Сергей ОРЕХОВ
Человек последнего круга
И тяжел, и далек путь за три горных края Ба
По опасным тропам, где идти десять тысяч ли.
Средь неравных вершин на проталине снежной в ночи
С одинокой свечой из иной страны человек.
Мэн Хао-жань (689 - 740)
"МОИ ЧУВСТВА В ПОСЛЕДНЮЮ НОЧЬ ГОДА"
- Как я умру?
- Через повешенье.
- А кто меня?..
- Люди в военной форме...
В ту ночь ОНИ больше не отвечали, видимо, посчитали порцию выданной
информации достаточной. В последующем ОНИ еще не раз появлялись, окликая
по имени, вели разговоры, отвечали на вопросы, давали советы. Но именно
этот разговор я вспоминаю чаще других. Где же ОНИ теперь? С месяц,
наверное, не появляются. Попытаться еще раз самому поискать? Надо
сосредоточиться, представить себя выскальзывающим из собственного тела,
пробиться сквозь упругую темноту барьеров в пространство, попытаться найти
ИХ - два слепящих белых огня в космической пустоте, или мысленный луч,
ведущий к НИМ, даже мысленного эха будет достаточно... Космос!..
Непостижимо бездонный космос!.. Звезды, звезды, звезды - далекие колючие
огненные точки. Блуждаю в пустоте один. Можно возвращаться и открывать
глаза.
Облупившиеся серо-зеленые стены одиночной камеры; под низким, давно не
беленым потолком тускло светит не выключаемая ни днем ни ночью
зарешеченная лампочка, нестерпимо воняет прогнивший поролоновый матрац, из
угла несет парашей - невозможно привыкнуть к тюремному смраду. Кран
умывальника мерно отстукивает каплями по нервам. Зимнее солнце трепетно
рисует на полу клетчатое поле - хоть сейчас играй в крестики-нолики.
Осторожно, чтобы не потревожить саднящий бок, пробую лечь на спину. Не
получается - больно... Потихоньку... Вот так, устроюсь, подложив руки под
голову, и опять закрою глаза. Боль в боку не отпускает...
Нет, как они, сволочи, меня били! Курсанты-то ладно - сопляки, ничего
еще не понимают в жизни, а капитан - вот кто сука! Капитан - он от этого
дела прямо-таки кейф ловил: автомат за ствол и прикладом сплеча по
ребрам... Да еще руки приказал держать, чтобы не закрывался. Но бил с
расчетом - не убить. Значит, я им живой понадобился, не то забили бы.
Бок стих. Можно попытаться заснуть. Сон не идет. Вспомнилась младшая
дочь, пеленающая куклу Катю, вид из лоджии на осенний парк, кухонный стол,
заваленный рукописями... Похоже на то, что предсказание сбывается. Зачем,
в таком случае, ОНИ курировали мою жизнь? А может, и сейчас курируют?
Когда все это началось?.. Я почему-то до сих пор не задумывался: как
давно?.. Действительно, даже не пытался выяснить... Странно, очень
странно... Значит, пришло время подведения итогов?..
Лязг дверного замка, неожиданный и громкий.
- Щербинин, выходи на допрос!
Черт, напугал меня своим замком! Вот и продолжение началось. Какой
странный голос у охранника. Не могу понять, в чем странность голоса...
Спускаю ноги с нар и стараюсь не скрипеть от боли зубами. Выхожу в
коридор. Все-таки это не настоящая тюрьма, это что-то спешно перестроенное
под тюрьму, и значит... Ну что ж, пойдем потихоньку, пока не получил в
спину прикладом. Наверняка бить будут. Хоть одного бы зацепить, если
удастся. Чтобы часа два не вставал.
Коридор длинный, и слепящие плоские ванны светильников под потолком.
Можно подпрыгнуть и сорвать светильник на голову охраннику... Нет, это не
настоящая тюрьма... Лестница обычная, без решеток... Кажется, мне в
подвал? Угадал. Стены бетонные, обычный подвал с канализационными
трубами... Где же меня держат?.. Мне в эту дверь? Благодарю за любезность,
но можно и не толкать. В комнате накурено. Передо мной за столом трое.
Сколько сзади - чтобы узнать, надо оглянуться. Как пристально
рассматривают. Сигареты курят. Эх, мне бы одну.
- Будете курить?
Традиционное начало? Господа офицеры отличались благородством?
Предлагавший закурить - в очках. Что там на погонах? Подполковник. Сидит.
Остальные стоят. Наверное, он будет вести допрос. И в самом деле, пачку
"LM" пододвинул.
- Буду. Отчего же...
Спички вредные... Пальцы плохо слушаются. Трое суток не покурил, и уже
от первых затяжек голова кругом. Сесть не предлагают. Забыли, товарищ
подполковник?
Подполковник кашлянул в кулак.
- Помолясь, начнем пожалуй. Я у тебя, сукин ты кот, не спрашиваю ни
имени, ни отчества, ни прочей ерундистики. Я о тебе и так все знаю. Ты,
Щербинин, вот тут пишешь... Всякую хреновину пишешь...
Что там у него в руках? А-а, ясно, сборник моих рассказов.
- ...Ты же много написал...
- Щербинин, скажите мне, Щербинин, - неожиданно заговорил стоящий у
окна военный, и что-то за окном разглядывающий. У военного был хорошо
поставленный уверенный голос диктора и, словно для контраста, женоподобная
фигура. Но он смотрит в окно, и за окном что-то видно, значит мы в
полуподвальном помещении.
- Скажите-ка, дружок, - он говорит, не оборачиваясь, - почему вы
ненавидите торжество идеалов?
Это он о чем? О коммунизме?
- Я не понимаю, о чем вы.
- О вере в светлое будущее, дорогой мой человек.
- Вы спрашиваете о вере, о религии? Как можно ненавидеть религию?
Религия - это система определенных взглядов, определенных убеждений. У
меня своя система взглядов.
- То есть, своя вера? Почему?
- В чем убежден, в то и верю.
- Вы же были членом стального потока, главой ячейки. Почему вышли?
Все-таки они о компартии. Теперь, значит, так они ее называют -
стальной поток? Гвозди бы делать из этих людей!..
Подполковник бросил читать книгу, поднял глаза.
- Ты почему, дятел сибирский, вышел из движения?
- Когда вступал - был дураком, а потом очень быстро поумнел... Кое-что
узнал, взгляды мои изменились...
Тот, с женским задом, перестал в окно пялиться, сбоку подошел.
Словно черный шар врезался в лицо. И сигарета с кровью на зубах, искры,
стул запутался в ногах. Боль в плече - падая, зацепил угол стола... Сапоги
перед самым лицом. Начищенные, блестят. Сейчас пнет. Нет, отходит. Ух, а
испугался-то я как, чуть не обделался. А почему испугался-то? Знал, куда
ведут.
- Вставайте, Щербинин, поговорим.
Скотина! Как он меня звезданул, я даже замаха не увидел! А у самого
задница женская... Где он ее так насидел? На улице типы с подобными
седалищами - сама вежливость, никогда не догадаешься, кто перед тобой.
Другое дело здесь - и откуда что берется? Власть, абсолютная власть...
- Садись, Щербинин. Подними стул и садись
Стулом, что ли, кого навернуть? Губы все разбил, сука. Сплюнуть на пол,
прямо на ковер? Ну уж! Зашибут, мордой моей вытрут. К губам невозможно
прикоснуться. Перетерплю... На пальцах кровь с табаком. Вытру о пиджак.
Так, сажусь. Ну, что ему надо? Опять задастый сзади подходит...
- Щербинин, ты меня слушаешь, нет?
- Слушаю, товарищ подполковник, почему же...
- А я вижу, что не слушаешь. Аркадий Абрамович не сдержался, но так он
человек душевный, очень мягкий человек. Он у нас политработник опытный...
Ты, Щербинин, я думаю, не станешь на него обижаться. Или обижаешься?..
Задастый Аркадий Абрамович стоит напротив, на носках качается, крыса
политотдельская! Ха! Вот где он задницу деформировал - на лозунгах
насидел, работничек идеологического фронта! А рожа-то как лоснится. Им где
такие рожи штампуют? - с плакатным выражением справедливости и торжества
разума над темными силами. И тусклые рыбьи глаза с затаенной в самой
глубине злобой ко всем, кто строем ходить не умеет. Где ты, орел, гадить
будешь, если я вмажу разок по лощеной харе твоей?.. И город, и вся страна
на голодном пайке сидят, а тут такие прямо-таки кабаньи щеки...
- Слушай, п'сатель...
Подполковник явно пытается унизить...
- Ты не согласен с классиками? Ты не согласен с теорией экономических
формаций? Ты что, самый умный? Ты что-нибудь дельное, кроме своей
хреновины межпланетной... - Швырнул книжку в угол. - Ты придумал
что-нибудь дельное? Если ты такой умный, то почему без денег? У тебя же в
квартире два шкафа, забитых книгами, и телевизор; у тебя же нет ни одной
приличной вещи! Если ты такой умный, почему ты нищий?
- Потому что я - гений! Я не занимаюсь деньгами.
- А чем же ты занимаешься!!!
- Я занимаюсь музыкой, литературой.
- Короче, анонизмом ты занимаешься!..
- Слушайте, товарищ подполковник, а почему вы не верите во Христа? Что
вам не нравится в его проповедях?
- Ты православие не лапай!..
Опытный задастый политработник взмахом руки обрывает подполковника:
- Вы не верите во всеобщее равенство?
- Всеобщее равенство так же невозможно, как невозможна абсолютная
истина.
- О вас говорили, что вы вульгарный материалист, а вы, оказывается...
Задастый говорит, а подполковник ухмыляется, и очки блестят по подлому.
Спиной чувствуется, что у тех, кто сзади - а их там четверо, не меньше -
сейчас такое же, подполковничье, выражение на лицах. Еще бы: писаку,
этакого мастера пера в грязь втаптывают.
Почему стало тихо? Задастый! Опять замахивается. Жаль, на стуле сижу,
не увернуться. Ладно, этот удар мы с покорным видом примем. С другой руки
бьет. Слабый какой-то удар. Да он же бить не умеет! На мне отработать
ударчики решил, сука! Ногой размахивается, думает, раз я согнулся, значит
вырубил. В детстве, наверное, от пацанов под маминой юбкой прятался... Вот
она, его нога, поднимается, уже перед глазами... Все происходит, как в
замедленном кино. Давай-ка ножку сюда, недоносок политический. Так, а
теперь я встану и, не выпуская ноги, накося тебе по шарам, а теперь сверху
казанками по переносице, а теперь снизу по самым ноздрям, а теперь ножку
твою в сапожке зеркальном выше головы поднимем, и ты затылочком об пол.
Красиво! А теперь я тебе, радость моя, пяточкой да промежду ножек... Ты же
мне больно хотел сделать, хотел ведь... О-о! А это уже твоя компания
подлетела, те, сзади. Какой удар - чуть по стене не размазало! Мастер
бьет!.. Жаль, не успел задастому на морду подошвой наступить... Ребра,
мать вашу!.. Ну, начался обмолот!.. Грудь локтями закрыть, чтобы дыхалку
не сбили. Как бьют, ублюдки... Все, темно в глазах, сейчас отключусь...
Где это я? Как болит, как болит все... Даже глаза открыть больно. Ага,
знакомый пейзаж вокруг. Облезлые зеленоватые стены плывут куда-то, свет
лампочки режет глаза. Елки, всю рожу разбили. Зеркала нет, а то бы
полюбовался. Где же они меня держат? Ведь не в тюрьме, в каком-то здании
держат... Сколько же они меня били прежде, чем уволокли в камеру? Похоже,
мои ребра никогда не заживут. А что с правой кистью? Ясно - два пальца
сломали. Это чтобы бить не мог? Ох, и сволочи же! Ну что за люди?! Да люди
ли они? А почему же нет? Как раз люди и есть. Вот такие мы все человеки и
есть. Ладно, надо кости на пальцах правильно поставить, да стянуть
чем-нибудь...
Черт, даже сознание потерял. Второй палец страшно вставлять, боль
непереносимая. Э-эх, сейчас бы мне автомат, да рожка два патронов: ох, и
погонял бы я их тут! Уж по крайней мере, лоск с их рож слетел бы в один
момент... Если бы Настя тогда, в тростниках, не заплакала, черта с два они
меня взяли бы! А старшая - Женька - молодец! Вокруг мины рвутся, а она
зажмурилась, кулачки сжала, аж пальчики побелели, видно, что боится, но
молчит. Рукавички где-то умудрилась потерять, растеряшка...
Теперь второй палец... Фух, еле очухался. Скоты! Кажется, все. Если не
трогать, бог даст - срастутся, но играть на гитаре как прежде, не смогу,
это точно. Да я уже и разучился. Раньше считался одним из первых
гитаристов города, на конкурсах побеждал... Раньше... То было раньше...
Раньше много чего было... Опять чуть не забыл! Я ведь хотел определиться
со сроками, сколь долго ОНИ со мною работают. Просто для себя
определиться... Возможно, все началось в детстве? В очень далеком
детстве... Перед глазами яркий, пронизанный солнечным сиянием коллаж
осенних листьев - таким детство запечатлелось в памяти. В какую группу
детского сада я тогда ходил, в третью или четвертую?..
Наша семья тогда занимала комнатушку в двухэтажном кирпичном доме. В
доме были длинные коридоры и много комнатушек, и в каждой - по семье. А
коридоры были большие - два встретившихся трехколесных велосипеда
разъезжались без помех... Наверное, у нас в квартире шла генеральная
уборка: отец выдвинул ящики дивана, забитые до отказа журналами... А
может, это началось в другой квартире, в двухкомнатной "хрущевке", в
которую мы переехали?.. Много-много журналов. А в них, конечно,
много-много картинок, всяких-всяких. Но одна буквально приковала к себе -
цветная вкладка с пейзажем иного мира. Разумеется, в том возрасте я не
знал таких слов - "пейзаж", "иные миры". Я просто чувствовал, что вижу...
Именно вижу!.. Словно волшебной палочкой взмахнули перед глазами. "Папа,
что это такое?" - спросил я. Не вспомнить, что ответил отец, скорее всего
- ничего, но картинку я забрал себе.
Я забрал ее и часто разглядывал, испытывая неведомое ранее ощущение, и,
чтобы еще раз пережить это неведомое, рассматривал вновь и вновь. Мне и
сейчас не совсем понятно свое тогдашнее состояние, вылившееся в
неожиданный поступок - я начал картинку срисовывать. Разумеется, ничего не
получалось, лист отбрасывался, брался новый, но каждый раз, когда карандаш
выводил грани кристаллических деревьев, я был там. Я стоял в их тени и
смотрел, как плывут неспешно над зеркальной гладью океана загадочные
облака голубого инея. Карандаш рисовал шар восходящего красного светила, и
я знал, что огромные темные пятна на его поверхности - признак скорой
смерти; и светящиеся шлейфы двух улетающих прочь звездолетов говорили о
полном равнодушии улетавших к этому миру - им была безразлична скорбная
красота обреченной планеты, их не интересовала судьба кристаллических
деревьев... А я там был один и ничем не мог помочь. Я там был один,
маленький мальчик с планеты Земля. "Кристаллическая жизнь" - узнал я
название картины, когда научился читать, и имя художника - Андрей
Соколов... Дело в том, что через несколько лет я встретил эту картину под
другим названием - "Красный вечер", и у нее появились продолжения: "Синее
утро" и "Зеленый полдень". То есть звездная система стала трехкратной, а
кристаллические деревья превращаются то в пузыри, то в пеньки, в
зависимости от времени суток. Новый триптих мне следовало понимать в том
смысле, что, мол, не надо волноваться, все в порядке, этому миру ничего не
грозит, ты видел небольшой период жизненного цикла, срок катастрофы
отдаляется в бесконечность... Вранье! Я не поверил двум новым картинам
тогда и не верю сейчас. Художник их высосал из пальца, он сам себя хотел
успокоить. Но - стоп... Не слишком ли далеко вперед я забегаю в своих
воспоминаниях? Никак не могу приучить себя последовательно мыслить,
завидую шахматистам... Вернемся в детство. Итак, на протяжении нескольких
лет срисовывалась одна и та же картина. Зачем? А кого я спрашиваю? Себя,
что ли? Нашел, кого спрашивать. Спросить надо у НИХ, а
где ОНИ - неизвестно... Мои рисунки отец рвал пачками и выбрасывал в
мусорное ведро. А я продолжал рисовать, рисовать, рисовать...
Фантастика - слово, считавшееся в нашей семье синонимом полного
идиотизма. О фантастике в литературе я узнал в девять лет. "Восходы" давно
бороздили просторы Большого космоса, но в книжке, взятой случайно в
библиотеке...
- Папа, смотри, тут космонавт там-то и там-то делает то-то и то-то, -
не помню деталей, к сожалению.
- Ерунда, - говорит отец. - Не может быть.
- Почему? Вот тут же, в книжке, написано!
- Ну, принеси эту книжку. Что там написано? Где?
- Вот, посмотри.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг