовича
Каштанова.
     - Они нынче вино "Агдам" из туфли пили, - сказал Михаил Никифорович.
     - Пил!  Ну пил!  -  взорвался вдруг Игорь Борисович.  -  Что ты,  Миша,
понимаешь!  Что  ты  видел  в  своих  курских деревнях!  -  Игорь  Борисович
размахивал руками, движения его были красивыми. Как бы поставленными.
     - А что же это вы туфлей по лицу схлопотали? - не выдержал Лесков.
     - Ну...  -  сник вдруг Игорь Борисович. - А-а!.. Мне жалко ее... Да что
говорить!.. Тут такой узел... И не развязать и не разрубить!..
     И  на  глазах Игоря  Борисовича появились слезы.  Всем  стало  неловко.
Кто-то  пошел  за  пивом,  тихий  человек  Филимон Грачев  достал  вырезку с
кроссвордом,  многие сразу принялись гадать вслух,  какой же  такой персонаж
пьесы Островского "Без вины виноватые" из пяти букв.
     - Серова нет,  -  сказал Собко,  - а он просил напомнить, что известное
событие у него в субботу в четыре часа.
     Все зашумели, заговорили о шапке.
     - Подумаешь,  пирожок из каракуля! - сказал Лапшин. - Я однажды на спор
съел радиолампу.
     - Крошил, что ли, и глотал? Какую лампу-то?
     - ЛД-34. Не крошил, а прямо жевал.
     - Врет он! - обрадовался дядя Валя. - Он хлеб-то губами мнет. И лапшу.
     - Я вру?!  -  вскипел Лапшин.  -  Да давай мне прямо сейчас лампу! Хоть
целый приемник!
     - Опять, - тихо произнес Михаил Никифорович.
     - Ты что?
     - Опять кто-то зовет меня...
     - Тебе, Миша, действительно лечиться надо. Малинки бы тебе на ночь...
     Но тут странная сила подняла, подбросила Михаила Никифоровича, повлекла
его ввысь, несколько секунд на глазах у публики, растерянный, он висел возле
самой чеканки и  мог  даже  коснуться волшебной кружки с  курчавой пеной,  а
потом был опущен на пол.
     Хорошо хоть, Лапшин был среди нас в тот вечер. Он заговорил первый.
     - Это что! - сказал Лапшин. - А вот меня однажды в Калмыкии, только я в
сайгака прицелился,  так  прихватило и  подняло,  что  я  полчаса висел  над
степью,  тут мне бы по нужде сходить,  а  я  ружье держу,  штаны расстегнуть
нечем, и сайгак убежал...
     Эти  слова Лапшина нас несколько успокоили.  Даже дядя Валя не  стал на
этот раз  оспаривать его сведений.  А,  видно,  подмывало его сказать что-то
относительно штанов...


                                     4

     И пришла суббота.
     Накануне Серов обзвонил всех кого следовало и подтвердил насчет четырех
часов.
     Была обговорена и процедура субботней встречи. Решили, что и со стороны
проигравшего и  со  стороны победителей должны присутствовать секунданты или
ассистенты,  которые  обязаны  следить за  чистотой исполнения условий пари.
Чтобы  потом  Останкино не  сомневалось.  Победители могли  пригласить также
друзей -  по другу на победителя.  Желая проявить великодушие и не подрывать
экономическую мощь  семьи  Серовых,  мы  постановили:  совместить  друзей  и
секундантов.
     - Как хотите, - сказал Серов. - На стол уже все куплено.
     Стол у  Серовых был накрыт богатый.  Напитков хватило бы и на две смены
друзей.   Было  и  пиво.  Серов,  оказывается,  собирал  кружки,  прекрасные
экземпляры их,  числом почти пятьдесят,  были вывезены им из разных пьющих и
непьющих стран, и теперь он хотел, чтобы мы опробовали в деле его коллекцию.
     - Всему свое время, старик, - справедливо заметил Собко.
     Игорь  Борисович Каштанов явился без  ассистента и  без  друга.  Михаил
Никифорович привел дядю  Валю.  Не  такой  уж  дядя  Валя  был  ему  друг  и
ассистент,  но,  видимо,  по дороге к  Серову Михаил Никифорович увидел дядю
Валю и  позвал.  Я так думал потому,  что сам,  гадая,  кого вести к Серову,
заметил тихого  человека Филимона Грачева в  печали  и  пожалел его.  Летчик
Герман Молодцов опоздал,  он летал с утра куда-то в низовья Волги и прибежал
к  Серову без  друга,  но  с  семикилограммовым сазаном.  Сазан был опущен в
ванну.  Ассистентом со  стороны  Собко  был  признан  адвокат Миша  Кошелев.
Посоветовавшись,  доверили ему  составление протокола.  Володя Холщевников с
телевидения тоже  пришел без  друга.  Казалось,  Серов был  несколько обижен
столь малым числом участников встречи,  он ждал более серьезного отношения к
себе.  При нем были два ассистента,  его соседи.  Конечно,  присутствовала и
жена  Серова,   Светлана  Юрьевна,  блондинка,  веселая  и  крепкая.  Такая,
наверное, и в городки могла удачливо играть.
     Надо сказать,  что большинство из нас впервые попало в  дом Серова.  Мы
стеснялись Светланы Юрьевны. Известно, что может думать жена о знакомых мужа
по пивной.  Но Светлану Юрьевну наше происхождение не смущало. Возможно, она
вообще была женщина без предрассудков.
     - Ну что? - сказал Серов. - К столу? И нальем?
     - Нет, - покачал головой Собко. - Мы не будем. До этого. А ты можешь.
     Собко был самый крупный из нас и  самый рассудительный,  в командиры не
лез, но порой виделся и командиром.
     - Давай шапку, - сказал Собко.
     Серов сразу стал серьезным, пошел за шапкой. Внес ее он торжественно на
блюде для заливной рыбы. Утвердил на столе.
     - Нож точил? - спросил Собко. - Или будешь грызть?
     - Точил, - вздохнул Серов.
     - Но  жевать-то  ему  все равно придется,  -  предположил летчик Герман
Молодцов.
     - Мы решили,  -  сказал Собко,  - для облегчения твоей участи разрешить
тебе воспользоваться растительным маслом или сметаной. Можешь макать кусочки
в жидкость.
     - Нет, - сказал Серов строго. - В этом нет нужды.
     "Экая в нем гордость", - подумал я.
     - Ты не робей! - вступил дядя Валя. - Михаил Никифорович врач, поможет,
если что...
     - Да,  старик,  -  подтвердил Собко,  -  дело  тут  рискованное,  и  мы
попросили медицинского работника иметь при  себе аптечку,  английскую соль и
клизму.
     Лицо Серова так и  осталось строгим,  а  вот крепкая блондинка Светлана
Юрьевна обрадованно рассмеялась.  И мы поняли, что она не только крепкая, но
и задорная.
     - Прошу победителей, побежденного, секундантов и протоколиста, - сказал
Собко голосом церемониймейстера,  - занять свои места. А уж Светлану Юрьевну
в особенности.
     Места  были  заняты  мгновенно.  Один  лишь  Серов  не  сел,  застыл  в
задумчивости,  его не теребили,  может, он так себе и намечал - кушать стоя.
Серов глядел на шапку. И мы стали глядеть на нее.
     Некоторая  метаморфоза происходила в  нашем  отношении  к  этой  шапке.
Раньше мы  на  нее и  не  обращали внимания.  Ну  шапка и  шапка на голове у
Серова.  Ну пирожок.  Правда, из каракуля. По нынешним временам, стало быть,
дорогая вещь  -  только  такое  летучее соображение прежде  и  являлось.  Но
теперь-то  перед  нами,  лишенная своей  бытовой функции,  переместившаяся с

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг