стать собственным двойником. Но, впрочем, зачем?..
Показ сопровождался комментариями Валентина Сергеевича и его
заместителя. Коли была нужда, показ прерывался, и тогда спрашивали
участники разбирательства, а Валентин Сергеевич и заместитель разъясняли,
тыкая в застывшую картину длинными указками. То и дело привлекали к ответу
и Данилова. Тот выявлял себя спорщиком, с мнением Валентина Сергеевича он
часто не соглашался. Поначалу ему напоминали о мелочах. Вот он из
останкинских небес, прежде чем отправиться в Анды на раздумья, уловив
сигнал, бросился вниз и угостил стаканом водки учителя географии, у
которого оперировали отца.
- Жест чисто человеческий, - комментировал Валентин Сергеевич, -
добросердечие.
- Отчего же! - сразу же взбрыкивал Данилов. - Вы будто бы забываете,
что алкоголь зло. Он разрушает моральное и физическое здоровье человека.
Используя повод, я в понятных на Земле формах хоть немного, но отравил
учителя географии. В чем же я тут провинился?
Подобным же образом Данилов поставил себе в заслугу поджог спального
корпуса в доме отдыха "Планерское". Случай с домовым Георгием
Николаевичем, которого Данилов заразил вирусным гриппом, он истолковал как
попытку с помощью чихающего Георгия Николаевича вызвать хворь во всем его
доме. "А что это?! Что это?!" - вскричал неуравновешенный демон с
репейником в петлице. А было показано, как Данилов вел полуслепую старушку
через улицу возле метро "Щербаковская" (именно этого случая Данилов не
помнил, скольких старушек он переводил через улицы, и теперь подумал:
"Неужели они опустились до такого крохоборства?"). "Это я старушку веду",
- сказал Данилов. "Какая польза нам от этой старушки! - завопил демон с
репейником. - Как вы от старушки-то отвертитесь?" "Не вижу в ваших криках
и показе этого случая никакой логики, - сказал Данилов. - Если б я не
исполнял на Земле простейших людских правил, кто бы поверил мне?"
Последние слова, похоже, произвели некое впечатление на Валентина
Сергеевича. Он даже добавил: "Да и сохранить старушек надо, чтобы они
сидели на шее у молодых". Позже подобных эпизодов не показывали.
Ответственных за отбор материала, видимо, ждал нагоняй. Что же эдак
придираться к демону, которому по штатному расписанию внешне следовало
проявлять себя человеком.
Затем зрители наблюдали многие сцены московской жизни Данилова (в
частности, и то, как он примерял австралийское белье для Клавдии, и как
стоял в очереди к хлопобудам, потом струился в зал тяжелый табачный дым из
автомата на улице Королева и пахло останкинским пивом и еще многим:
перегарами, копченой красноперкой, аптечными напитками, туалетом).
Опускались участники разбирательства в яму театра и следовали за Даниловым
дорогами гастрольных поездок. С особым интересом, а возможно с
сопереживанием, были восприняты эпизоды любовных увлечений Данилова, порой
слышались и одобрительные реплики. Увлечения были давние, еще до встреч с
Клавдией Петровной, но и их просматривали. С дрожью ждал Данилов появления
Наташи. Но ни Наташу, ни Кармадона пока не демонстрировали. Может, и
впрямь не намерены были упоминать Кармадона и всего связанного с ним. Или
держали его на крайний случай. Оставалось сидеть и терпеть.
И хотя воссоздавалась реальная жизнь, Данилов, привыкший к
условностям искусства, и теперь будто бы смотрел то ли фильм, то ли
спектакль, то ли еще какое синтетическое зрелище. С удивлением он наблюдал
своих знакомых как актеров. И себе, естественно, удивлялся. Отчасти был
расстроен. Он имел иное представление о собственной внешности и о манерах,
нежели то, что складывалось у него теперь. "Рожа-то какая отвратительная!
- думал Данилов. - И осанка!"
Его обвиняли в том, что он, будучи в демоническом состоянии и
пользуясь неземными средствами, не позволил утонуть четырем судам в
Индийском и Тихом океанах. ("Это где же четвертое-то?" - притворно
удивился Данилов. Ему назвали место: на подходе к острову Сокотра, в
десяти милях от порта Хакари, сразу же были обнародованы и кадры
неожиданного спасения сухогруза.) Обвинили Данилова и в помощи в
африканских джунглях неким воинам, жаждущим свободы и справедливости (по
их понятиям), на которых напали вооруженные до зубов наемные солдаты.
("Это нехорошие люди!" - вскричал Данилов. Но было непонятно, кого именно
он назвал нехорошими людьми и какой смысл вкладывал в это определение.
Помощь он оказал тогда случайно. Летел куда-то над джунглями и учуял внизу
неприятные ему обстоятельства.) В вину Данилову ставили его чрезвычайно
бережное отношение к окружающей среде, памятникам архитектуры и населению
во время последних эпизодов его любви с демонической женщиной Анастасией -
не возникло никаких сдвигов земной коры, ничего не было сожжено или
разрушено (Данилов сразу с некоторым даже возмущением заявил, что дело тут
личное, интимное, мало ли о чем он в те мгновения думал, главное для него
- искренность отношений, а не какая-то там окружающая среда!). Ему
сказали: а когда в Исландии, то есть вовсе не на его участке и вовсе не
его усилиями, возникло извержение вулкана, то почему он, Данилов, направил
поток лавы мимо рыбацкого поселка? ("Случайно пролетал, - пробормотал
Данилов, - была температура, в театре все болели гриппом, ошибся... а
может, с перепоя...") И другие подобного рода случаи числились за
Даниловым. И не они одни. Данилов и еще немало напроказничал (это слово
Валентин Сергеевич, видимо, произнес, не подумав). При стараниях Данилова
поправились люди, какие должны были погибнуть от болезней или стать
калеками. После премьеры "Мертвых душ" в Большом театре Данилов устроил
фейерверк в Сокольниках. Выказывая себя якобы объективным болельщиком, не
помог "Спартаку" остаться в высшей лиге. ("Как, а он разве вылетел?" -
искренне удивился Данилов. Тут в разбирательстве произошла заминка.
Выявилась временная путаница. И "Мертвые души", и "Спартак" должны были
состояться лишь через несколько лет, и Данилову приписали будущие
прегрешения.) Еще: услышав о предполагаемом строительстве в Хохловском
переулке кооперативного гаража, Данилов сделал все, чтобы проект этого
"страшилища" (по его мнению) хода не имел. Когда не уродился лук, Данилов
искусными мерами, сам, естественно, оставаясь в стороне, склонил жителей
Ростова Великого к разведению лука, в том числе и дунганских сортов, и
Крестовский рынок был завален луком. Будучи на отдыхе на Валдае, Данилов
подсыпал в патронташи охотников холостые патроны. В своих разговорах,
особенно с детьми, Данилов поддерживал неприязненное отношение
собеседников к профессору Деревенькину, справедливо разрушавшему веру в
пришельцев. Данилов отучил способного попугая Стишковской ругаться
матерными словами. И прочее. И прочее.
Данилов всякой мелочи пытался дать разумное объяснение. Старания с
луком он, например, истолковал как чисто эгоистический порыв, у него не
хватало времени выстаивать очереди в овощных магазинах, вот он и суетился
с луком. Кораблям он якобы облегчал участь в Тихом и Индийском океанах,
чтобы сберечь их для Бермудского треугольника. Матерные слова попугай
Стишковской произносил не в той тональности, оттого и был наказан.
- А что касается Деревенькина, - говорил Данилов, - то мне не
спускали новой методической разработки относительно пришельцев...
- Все, - сказал Валентин Сергеевич.
- Как все? - не понял Данилов.
- Все. Хватит. Просмотр доказательств закончен. За нами последнее
слово.
- Но как же... - не мог остановиться Данилов.
И тут до него дошло. Все. Сейчас объявят приговор. А Кармадона не
вспомнили! И потому Наташу не упомянули! Что же ему дальше дразнить судей
и лезть на рожон. Ведь возьмут и упомянут! Данилов замолчал.
- Последнее слово, - объявил Валентин Сергеевич. - Материалы дела вы
видели. В своих объяснениях Данилов был порой изобретателен и энергичен,
слушать его было занятно. Но его слова - одно, а то, что мы знаем о нем, -
другое. Я сообщу вам данные специальных исследований. - Валентин Сергеевич
принялся называть цифры и нотные знаки, размеры кривых и постоянных,
отклонения от фиолетовой горизонтали, степени брутальных импульсов,
показания приборов, измеряющих чешуекрылость, инфернальный гипердриблинг и
прочее. - Все свидетельствует о том, что теперешние свойства ощущений и
намерений Данилова в самых разных критических моментах были человеческие.
И музыка его к нам отношения не имеет. Итак, я поддерживаю формулу
наказания: демона на договоре Данилова лишить сущности и память о нем
вытоптать.
"А сами-то у меня Альбани украли!" - обиженно и жалобно подумал
Данилов. Но тут же осадил себя. Это для него кража Альбани была делом
непорядочным, но не для них. Да и что теперь вспоминать про Альбани, коли
формула выговорена, а с исполнением ее не задержатся. Был ли Данилов, не
было ли его... Все. Кончено.
- Настало время выслушать ваши мнения, - объявил Валентин Сергеевич.
Раздалось:
- Лишить!
- Лишить!
- Вытоптать!
"Трое лишить... - слышал Данилов, - четверо... пятеро..." Другие
выкрики были не столь решительные. Некоторые даже имели в виду облегчение
кары. "Превратить в безумного и отправить на пустую планету!" ("Вариант
старца, не Нового ли Маргарита это милосердие?" - думал Данилов.) "Лишить
сущности, но не убить, а перевести в расхожую мелодию типа "Чижика" или
"Ладушки", но современнее их и пустить в мир!" ("Ужас какой! - содрогнулся
Данилов. - Ведь могут превратить и в "Лютики"! Лучше лишить и вытоптать.
Пусть сейчас же и лишают... Но дали бы мне хоть на полчаса инструмент на
прощанье...")
- Все. Выговорено, - сказал Валентин Сергеевич. - Большинство:
лишить.
- Следует испросить утверждение, - услышал Данилов чей-то незнакомый
баритон.
- Я помню, - сердито и чуть ли не обиженно произнес Валентин
Сергеевич.
Теперь прямо перед собой и внизу Данилов увидел Валентина Сергеевича.
Именно там он в начале разбирательства в облике застенчивого счетовода
убирал мусор. Валентин Сергеевич ступал осторожно, будто чего-то опасался.
И действительно, перед ним разверзлось. Возникла то ли трещина, то ли
расщелина. Из нее шел гул. "Туда меня и столкнут", - понял Данилов.
- Демону на договоре Данилову, - произнес Валентин Сергеевич, в
голосе его чувствовалось волнение, - определено: лишить сущности и память
о нем затоптать.
Он замолчал. "Столкнут, испепелят - и теперь же..." - думал Данилов.
Но тут он услышал тихий, хриплый голос: - Повременить.
Расщелина пропала. Валентин Сергеевич стоял в тишине озадаченный.
Наконец он поднял голову и сказал: - Объявляется перерыв.
Все куда-то двинулись, Данилов это чувствовал. А он не смог бы
подняться с места, даже если бы исчезли ремни.
Однако стул его взлетел и оказался в помещении, устланном коврами
восточной работы. Помещение деревянным барьером с балясинами было поделено
на две неравные части. В большей части зала теперь прогуливались и сидели
на мягких диванах судьи. Перед ними разъезжали низкие подсвеченные столики
с напитками, лакомствами и табачными трубками. Лежали на них и целебные
травы. В судьях, видимо, предполагалось нервное утомление или головная
боль. А возможно, и истощение вредности. Стул Данилова стоял за барьером.
Данилов все еще видел перед собой расщелину и слышал гул из нее.
Мгновения назад там, в судебном зале, он сидел сам не свой, что ему тогда
была пуля, или удар ножа, или жестокая давильня жерновов, все бы он принял
и сгинул бы в ничто. Но теперь он остывал, страх приходил к нему: "Вот как
могло кончиться..." Что - могло! Надолго ли - повременить? Может, и на
полчаса, чтобы дать судьям отдохнуть на диванах и промочить глотки...
Данилов сейчас не стал бы вымаливать инструмент для последней музыки - у
него дрожали руки. "А кто произнес - "повременить"?"... Данилов пытался
вспомнить, у кого положено испрашивать утверждение, но не мог.
- Данилов, подойдите, пожалуйста, - услышал он.
У барьера стоял демон средних лет в черном кожаном пиджаке и свежей
полотняной рубашке с галстуком. Данилов показал на ремни.
- Откиньте их, - сказал демон.
Ремни упали. Данилов встал, подошел к барьеру.
- Мне показался интересным отрывок из вашей музыки. Тот, что у нашего
ветерана с репейником вызвал сомнение.
- У него все вызвало сомнение, - сказал Данилов.
- Да, - кивнул собеседник. - Он глуп. Так вот, тот отрывок. Вы
вспомнили латинскую формулу: "Пахарь Арепо за своим плугом направляет
работы". Это ведь приблизительный перевод.
- Да. К тому же я передал лишь смысл...
- Меня заинтересовал магический квадрат, какой здесь возникает.
Напомните мне его текст.
- У вас есть на чем записать? - спросил Данилов.
Демон пошарил по карманам, покачал головой:
- Ну вот, если только на манжете.
Он вручил Данилову лучевой карандаш, а потом протянул левую руку,
вытрясывая манжет из-под рукава. Данилов писал старательно, однако
дрожание пальцев не прошло, и линии дергались.
На манжете вышло:
SATOR
AREPO
TENET
OPERA
ROTAS
- Смотрите, - сказал Данилов. - Теперь читайте снизу и наоборот. А
теперь ходом быка с плугом. Справа налево... А потом - сверху вниз, вверх,
вниз... И так далее... Видите?
- Да. Очень занятно.
- Неужели этот квадрат здесь неизвестен?
- Наверное, был известен. Но о нем забыли.
- Музыка же строилась так... - начал Данилов.
- Я понял, - сказал собеседник.
Он смотрел на свой манжет, а Данилов наблюдал за ним и вспоминал,
звучал ли его голос во время разбирательства. И вспомнил: "Следует
испросить утверждение..." Да, тот самый спокойный баритон. "И ведь не
полагалось ему по правилам, - подумал Данилов, - напоминать о чем-либо
Валентину Сергеевичу. А он напомнил. Как бы вынужденно. Будто Валентин
Сергеевич и не собирался ничего выслушивать ни у какой расщелины".
- Спасибо, - сказал демон. - Извините, я вам не представился. Меня
зовут Малибан. И еще. Эти хлопобуды... или будохлопы собираются в
Настасьинском переулке?
- Да, в Настасьинском... А что?
- Так, - сказал Малибан. И добавил, скорее шепотом: - Мне думается,
вы напрасно не внесли в Настасьинском переулке вступительный взнос...
Малибан отошел к мягким диванам.
Данилов в растерянности постоял у барьера, затем не спеша, тоже как
бы прогуливаясь, отошел к стулу. Сел. Совсем недавно, в начале перерыва,
он чувствовал себя обессиленным рабом, свалившимся на смоченный кровью
песок римской арены, меч его был сломан, а в проходе за решеткой ревели
оголодавшие львы. Демоны по ту сторону барьера тогда представлялись ему
зрителями из лож Колизея, какие могли дать знак и впустить львов. Теперь,
после беседы с Малибаном, Данилов ожил. Какие там рабы и какие ложи! А
напоминание Малибана о музыке и вовсе укрепило Данилова. Опять он знал,
что он Музыкант, и потому признавал себя равным каждому.
Новый Маргарит, попивавший во время разговора Данилова с Малибаном
прохладительный напиток в компании с незнакомыми Данилову основательными
демонами, оставил их, подошел к барьеру. Он был оживленный и
светски-легкий. Улыбался. Данилов не удивился бы, если б Новый Маргарит
принес и ему бокал с напитком. Однако не принес. Новый Маргарит как будто
бы явился из восемнадцатого века, на нем была черная судейская мантия
британского покроя и пепельный пудреный парик. Данилов встал, подошел к
Новому Маргариту.
- Ну как? - спросил Новый Маргарит.
- Что как?
- Ну так.
- Ничего, - сказал Данилов.
- Ты хорошо защищаешься.
- Тебе не повредит разговор со мной?
- Если всего опасаться... Потом, твои проступки и падения - они твои,
а не мои.
- А надолго - повременить-то?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг