Все встало в памяти. Все.
Глупо. Несносно, как... Дыло.
Да, кстати. Скорей отсюда!
Ярким морем опрокинулся свет; глаза заболели; кресты, покосившись,
щурятся и лезут со всех сторон - из-за деревьев, из-за кустов, из ажур-
ных решеток. Пахнет медом, тлением, осенним теплом.
Сел на могилу, раскрыл чемоданчик. Вот он, последний снаряд - плос-
кий, блестящий, родной брат тех, никогда не выдававших. Не выдаст и
этот. Только вставить бикфорд в капсюль, привычно прижать зубами, потом
- в черное маленькое отверстие и -
спички в кармане.
Что скажут друзья в Трапезунде? Ничего не скажут - не узнают.
Как глупо все - ни веры, ни надежды, ни любви.
Ни матери их софии.
Еще минута, поползет, шипя, зловещий синий огонек, почти невидный при
ярком сиянии солнца, с язвительным добродушием доползет до капсюля,
воспламенится гремучая ртуть, и все станет просто, как... Дыло.
Придет и Валюська со своим ружьем. Как это у них там называется-то?
Маркитантка? Дочь полка, что ли? Атаманша?
Нет, не возьмешь ее насмешкой. Вообще, женщину не возьмешь насмешкой.
Смертью тоже не возьмешь. Вообще, не возьмешь смертью женщину.
Женщина - жизнь. А смерть... Дыло.
Нет, так нельзя. Но что, что можно?
В детстве, из монтекристо, подстрелил большого дрозда, дерябу. Деряба
мотался по кустарнику в смертной боли - не давался, уходил, подлетывая
на четверть аршина, из куста в куст, с кочки на кочку, так и не поймал
злой мальчишка с монтекристо дрозда-дерябу. И теперь также не давалась
упорная, раненая мысль.
Ну, вот что.
Нужно взорвать банку - так, просто, потехи для, грохотом бухнуть на
все окрестности -
- пусть арестуют.
- Совсем зря, в пустышку.
В самом деле - не таскать же ее за собой, как собачонку.
На зло всем чертям, - вот, как упырь говорит: чтоб всем шутьям взле-
теть на воздух. Взорвать - отойти - ждать. Прибегут, встревоженные,
схватят, начнут бить. Потом... она. Ведь, она живет тут, рядом.
- Над нами крылья Эблиса -
Схватил бикфорд, блестящий изящный медный капсюль приветно сверкнул
из ваты, засунул в него шнур, прижал со злостью зубами.
Глупо, - так глупо, и ну вас всех... к Дылу.
Бумажкой обмотал капсюль, из предосторожности, чтоб не взорвался при
вдвигании, - в Анатолии не до этого было - и решительно вдвинул в банку.
Осмотрелся - в воздух бросить, что ли? Живем играючи.
Младенца Симеона,
его же жития было 3 месяца,
Господи упокой.
Не стоит тревожить младенца Симеона, пусть спит младенец Симеон. Вот:
Тише березы не шумите,
Моего Ваню не будите,
Ваня спит, спит, спит -
Его ангел хранит.
К чорту Ваню с ангелом. Вот Дылу бы!
Зачем же остановка? С Дылом нужно разделаться. Дыло по-серьезней Вань
и младенцев Симеонов. По-серьезней эллинов и их фригийских колпаков. Ды-
ло - свой, родной, а те - чужие, пафлагонские.
Дыло - упырь. Долой Дыло! Да здравствует сикрит!
Вот он склеп - пупырится животом упыря над бедными, простыми креста-
ми. Хорошо же, Дыло. Прощай, Дыло.
Засунул банку в пробитое толстое стекло надгробия: разворотит и за-
сыплет все без остатка. Прощай, Дыло. Зажег спичку и поднес к бикфорду.
Не загорается. Надо обрезать. Аккуратно обрезал ножичком бикфорд и -
поджог.
Елочным аллюминием зашипел шнур, разбрасывая звездочки. Секунд на
пятнадцать. Прощай, Дыло.
Отбежал. Подумал, отбежал еще. Может ушибить. Потом еще отбежал, по-
пал на дорожку. Пошел по дорожке основательно, стараясь итти ровно,
вспомнил: чемодан забыл. Чорт с ним.
Что же? Что же? Время, как будто, прошло?
Потом шел почти без сознания, сколько - не знал, видел вдали ворота
кладбища - новые, тесовые, некрашенные ворота -
- грохнул взрыв -
вышел за ворота, постоял. Оглянулся, осмотрел ворота. Верно, ворота
новые. Никого нет. Что ж, умерли все, что ли? -
нужно вернуться. Верно, все, - кто: все? - сбежались туда, к Дылу.
Пошел. А, сзади шаги. И хрипло в тишине - особой тишине после взрывного
грохота -
- Опять кака-то сволочь балуеть. Кольки раз гонял - рвуть и рвуть.
Сразу не понял:
- Кто рвуть?
- Ребяты. Накрали бонбов у подрывников - и балують. А вы, господин,
отоспались? Похмелочки, может?
- Да что ж ты их не догоняешь, ребят-то этих?
- А неш их догонишь? Аны шустрые.
Поглядел в спокойное красное лицо - и злость, стыд, отчаяние, - зачем
не себя уничтожил? - полезли в душу кусками, как льдины на берег весной.
- Опохмелились бы, господин? С лица-то не больно здоровые. Я сбе-
гаю...
Нет, не избыть, не избыть кладбища, веретья, этих кусков глины на
фартуке, этой страшной спокойной рожи не избыть - куда деваться, куда,
когда весь мир в Дылах?
- и вдруг - чудесное всегда вдруг -
певучим пенясь грозным напевом в прозрачное небо - звонкой медью за-
певая, взвиваясь неровной валторной и трелью барабанной упадая, вставая,
замирая, воскресая, призывно, весельем, твердостью, - -
музыка, музыка!
- Что это? Что? - дико в лицо Афанасию.
- А с субботника, должно, едуть. Хочете поглядеть - поглядите. Анти-
ресно.
За ограду, за ограду, за оградой -
- на платформе по рельсам блестящим нестерпимо -
броневик, раскрашенный в тигра,
а на тигре - трубы, валторны, тромбоны
победительной песнью - в небо.
- С субботника, - примирительно Афанасий.
... Не удалось разглядеть Евразию...
Ветер с кладбища, запахи меда и тления.
1922.
Лесная сторожка на Истре.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.04.2002 14:53
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг