Пятнистые комбинезоны с меховыми воротниками, засыпанными тающим
снегом, вязаные шапочки-капюшоны с круглыми прорезями для глаз и рта,
отчаянный скулеж моего пса, ударенного в брюхо носком кирзового сапога;
"По какому праву?.." - это Фима, а Ритка молчит, что само по себе
удивительно, и Фима уже молчит, захлебнулся и смолк, а плечистый мужик
толкает меня в грудь и ревет быком: "На пол! Все на пол, лицом вниз!"
Ложусь на пол, послушно, даже угодливо, рядом падает Идочка, грудью тесно
прижавшись к моей щеке, и при других обстоятельствах это мне могло бы
понравиться, но сейчас я не слишком хорошо представляю, что могло бы
понравиться мне настолько, чтобы...
Нет, героя из меня не получится.
Этакого рубахи-парня, прошедшего огонь, воду и медные трубы,
способного плавать в любых обстоятельствах, как карп в пруду, и при помощи
зубочистки расправляться с агрессией... нет, не получится.
Это уж точно.
- Будьте любезны, поднимитесь.
- Я?
- Ну разумеется, вы.
Поднимаюсь.
Вместо маски-шапочки передо мной обычное человеческое лицо: круглое,
добродушное, щекастое, совсем не страшное, голубые глаза улыбаются, сопит
заложенный с мороза вздернутый нос, оттаивают рыжие усы щеточкой, и
единственное, что портит общую приятность - полковничья форма.
Если не задерживаться на лице и опустить взгляд.
Лицо парит над формой, над звездчатыми погонами, как воздушный шарик
над тяжелым танком.
И Михайло-архистратиг на петлицах: крылач с воздетым мечом.
Ритка в "Житне" что-то говорил о полковнике с такими петлицами...
спецназ, архистратиги, прозванные в народе сперва архаровцами, а там и
просто архарами - для краткости.
- Имеет ли смысл спрашивать: вы Залесский Олег Авраамович? - смеется
воздушный шарик, собирая морщинки-трещинки в уголках нарисованных глаз.
Пожимаю плечами.
Наверное, не имеет.
- В таком случае, соблаговолите одеться и проехать с нами.
- Я... я арестован?
- Скажем иначе: вы задержаны. Для выяснения некоторых интересующих
нас обстоятельств. Или вы предпочитаете быть арестованным?
Я не предпочитаю.
Архары в комбинезонах грязными снеговиками застыли по углам комнаты,
поигрывая длинными дубинками с маленькой поперечной рукоятью. Я иду
одеваться, вижу до сих пор лежащих на полу Ритку и Крайца, над ними стоят
трое, курят и лениво стряхивают пепел в любимую мамину вазочку, а тетя
Лотта скорчилась на кухне в кресле и трясется мелкой дрожью - сделали-таки
старушке послабление, не ткнули мордой в паркет, пожалели... Рукава
какие-то узкие, жестяные, я никак не могу попасть в них, Идочка помогает
мне с разрешения доброго полковника, шарф тычется мохеровым ворсом в рот,
и это неприятно, но запахнуться по-человечески почему-то не получается,
пока полковник не выходит в коридор и не командует поднимать задержанных и
вести вниз, в машину.
Идем по лестнице.
III. GIGUE
На улице светло-светло, тысячи разноцветных искр весело гуляют по
сугробам, оттесненным работящими дворниками к самому краю тротуара.
Прогуливающая толстого карапуза мамаша аккуратно обходит нас и шествует
дальше, как ни в чем не бывало, а ее пацан все оборачивается, все смотрит
на странных дядей, блестит глазенками из вороха пуховых платков - ну,
интересно ему, ему сейчас все интересно, в отличие от меня!
Пацану влетает по попе, и дяди больше не занимают его воображения.
Забавное дело: ведь сто раз придумывал, как главный герой попадает в
переделку - и сразу все понимает, сразу ориентируется в обстановке и
начинает действовать: этому пяткой в глаз, тому кулаком по шапочке, потом
заячьей скидкой в подворотню и заборами, проходняками, мусорками...
Куда?
Зачем?
Может быть, я не главный герой? Второстепенный кинется заячьей
скидкой - а ему даже и не пулю в спину, а сапогом в задницу! Лежи, козел
второстепенный, сопи в две дырки и не рыпайся, пока солидные персонажи
делом занимаются!
Только тут я соображаю, что у ворвавшихся ко мне ребят на поясах
висят массивные кобуры; и предположение, что там они держат соленые огурцы
под закусь, не кажется мне убедительным. Значит, не подставка; значит,
власти. Раз легальные стволы; раз Те не берут пятнистых за душу - значит,
у пятнистых все в полном порядке. Это у меня не в порядке. То стариков
больных невесть кому отдаем, то на следовательские ножки заглядываемся,
письмишки странные на унитазе читаем, с исчезником по сортирам душевно
беседуем, а вот еще и задержанным нам быть не нравится, странные мы люди,
однако...
Все происходит настолько быстро, что я толком не успеваю ничего
сообразить. Бесшумным призраком выныривает из-за угла Фол, отработанно
смыкаются вокруг меня, закрывая обзор, пятнистые комбезы, визжит Идочка
где-то сбоку - и над самым ухом бешеной вьюгой взвивается дикий рев Фимы
Крайца, когда доктор всяческих наук принимается расшвыривать парней из
группы захвата, давая кентавру возможность прорваться ко мне. Потом -
несколько очень коротких мгновений, состоявших из сплошной мешанины рук,
ног, тел... оскаленный Ритка с чьей-то дубинкой в руке размазывается между
двумя опаздывающими архарами - и медленно вырастает из крутящегося снега
громада растрепанного Фола в неизменной футболке со странной надписью
"Халки"; на самом деле, конечно, не медленно, а очень даже быстро, но
время вдруг стало резиновым, как дубинки пришедших за мной безликих людей,
и в эти резиновые секунды до истукана по имени Алик все-таки доходит, что
мои друзья дерутся за меня, а я стою и моргаю, вроде я тут ни при чем. Так
что до того, как Фол обхватил меня своими ручищами и силком зашвырнул себе
на спину, я все-таки умудряюсь съездить по скуле ближайшего архара, никак
не ожидавшего от меня такой прыти, а когда гад почему-то не захотел падать
- искренне пытаюсь добавить ногой в пах. Но полюбоваться эффектом этих
действий мне не дает Фол, и, наверное, правильно не дает, драчун из
меня...
Морозный воздух обжигающе свистит, когда Фол рвет с места, сразу
развив предельную, на мой взгляд, скорость. Я судорожно хватаюсь за его
покатые плечи и, оглянувшись, успеваю увидеть: пятнистые сбили с ног Ритку
и сосредоточенно топчут его сапогами, рядом сгибается в три погибели мой
конвоир, у которого "в паху дыханье сперло", а Фима, в разорванном пальто,
без шапки и с окровавленным лицом, еще держится, прижавшись спиной к их же
машине, и по каменеющей физиономии Крайцмана я понимаю, что если ребята
вежливого полковника не свалят Фимку в ближайшие несколько секунд, то
потом им останется только убивать его - когда у Фимы в горячке боя "упадет
планка"...
IV. SARABANDE
Фима Крайц - это особая история.
Он пришел в наш класс, когда мы разменивали двенадцатый год жизни на
тринадцатый. Разменивали бурно, утирая юшку из носов и гордо дымя
ворованными у родителей сигаретами. Самое дурное время: гормоны в крови
стенка на стенку ходят, круче нас только яйца, мочу возьми на анализ -
сплошные пузырьки, как в шампанском!
А тут Фима-Фимка-Фимочка! Толстенький, низенький, носатенький,
очкастенький; не человек - удовольствие для оболтусов, пометивших вокруг
всю территорию и уже в силу этого преисполненных всяческого орлизма по
отношению к чужакам.
Фима стоял, поставив к ноге такой же пузатенький, как и он сам,
портфельчик, и блестел себе по сторонам лупатыми глазками-сливами, а
судьба уже шла к нему, судьба в лице величайшего из великих, что было не
раз доказано в кровавых схватках между вождями мальчишечьих племен.
Величайшего тогда еще никто не звал Ричардом Родионовичем.
- Здорово, ворона! - бросил Ритка и ухватил двумя пальцами Фиму за
шнобель.
Я на правах Риткиного одноколясочника и друга детства протиснулся
вперед, растолкав сладострастно ахающую толпу, и стал ждать продолжения.
Продолжения не было. Ритка почему-то замолчал, пальцы его ослабли и
касались Фиминого носа едва ли не ласково, словно боясь раздавить нечто
хрупкое до невозможности, а конопатое лицо величайшего из великих медленно
наливалось дурной кровью. Только когда из Риткиного рта донеслось что-то
вроде сдавленного мычания, я догадался опустить глаза - и меня чуть не
парализовало. Толстенькая лапка новичка находилась у величайшего Ритки в
области... ну, мягко скажем, в области промежности, и лапка эта
благополучно успела сжаться в неприятный кулачок, твердый даже на первый
взгляд.
Продолжая сжиматься дальше.
- Меня зовут Фимочка, - сказал новичок.
Ритка судорожно кивнул.
Так и стал: Фима-Фимка-Фимочка, а уж потом, после первых ответов у
доски - Архимуд Серакузский.
Вечером того же дня, после уроков второй смены, Фимочку пришли
забирать его родители. Гаврила Крайцман, длинный как жердь, тощий и
нескладный очкарик; и Фимина мама, весьма похожая на сына - приземистая и
плотная, словно литая.
Они очень смешно смотрелись рядом.
Но Ритка не смеялся, а без него мы не решились.
Назавтра, на уроке физкультуры, Фима не смог ни разу подтянуться на
турнике. Дергался, корячился - ни в какую. Наш учитель, двухметровый
плечистый осетин с наголо бритой головой, за что получил банальнейшую
кличку Фантомас, долго смотрел на Крайцмана и укоризненно поджимал губы.
- Не стыдно? - спросил Фантомас.
- Нет, - ответил честный Крайцман и встал в строй.
Мы загалдели.
- Разговорчики! - прикрикнул Фантомас. - Всем по двадцать отжиманий!
Отжавшись пятнадцать раз, я упал и с удовольствием ощутил под собой
твердый и холодный пол спортзала. Рядом пыхтел Ритка, набирая лишний
десяток сверх нормы.
А потом мы еще долго смотрели на Фимочку, продолжавшего сгибать и
разгибать ручки.
Плотное тельце пружинисто металось взбесившимся домкратом, и
конца-края этому безобразию не предвиделось.
- Девяносто пять... - выдохнул Ритка.
- Девяносто шесть, - поправил его Фимочка и продолжил.
Фантомас отыскал журнал и нашел в нем Фимкину фамилию. Ткнул в нее
толстым прокуренным ногтем, погладил сизую макушку, нахмурился.
- Марта Крайцман ваша родственница? - спросил Фантомас.
- Родственница, - Фима прекратил отжиматься и неторопливо встал. -
Мама. А на турнике... у меня запястье было сломано. Срослось неудачно.
- Это неважно, - кивнул Фантомас, думая о чем-то своем. - Теперь
неважно.
И помолчав, добавил:
- Передавайте Марте-сэнсей большой привет. Скажете, от Анвара... она
помнит.
...Когда Ритка через четыре года готовился к поступлению в училище -
к экзамену по рукопашному бою (который уже тогда начали официально
называть "скобарем") его готовили двое: преподаватель юридической академии
Марта Гохэновна Крайцман, в девичестве Марта Сакумото, и ее сын
Фима-Фимка-Фимочка.
Которого давно уже никто не пытался ухватить за его знаменитый нос.
А когда я издевался над очередным Риткиным синячищем, он отшучивался:
"Тетя Марта приласкала..."
V. BOURREE
Я очень надеялся, что до смертоубийства не дойдет, но сделать ничего
не мог, а через несколько секунд нам с Фолом стало вообще не до того -
позади истошно завыла сирена, по переулку заметались цветные сполохи
счетверенной "мигалки", и из-за угла вылетела приехавшая за нами машина.
Проклятье, от служебной тачки и на кенте не очень-то уйдешь!.. Фол рывком
оглянулся, зло выругался сквозь зубы и прибавил скорость, хотя, казалось,
это было уже невозможно. Ветер превратился в завесу из тонких ледяных игл,
сквозь которую мы с трудом прорывались, этому мучению не было конца, и я
прижался к человеческой спине кентавра, стараясь уберечь лицо.
Поворот.
Еще один.
Шапка слетает с головы и вспугнутым нетопырем уносится в метель.
Фол не сбавляет скорости, укладываясь на виражах чуть ли не в
сугробы, я захлебываюсь снежной пылью и внутри у меня все обрывается -
никогда мы с Фолом не ездили так!
Навстречу прыгает фонарный столб, приглашая к близкому знакомству, но
кентавр в последнее мгновение уклоняется, разойдясь с бешеным столбом на
какие-то сантиметры.
Пронесло!
Вой сирены позади на мгновение смолкает.
"Оторвались," - мелькает шальная мысль, но тут со стороны Павловки
выворачивает новая машина, горбатый "жук" с невероятной турелью огней на
крыше. Вой сирены снова ударяет в уши, мечется по переулку в поисках
выхода, бьется о стены домов, как вихрь в ущелье - и вслед за "жуком" в
переулок влетают первые преследователи.
Проклятье, что же стало с Риткой и Фимой?! Где они? Катаются,
связанные, по полу одной из машин? Или, избитые и брошенные, понемногу
приходят в себя у подъезда моего дома? Или...
Я запретил себе думать об этих сволочных "или".
Фол проскальзывает между киосками и выруливает на проспект. В спину
нам раздаются ошалелые свистки постовых жориков, тонущие в переливах
сирен; Икар с афиши углового кинотеатра сочувственно подмигивает мне -
дескать, у меня крыльев не было, но и тебе, дорогой, сейчас перышки-то
поощиплют!.. минутой позже впереди вспыхивает вывеска "Житня": на улице
день, но Рудяк не поленился зажечь свою рекламу - и правильно, народ надо
привлекать, хотя народ разный бывает, иные вот от властей драпают...
Мы со свистом проносимся мимо, и у вышедших на свежий воздух
посетителей отваливаются челюсти.
- Эй, Пирр, - кричит Фол, чуть притормозив, знакомому гнедому кенту с
похабной татуировкой на плече, - у нас жор на хвосте! Мотай к Папе,
перекрывайте объезд! А мы через яр, напрямую, поверху!
И снова несется вперед, прежде чем я врубаюсь в смысл его слов.
Каюсь, до меня не сразу дошло, что сказал Фол. А когда дошло, было
поздно - мы во всю мочь гнали по Горелым полям и сворачивали к яру за
неотложкой. Я с ужасом вспомнил шаткий узкий мостик, по которому и летом
ходить-то, придерживаясь за перила - сущее наказание; а мчаться верхом на
кентавре, скользя по обледенелым доскам...
Эй, бдительный Генрих ибн Константин! - надевай белый халат, оповещай
родимую реанимацию, готовь отдельную палату с видом на морг, капельницу и
алтарь в западном крыле!
Мы спешим к тебе в объятья, мы торопимся, сломя голову, шею и
всяко-разное... мы здесь!
В следующее мгновение под колесами Фола уже отчаянно скрипели
невовремя помянутые доски, по бокам замелькали покосившиеся перила,
кое-где связанные веревками, а позади бормашиной сверлил уши дикий визг
тормозов.
Кентавр немного сбавил скорость, но это особо ничего не меняло: доски
трещали, мостик раскачивался, и конца-края ему не предвиделось; я молча
молился священномученику Ермогену (во время бедствия и нашествия), и царю
Давиду (об укрощении гнева начальников) и всем, кого мог вспомнить по
сходным поводам, ветер иглой ковырялся в ушах, и было совершенно
непонятно, что за странное тарахтение раздается сзади - словно кто-то
пытался завести мотоцикл со снятым глушителем. Лишь когда совсем рядом, на
расстоянии вытянутой руки, кусок прогнивших перил вдруг разлетелся в
щепки, запорошив мне глаза мерзлой древесной трухой, мне наконец стало
ясней ясного: в нас стреляют! Из автомата, и, может быть, даже не из
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг