ему посвятить остаток жизни аскезе и с утра до вечера стоять на одной
ноге. - В этом могли! Запросто.
- Вот и я так мыслю, - аскет задумчиво пробовал ногтем остроту
секирного лезвия. - Наш чешуйчатый приятель, конечно, не кобра... зато
головы у него две, и длина вполне подходящая. Так что ежели аккуратненько
располосовать вдоль - быть у нас с тобой по замечательному поясу! Полагаю,
Шива одобрит.
Здоровяк хлопнул в ладоши и расплылся в радостной улыбке, явно
предвкушая водопад будущих милостей Синешеего.
- Ладно, уговорили, - промямлили обе головы нага, который внимательно
следил за развитием щекотливой темы. - Все вы, люди, одной сурьмой мазаны:
чуть что не по-вашему - сразу топором! Хоть нас, хоть киннаров, хоть друг
дружку! Отойдите, дайте место...
- Вот и умница, - похвалил его Рама-с-Топором. - А Повелителя своего
не бойся. Станет ругаться, скажешь: дескать, срочно понадобился самому
Балараме, земному воплощению Змея Шеша. Тем более, что так оно и есть, -
добавил аскет тихо.
Васятха тяжко вздохнул и начал быстро увеличиваться. Когда длина его
достигла почти двадцати посохов, а в обхвате в самом толстом месте наг
вполне мог сравниться со средней упитанности слоном, змий прекратил
наконец расти, критически оглядел себя двумя парами глаз и, видимо,
остался доволен результатом.
- Ну что, поехали? - поинтересовался он у тезок.
Здоровяк подхватил лежавшую под деревом цельнометаллическую соху, с
которой почти никогда не расставался; аскет наскоро затоптал костер босыми
ногами - и вот уже оба Рамы восседают в ложбине у шейной развилки змия.
- Поехали! - один седок хлопнул нага по левой шее, другой - по
правой; и ездовой змий принялся споро ввинчиваться в Махендру, лучшую из
гор.
- Хоть когда-никогда свой плуг по назначению использовал, - донесся
из-под земли удаляющийся бас. - Сегодня, например, тебе огород вспахал!
Теперь этого погоняю, подколодного... А то все больше заместо дубины...
Голос стих. Вскоре перестала дрожать и земля. Тишина вновь вернулась
к пепелищу былого костра - и лишь огромная воронка, окруженная валом
вывороченной земли, напоминала о странной троице, покинувшей
благословенные склоны.
Ашока тревожно качнула ветвями и наконец успокоилась. Сейчас был тот
редкий момент, когда ее действительно можно было назвать Беспечальной.
"Не зря его все же кличут "Добрый Рама-с-Топором", - думало дерево,
засыпая. - Все в итоге добром решил. А мог ведь и рубануть..."
Тишина. Звезды. Легкий шелест листвы, которую ерошит проказливый
ветерок-гулена.
И не слышно больше в этом шелесте лязга металла о металл, стонов
умирающих, конского ржания, скрежета стрелы по доспеху...
Великая Битва закончилась.
Все убиты.
Все ли?..
__________________________________________________________________________
Книга вторая
КАРНА-ПОДКИДЫШ
ПО ПРОЗВИЩУ
СЕКАЧ
Сурья сказал:
- Если, о Карна, ты отдашь Индре свои дивные
серьги, с которыми ты родился - кончена твоя
жизнь! Смерть будет витать над твоей головой. Пока
ты владеешь серьгами и панцирем, о дарующий
гордость, в бою ты неуязвим для врагов. Запомни
мои слова!
Карна ответил:
- Да не погибнет слава моя, разнесшаяся в трех
мирах! Такому, как я, не подобает спасать жизнь
ценою бесчестья. Лучше достойная смерть, которую
люди оценят. Принесу ли я себя в жертву во время
битвы, свершив ратный подвиг, или, наоборот,
одолею в бою недругов - все равно я достигну славы
и смогу защитить робких, просящих пощады на поле
брани; а также избавлю от великого страха
стариков, детей и дваждырожденных. Я сберегу
честь, пусть даже ценою жизни - таков мой обет.
Махабхарата, книга Лесная,
сказание о том, как Индра отнял серьги у Карны;
шлоки 19-20 и 32-39
Часть первая
ПОДКИДЫШ
Среди творений наилучшими считаются одушевленные, среди одушевленных
- разумные, среди разумных - мужчины наилучшие, среди мужчин -
дваждырожденные, среди дваждырожденных - те, кто обладает развитым
пониманием; а среди обладающих развитым пониманием - читатели этих строк
наилучшие, и таково общее мнение!
Глава первая
БРОСЬ СЕРДЦЕ В ВОДУ
1
КОРЗИНА
...река. Струится, течет в неизвестность, колебля притаившиеся в
заводях венчики лотосов; и тростники качаются под лаской ветра. Да, именно
река и именно тростники. Вон селезень плывет. Толстый, сизый, и клюв
разевает - небось, крякает. Только не слышно ничего. И тростники совсем
близко, качаются у самых глаз, будто я не Индра, а какая-то водомерка над
речной стремниной. Или труп, раздутый утопленник, которого воды влекут
невесть куда и невесть зачем.
Индра?!
Какой-такой Индра?!
При чем здесь Индра?..
Ни при чем.
Просто так, на язык подвернулось.
Река. Тянет сыростью, волны плещут, лаская друг дружку, а по берегам
стелется незримо межа за межой: земли ядавов, вришнийцев, бходжей...
Настрогали люди простор ломтями, рассыпали крошками, и теперь, как
воробьи, дерутся из-за каждой. А реке все равно. Ей без разницы: бходжа ты
или ядав! Входи, купайся, уноси воду бадьями, рви лилии с кувшинками, рыбу
лови... брось чего-нибудь - унесет.
Недаром говорят: бросай добро в воду - против течения выплывет.
На то и река. Верней, приток.
Конский Ключ называется.
Плывет по Конскому Ключу корзина. Большая корзина, бабы в таких белье
стирать носят. Ивовые прутья бамбуковой щепой перевиты, волокно к волокну,
дно цельное, а сверху крышка. Захлопнута плотно, и три дырки, как три
Шивиных глаза, просверлены. Зачем? кто знает... Значит, надо. Плыви,
корзина, качайся на волнах, пока не прибьет тебя к берегу или не растащит
водой во все стороны.
Влился приток в родной плес, стала из Конского Ключа - Душица. Воды в
Душице поболе, волны поигривей, закачало корзину, повело боком,
опрокидывать стало... нет, обошлось. Плывет. И любопытная плотвичка в дно
носом тычется. А по берегам уже иные земли: угодья матсьев и сатватов,
Нижняя Яудхея... Мало-помалу и до ватсов-краснозубых добрались. До их
джунглей, где радуешься дважды: если повезет зайти в этот рай и если
повезет выйти из этого ада.
Вот Душица в багряную Ямуну влилась; разбавила кровь слезами.
Плывет корзина.
Не тонет.
Солнце сверху смотрит, золотые руки тянет. Много их у солнца, есть
чем потянуться. И мнится: сам Лучистый Сурья охраняет ладью из ивы с
бамбуком. Придержал колесницу в зените, ждет, чем дело закончится. А лик у
солнца тоскливый, каленой медью отливает... Грустит Сурья. Плохо ему.
Жарко. Когда ж это было, чтоб светилу жарко становилось? - никогда не
было, а сейчас случилось.
Встретилась Ямуна с Гангой, матерью рек, закружились воды в пляске,
вынесло корзину на самый стрежень. Вон и остров в лозняке прячется. Стоит
на островном берегу урод-мужчина: ликом черен, бородой рыж, шевелюрой - и
того рыжее. Глазищами янтарными моргает. Нет чтоб за багром сбегать,
выволочь корзину! - стоит, страхолюдина, из-под мозолистой ладони на реку
смотрит.
Проплыла корзина мимо.
Нет ей дела до уродов.
Вон уже и земли ангов-слоноводов начались.
Вон и город Чампа.
Тронул Лучистый Сурья своего возницу за плечо, велел дальше ехать; а
сам все назад оборачивается, через пламенное оплечье.
Туда глядит, где мать-Ганга с Ямуной схлестываются, Ямуна - с
Душицей, Душица - с Конским Ключом...
Где исток.
2
ПОСЛАНЕЦ
- Устал, милый?
Мужчина не ответил. Он лежал лицом вниз, до половины зарывшись в
солому, и вполуха слушал блеянье ягнят. Безгрешные агнцы плакали малыми
детьми, сбивались на миг и вновь заводили бесконечные рулады.
Предчувствовали, горемыки: всю жизнь доведется прожить баранами, всю
бессмысленную жизнь, от плача во тьме до кривого ножа-овцереза...
Одна радость, что Всенародный Агни испокон веку ездит на круторогом
агнце - глядишь, после ласки огня, превращающего тебя в жаркое, доведется
попасть в овечий рай. Где тебя пасут пастыри, кормят кормильцы, но не
режут резники.
Счастье.
Скажете, нет?
- Устал, вижу...
Ничего она не видела, счастливая женщина. Только говорила, что видит.
Если бы кто-нибудь действительно видел сейчас лицо мужчины, то поразился
бы хищной улыбке от уха до уха. После женских ласк улыбаются иначе.
Расслабленно улыбаются, блаженно, иногда устало - а здесь... Похожий оскал
подобает скорей волку в глубине логова, когда чужой запах струей
вплетается в порыв ветра. И зубы крупные, белые; хорошие зубы, всем бы
такие.
Плачьте, ягнята...
Женщина потянулась, звеня колокольцами браслетов, и мягко провела
ладонью по спине мужчины. Поднесла ладонь к лицу; лизнула, коснулась
тонким язычком, жадно ощущая вкус чужого пота. Снова вытянула руку и
прошлась по спине ухоженными ноготками, оставляя красные полосы. Женщине
было хорошо. С законным муженьком-тюфяком ей никогда не было так хорошо. И
с многочисленными пастухами-бходжами, падкими на щедрую плоть, не было. И
с умельцами-скопцами, плешивыми толстячками, специально обученными смирять
томление бабьего тела многочисленными уловками - с ними тоже.
А с этим молчуном - хорошо.
Ах, до чего же хорошо...
- Где ты был раньше, милый? - сама себя спросила женщина, прогибаясь
гулящей кошкой.
- Далеко, - хрипло ответил мужчина.
Он врал. Был он довольно-таки близко, можно сказать, и вовсе
неподалеку от здешних земель. Но рассказывать о своем прошлом новой
любовнице... Прошлое ревниво, подслушает, вильнет хвостом и пойдет гулять
по свету. Чтобы вернуться каленой стрелой в спину или удавкой в ночи.
Далеко мы были, высоко летали, уста из стали, язык из пыли; живем сегодня,
а вчерашний день отгорел и погас.
Забыли.
Мужчина перевернулся на спину, вольно разбросал бугристые руки,
подняв вокруг себя соломенную бурю. Чихнул во всю глотку, потом чихнул еще
раз. Сухие стебельки запутались в гуще волос, обильно покрывавших его торс
и даже плечи. Женские пальчики мигом стали выбирать солому из курчавой
поросли, исподволь опускаясь все ниже: ключицы, мощные мышцы груди,
живот...
И спящий восстал.
Долго потом плакали ягнята, испуганные звериным рычанием и стоном
пойманной добычи.
* * *
- ...а мне хозяйка вчера вот чего подарила...
Женщина приподнялась на локте. Напряженные до сих пор соски маняще
коснулись лица мужчины, один ткнулся в щеку доверчивым птенцом, и почти
сразу вниз потек металлический шелест. Цепочка. Серебряная. С лунным
камнем в оправе, привешенным посредине.
- Балует тебя хозяйка, - буркнул мужчина.
Женщина довольно засмеялась. Заворковала голубкой. Ей показалось, что
любовник попросту ревнует, не имея возможности дарить дорогие подарки. Она
считала себя знатоком мужских мыслей и чаяний. С того возраста, когда у
нее едва набухли бутоны грудей, а взгляд мужчин стал задерживаться на ней,
наливаясь желанием. Да, женщина считала себя истинной дваждырожденной в
таких делах. Возможно, не без оснований.
Мужчина смотрел на нее снизу вверх, и в зеленых глазах его не
отражалось ничего.
Даже звезды.
Они мерцали сами по себе, эти слегка раскосые глаза, расположенные по
обе стороны ястребиного носа шире, чем полагалось бы. Мужчина редко
закрывал их. Даже целуя женщину, он не смежал век. Удивительная привычка.
Удивительные глаза, в которых ничего не отражается. Удивительная женщина,
которая этого до сих пор не заметила.
Впрочем, что вокруг не достойно удивления?
- Балует, - согласилась женщина. - Меня и нужно баловать. Я тогда в
огонь и в воду... И молчать умею. Хоть пытай меня, хоть посулы сули - ни
словечка.
Плечо мужчины слегка напряглось. Как леса у рыболова, когда
хитрюга-подкоряжник тронет костяной крючок. Он знал: если женщина говорит
о своем умении хранить чужую тайну, это может означать только одно.
Одно-единственное.
- Молчать она умеет, - насмешливо проворчал мужчина. - Тайны у них с
хозяйкой великие. Рукоблудию друг дружку учили. Хозяйку-то далеко не
отпускают, берегут в шатре, пастухов кнутами гоняют, а к варте* не
подольститься! Приходится своими силенками...
- Дурак ты, - обиделась женщина и тут же прижалась, втиснулась,
защекотала распущенными кудрями. - Дурачок... Силы бычьей, а ума не нажил.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг