брови брызнула кровь.
- Кто он? - наклонился Серьезный над ней.
Она смотрела ва него. Губы ее тряслись.
- Кто?!
- Я не знаю, - сказала она тихо. Я не расслышал ее слов, но понял по
губам.
Она не врала, я видел. Говорила правду. Она на самом деле ничего не знала
про человека, который вот уже два раза звонил мне по телефону.
Но бравые ребята нуждались в доказательствах. Один из зрителей полез в
ящик стола и достал оттуда сапожный нож, сделанный из обломка пилы, с
обмотанной черной изоляцией ручкой. Таким очень удобно обрезать подметки.
Модник взял его и как бы невзначай начал крутить перед лицом Алисы. Та
завороженно следила за ним. Кровь из разбитой брови стекала, попадала на
глаз, на щеку, на шею, на кофту.
Но как только я понял, что ее не собираются убивать, я перестал жалеть
ее. Хотя, конечно, ей досталось непростое испытание. Но жалость отрубило
напрочь, не знаю почему. Может, Алиса слишком напомнила мне жену? То в ней,
что всегда вызывало протест: стремление к абсолютной самостоятельности, к
истинной эмансипации, причем при совершенном нежелании расплачиваться за
все это, нести ответственность за свои поступки.
Хотя если дальше так пойдет, ее хватит кондрашка. У нее опять стали
сумасшедшими глаза: отличная защита - чуть что, впадать в истерику... Им
пришлось пожертвовать для нее вторым пакетом молока.
- Я знала, Владимир Федорович с кем-то встречался, но не знаю, с кем, -
пробовала она из последних сил держаться.
Я видел - она на грани срыва.
Алиса выбалтывала все, ей уже не имело смысла что-либо скрывать.
- Что ты знала?
- Ничего!.. - вдруг взорвалась она. - Что вы от меня хотите? Ну, убейте
меня, убейте! Что я вам сделала?! О-о-о!.. Они встречались в "Орфее". И я
ждала!.. Не знаю кого! Я сидела на его месте!.. Я!..
Она захлебнулась словами, упала, скатилась с дивана на пол, замолотила
кулаками о грязный заплеванный цемент. Вперемежку со слезами и истеричными
выкриками.
Я ошибся, они никогда не имели дела с эмансипированными журналистками,
получившими задание от Степанова откопать, вселенскую сенсацию. Вступающими
в полосу рыночных отношении... Идущими по следу.
Прохоров никогда не посвящал ее в свои дела. Ей мало что удалось
подсмотреть, совсем мало. Но и эта малость обернулась ей боком... Меня
доконала эта сцена и душераздирающие вопли. Если бы я не видел все своими
глазами, мне могло показаться, что ее на самом деле режут.
Я осторожненько спустился с лестницы, подхватил ее и вышел в коридор.
Лестница - универсальное оружие. Второго такого не найти. Поставил один
конец ее в угол коридора, напротив их двери, прицелился и что есть силы
опустил ее. Второй конец уперся в дверь, сработанную, наверное, еще до
революции из толстенных досок и обитую железом.
Получился, конечно, шум, но он не имел никакого значения - я вышел из
подполья. Лестница встала прочно, подперев выход из ловушки. Ее длины
хватило, она почти распласталась поперек коридора, оправдав самые светлые
мои надежды... В каземате уже спохватились, я услышал глухие стуки, словно
за каменной стеной.
- Кто там?! Эй!.. Открой!.. Скотина!.. - услышал я и, довольный, потер
руки. В переносном, конечно, смысле.
Я даже мог передохнуть, хотя мне и нужно было спешить.
Вообще-то это была моя ошибка - я не рассчитал их прыти. Вдруг за дверью
бухнуло, еще, еще раз... Пуля дзинькнула о стену рядом со мной. Одна,
другая...
Про огнестрельное оружие я и не подумал. Впрочем, применение его не
испугало меня. Но злости прибавило. Так что до выхода и дальше, до конца
переулка, я бежал мелкой трусцой, как на утренней физкультурной разминке.
Метров триста пришлось идти до ближайшего автомата. Но потом я уж
отыгрался.
Чтобы завести как следует милицию, следует несколько преувеличить одно и
позабыть про другое. Что я и сделал.
Сбивчивым голосом прохожего я поведал о тусовке наркоманов и об
изнасиловании. Как мог, объяснил где. Не удержался и вспомнил про
подпольное казино.
Следом набрал еще один телефончик, он когда-то на всякий случай отложился
у меня в памяти. Им я выдал про террористов кавказских национальностей, про
пулеметы, переговорные устройства и реактивные установки ручного
пользования.
Я сделал свое дело. Теперь оставалось побыстрее сматываться.
У метро я снова зашел в автомат.
- Что, уже прошел час? - удивилась Кира.
- Ты же сердобольная девушка, - сказал я.
- Сердобольная - старомодное слово.
- Вообще-то я бы заехал к тебе в гости, - хихикнул я над своей наглостью,
- если ты не возражаешь.
- Что, есть причина? - спросила она тем же сварливым тоном, но я уловил в
нем нотки солидарности. Все-таки она уникальное существо, и если пошлет
меня сейчас куда подальше, все равно я с удовольтствием буду вспоминать ее
акцент.
- Есть, есть, - сказал я, внезапно обнаруживая их в себе, эти причины, не
одну, а много.
- Опять синяк?
- Хуже.
- Сломали что-нибудь?
- Да как тебе сказать...
Я готов был расплакаться от сентиментальности. Она принимала меня таким,
каков я есть. Со всеми моими недостатками...
В метро я ехать не рискнул, потому что на меня смотрели. Я был весь в
древней подвальной пыли. И руки у меня были грязные, мне все время хотелось
их вымыть.
Но у метро я купил гвоздики, пять штук. Меня подвезла хлебовозка. Она
торопилась в булочную с порцией вечернего хлеба для трудящихся, но ради
четвертака водитель решил изменить курс и прибыть в пункт назначения
несколько позже.
- В стране ничего не случилось? - спросил я водителя. - Никакой
революции?
- Я радио сегодня не слушал, - сказал он.
- И я.
- А что, есть слухи?
- Есть какие-то.
Дом был опять с вахтером. За последние дни я стал привыкать к ним. Они ко
мне - нет.
При виде меня старичок подскочил со стула и загородил тщедушным телом
дорогу. Только потом спросил: к кому это я направляюсь? Я произнес пароль -
номер квартиры. Он сработал безотказно. Но старичок следил за мной, пока не
закрылись двери лифта. Там было зеркало - взглянул на себя. На щеке -
грязь, куртка превратилась в строительную телогрейку.
Дгерь открыла не Кира, а мужик лет пятидесяти, худощавый, в спортивном
костюме фирмы "Адидас". Он осмотрел меня с ног до головы и довольно сказал:
- Не часто приходится встречать столь живописного молодого человека.
- Так, - сказал я, - пришлось побегать по подвалам. Вы не обращайте
внимания... У нас такие грязные подвалы, никогда там не подметают. - Я
развел обескураженно руками и добавил: - Извините. Я хотел бы увидеть Киру.
Посколько у дома не было колючей проволоки, милиции и иностранных машин,
даже старичок-вахтер был сугубо наш, я уже догадался, что имею дело не с
дипломатом, наверняка с нашим подданным. Но со связями за рубежами нашей
страны.
- Проходите, она сейчас выйдет.
Он прикрыл за мной дверь и удалился.
Можно что угодно говорить о воспитанности и всяких правилах, придумывать
их сколько хочешь. В какой руке держать вилку, а в какой нож. И с какой
стороны подсаживать даму в автомобиль. Все это холодно, отдает льдом... А
вот так вот уйти ненавязчиво - здесь тепло.
Больше всего я боялся, что Кира выйдет ко мне в каком-нибудь засаленном
халатике, с бумажками на голове, в стоптанных тапочках. Я уже столько раз
видел все это. Эту жизнь без прикрас, эту реальность, эту беспросветную
тоску, похожую на засиженную мухами двадцатипятисвечовую лампочку в
коммунальном туалете.
Она появилась в чем-то домашнем, но это шло ей. Как ее акцент. Она
подошла и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала меня. В щеку. В ту, которая
была чистой...
От нее пахло духами. Нос у нее был холодный. Тихо запищал телефон. Я
посмотрел на него с испугом, показалось: ОНИ РАЗЫСКАЛИ МЕНЯ!..
Взбредет же в голову. Я всегда подозревал: интуиция у меня ни к черту, но
чтобы до такой степени?..
- Тихон Иванович подойдет, - сказала Кира. - Ты не хочешь принять душ?
Вот это да! Это что-то из области семейных отношений. Но - приятно.
- Кто он тебе? - спросил я подозрительно.
Я все же продолжал быть детективом.
- Дядя, - сказала она. - Младший брат моего папы.
- Он что, русский?
- И я русская... По происхождению... Поэтому и интересуюсь тайной
славянской души... Папа в войну попал в плен, потом во Францию, оттуда в
Сан-Франциско. Тихон Иванович тогда был маленьким и остался здесь.
- Какая жалость, - расчувствовался я. - Теперь он изо всех сил приглашает
вас навсегда переселиться на родину? В столицу нашего государства?
- Наоборот, - рассмеялась Кира. - В следующем году ои переезжает к нам...
Он одинок, так что это для него не сложно... Пока есть возможность, я у
него в гостях... Ты все-таки расскажи мне, что с тобой произошло.
- Пишу очерк. - начал я, - вернее, должен написать... Обычные теперь
дела, у нас рынок, как и у вас. Приходится кое с кем встречаться... Ты же
видишь. Пока это большой секрет.
- Интересно быть журналистом? - спросила она.
- Еще как. Так же, как и открывать тайну славянской души, - сделал я
комплимент.
- Я решила воспользоваться твоим предложением, - сказала легко Кира, не
глядя на меня.- По книгам открыть эту тайну невозможно. А в тебе она ярко
выражена.
Я посмотрел на нее. У них там, в Штатах, все проще, я читал.
- Не слишком ли ты торопишься? - спросил я, обзывая себя идиотом.
- Я боюсь, - сказала она, - что ты так же внезапно исчезнешь, как и
появился.
Она говорила правду. Я видел.
- Я никуда от тебя не денусь... Но во мне, должно быть, есть много
татарской крови, - сказал я сокрушенно и тихо. - Я родом из города
Рошаль... Там триста лет хозяйничали татаро-монгольекие завоеватели. Боюсь,
что потеряется чистота эксперимента.
- Рошаль... Какое французское слово. - Может, французская кровь тоже
есть...
После душа я стал другим. Кира за это время зашила мою куртку и вытрясла
из нее пыль. Я ходил в махровом халате и не узнавал себя. Мне здесь
нравилось, я чувствовал себя как дома. Оказалось, что я неплохо воспринимаю
роскошную жизнь. Сюда бы еще мою машинку и чайную мою фронтовую чашку.
Квартира была двухэтажная, поэтому-то мы ни разу не наткнулись на Тихона
Ивановича. Между кухией и ванной наверх поднималась деревянная лестница...
Паркетные полы прохладны, батареи топили в самую меру, так что было не
холодно и не жарко.
Кирина комната застелена серым паласом. В углу стоит "Панасоник" с
видеомагнитофоном.
- Тебе поставить что-нибудь? - спросила она.
- Ради Бога, не включай ящик, - взмолился я.
Она повернулась с интересом ко мне. Должно быть. у них в Сан-Франциско
подобным варевом всегда потчуют гостей.
Мне нравилось смотреть на нее. Я делал это без смущения, получая
неизъяснимое удовольствие.
Так странно! Глаза ее излучали свет. Не яркий, не дневной, не солнечный -
особое сияние, которым мерцают глаза женщины, когда она смотрит на мужчину,
если он ей не безразличен.
Я бы тысячу раз солгал, если бы сказал, что это я выбрал ее... Она, она,
только она... Это был ее простой и одновременно царственный жест.
Неизвестно, когда это случилось, - когда мы ждали лифт, или поднимались в
нем, или сидели рядом на поминках, или ехали в машине Николая, или когда
она бежала за подмогой, или еще когда. Неважно... Всегда выбирают нас.
Какие бы мы ни были ловеласы или джентльмены. Всегда...
- Скажи что-нибудь на своем языке, - попросил я.
Она нагнулась к моему уху и что-то зашептала поанглийски, ласково и
долго. Ее было приятно слушать, какая-то музыка была в ее словах и
нездешность, и праздник, и что-то особенное, приподнимающее над нашей с ней
темнотой.
Работал телевизор, мы все-таки включили какую-то музыку, но без звука.
Его цветной блеск, меняясь и мелькая, отражался на Кире, склонившейся ко
мне.
Она продолжала говорить мне что-то, щекоча ухо, и я начал подозревать,
что это стихи. Стихи, но какие-то не совсем складные, с растерзанной
рифмой, со словами, то длинными, то короткими, в которых не было гармонии,
но которые завораживали: я, не понимая их смысла, начинал дышать глубже,
они словно бы пьянили меня...
- Боже! - сказал я. - Как ты красива! Я всю жизнь буду помнить тебя.
- И я,- сказала она.
- Ты агентка ЦРУ? - спросил я.
Мы рассмеялись и прижались друг к другу. Мы крепко прижались, изо всех
сил. И замолчали... Оставалось на свете только тело ее и тело мое. Оно было
близко, во мне. Я был в ней, и во мне была она. Мы понимали, что это не
может продолжаться вечно, но изо всех сил продляли этот миг...
...переодевался, когда соседка постучала в дверь:
- Володя, тебя к телефону.
Звонила жена... Я уже забыл, что она существует на свете.
- До сих пор не могу отойти! - кричала она, - С кем ты связался?! Я
всегда знала, ты плохо кончишь!..
- Что случилось? - спросил я спокойно и дружелюбно.
Сколько я помнил наши семейные отношения, это я постоянно выходил из
себя, нервничал и орал на всю катушку. Она же с легкой улыбкой
превосходства посматривала на меня.
- Приходили твои друзья. Только что... Слава Богу, Андрей уже ушел на
работу... Весь дом перевернули, искали тебя. Алкаши.
- Какое счастье!.. - воскликнул радостно я. - Как они выглядели?
- Один придурок - никак. Другой модный такой, в белых кроссовках с
желтыми шнурками. Верх вкуса!.. Как они разговаривали! Я им не девка!
- Ты им сказала, где я? Дала мой телефон?
- Сказала: ты здесь не живешь, где ты, не знаю. Правильно сделала?..
Пожалуйста, Владимир, избавь меня от своей жизни. Я хочу предупредить: если
подобное повторится, я буду вынуждена звонить в милицию. Разбирайся сам со
своими алкоголиками. Мнето зачем это все нужно?
Я успокоил ее, как мог, и повесил трубку. Географические новости. Что-то
не сложилось в моей стройной картине отмщения. Где-то, в неизвестных мне
туманностях, произошел незначительный прокол. И прокол этот грозил вылиться
в большие неприятности. Я вернулся в комнату и плюхнулся на любимый диван.
Что и говорить, я чувствовал себя, как петух на раскаленной сковородке.
В редакции я был в первом часу, там поджидали новости. Степанов схватил
меня за рукав и потащил к себе. Едва закрылась за нами дверь, он, сделал
страшные глаза, сказал:
- Не падай в обморок!
- Меня ничем удивить нельзя, - предупредил я его.
- Алиса в больнице.
- Ну и что?
- Попала туда из милиции. Мне там по секрету сказали: ее скорее всего
изнасиловали, но она не хочет подавать заявление. У нее что-то с нервами,
положили в больницу, делают какие-то уколы. В сороковую, за Выставкой.
- Паршиво, конечно... Ну и что?
- К вечеру я поеду туда. Там уже ее родители. Она ничего не говорит,
молчит и смотрит. Представляешь?!
- Предетавляю, - сказал я. - Но что случилось? Ты хоть объясни толком.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг