по-лаолитянски, твердил ее спасителю. Оба наконец взглянули на него.
Безымянный включил автоматический переводчик: человек ответил. Голос
громко и вольно лился из его широкой груди.
Короткие курчавые волосы лежали чуть повыше поперечной складки лба,
складки умной и неожиданной на ясном молодом челе. Он нагнулся, чтоб
поднять с песка рубаху из тонкой шкуры - почти щеголеватую, так она была
мягка и прекрасно выделана, - и у горлового отверстия стянул шнуром из
сухожилий.
- Что он сказал? - жадно спросила Лилит.
- Его зовут Смарагд. Он из этой страны. Он спрашивает, не с Луны ли ты
пришла?
- Пусть мечты его сбудутся, а желания осуществятся, - поспешно
проговорила Лилит, прижимая руки к груди. - Нет, не с Луны.
Резкий звук сигнала разнесся над дюнами: лаолитяне кончили работу и
возвращались к летательным капсулам. Смарагд тревожно вскинул голову, ища
в небе поющую стрелу. Но Лилит даже не обернулась.
- Я - Лилит, дочь Табунды. Скажи ему.
- Мы должны уходить, Лилит, - проговорил Безымянный, потянув ее за
рукав. - Вспомни, твоя родина далеко.
Звук сигнала требовательно повторился, и тонкая шея Лилит, не стянутая
амулетами, поникла. Ее ноздри вздрагивали от плача.
Последний раз обернувшись, она посмотрела печальными глазами, словно из
глубокого ущелья, на человека под косым лучом солнца. Смарагд продолжал
неподвижно стоять на дюнах.
- Возвращайся! - раздался голос ей вслед уже издалека.
...Да! Безымянный перестал ощущать себя атомом Лаолы-Лиал: он обрел
собственное бытие, в нем одном помещалась целая вселенная. Куда же он ее
денет?
Решение остаться на Земле требовало мужества, он это понимал и готов
был позаимствовать некоторую его толику у землян.
Хотя существует разное понимание мужества. Для Одама и Смарагда оно
имело совершенно реальные очертания: быть мужественным - значит
действовать вопреки чувству страха!
Для Безымянного дело уже не решалось так просто - одним ударом кулака.
Он знал относительность видимых поступков: можно и не шевелясь двигаться
вперед с головокружительной быстротой. Одаму всякая двойственность
недоступна: для него бег - это бег! Когда отдыхают мускулы, может заснуть
и ум; таков естественный порядок вещей, как смена дня и ночи.
Но Лилит?.. Безымянному страстно хотелось, перескочив тысячелетия,
выбить ее мышление с привычной орбиты, как выбивается электрон пучком
света! Он смотрел на дикую, загадочную, пленительную для него жизнь ее
духа с досадой и нежностью. Иногда он готов был посмеяться над своим
упорством: он был уже далеко не молод! Пора бы ему, как мудрому жилистому
дереву, живущему в мире молчания, преподавать уроки терпеливого
равнодушия. Но в деревянном нутре рождались звуки - гулкие, молодые,
похожие на пробу сырого материала, - и он прислушивался сам к себе с
удивлением. Теперь ему казалось, что каждый его предыдущий шаг по космосу
был лишь собиранием рассыпанных колец единой головоломки. В гармоническом
мире Зеленой Чаши и среди крутящихся глыб пояса Сатурна - повсюду он
сравнивал и изучал. Вектор мужества определен достаточно ясно: стремиться
вперед без надежды на возврат! Кольца головоломки собраны одно к одному.
Понять смысл - это-то и потребовало мужества, удесятеренного по сравнению
с прежними усилиями и жертвами. Ибо долг его вырос неизмеримо по сравнению
с узким, как ему теперь уже казалось, долгом лаолитян.
Накануне отлета он сообщил о своем решении. Они словно были уже
подготовлены, потому что дружно запротестовали.
- Это невозможно! - ответили все четверо.
- Кто мне может запретить? Я - свободный лаолитянин.
- Да, - сказали они. - Но только на своей планете. Ты беспомощен вне
ее. Фермент дыхания нестоек, мы можем оставить самый незначительный запас.
Чтоб его пополнять, понадобится целая лаборатория с фотонной энергией. Ты
- часть Лаолы-Лиал и не можешь существовать без нее, как и все мы.
Безымянный упрямо молчал. Лаолитяне переглянулись.
- Подумай, сколько ты сможешь продержаться, когда мы улетим? Ты
задохнешься, избыток кислорода сожжет тебя.
- Вероятно. Но я хоть что-то успею сделать для Земли!
- Темный мозг людей маловосприимчив. Все пройдет впустую, разве ты не
видишь этого? А Лилит? Она будет несчастна, потеряв тебя таким страшным
образом, зная, что это из-за нее.
- Она может не догадаться.
- Она уже знает. Мы сказали ей.
Безымянный вскинул голову, глаза его блеснули гневом. Он хотел резко
ответить, что никто не смеет стеснять его свободу или делать за него
выбор. Но только тяжело вздохнул. Прекрасное общество далекой планеты
имело свои путы, может быть, еще более непреодолимые, чем дикое племя
Табунды: они держались не во вне, а внутри лаолитянина.
- Мы все принадлежим Великой задаче, - терпеливо повторили
космолетчики. - Кто может освободить нас от нее? Ты придумал себе сказку о
равенстве галактиан, и все это лишь потому, что хромосомный аппарат
женщины с Зеленой Чаши случайно оказался совместим с нашими хромосомами.
Рождение ребенка - шаткая основа для философии! Разум Лаолы-Лиал давно
переступил порог произвольных выводов.
- Если мы так всеведущи, - пробормотал Безымянный, - зачем же во всех
расчетах сохраняется "коэффициент незнания", скидка на те силы, которые
еще не познаны?
- Чтоб уберечься от технических ошибок. Структуры в природе - это след
былых передвижений. Чтоб господствовать, надо знать истоки. Наблюдение и
есть тот процесс, посредством которого связаны пространство и время.
Механизм Вселенной сложен.
- А механизм души?! - вскричал Безымянный.
Они не отозвались. Безымянный почувствовал себя в пустоте.
- Форма интересна лишь как результат движения, - сказал один из
лаолитян после продолжительного молчания.
- Но круг ассоциаций у каждого наблюдателя может быть различен, -
устало возразил Безымянный. Гнев его прошел, ему уже не надо было
обуздывать себя, чтоб спорить с ними. - Все зависит от потенциала самого
наблюдателя, от накопленной им информации. Разве вы не допускаете, что
другие мозгоподобные из тех же фактов могли сделать выводы более глубокие,
чем у нас?
- Мы не встретили таких мозгоподобных, - высокомерно отозвались
лаолитяне. - Разумеется, и наши органы чувств ограниченны, но это
разумная, выборочная ограниченность. Оберегающий барьер от лавины звуков и
цветов, которые иначе грозили бы затопить сознание.
- Ну, хорошо, - прервал Безымянный, - подойдем к вопросу с другой
стороны. Возьмите самое простое: время переваривания пищи. Кто, по-вашему,
побеждает при равном интеллекте? Тот, чье время течет медленнее или -
быстрее? Вы чувствуете, как неправомерен сам вопрос? Чем больше разница
между цивилизациями, тем глубже должно быть их влияние друг на друга!
Но лаолитяне покачали головами.
- Откуда нам это знать? У нас есть Лаола-Лиал, к которой мы стремимся.
Ради нее мы готовы жертвовать всем, но только ради нее! Наш выход в космос
был вынужденным.
- Да нет же! - почти закричал Безымянный. - Живая мыслящая природа
обязана покорять инертную и неживую! Это ее единственное назначение.
Глобальное понятие родины неизбежно перейдет в галактическое. Диффузия
цивилизаций должна развиваться в пределах всей разумной жизни. Я глубоко
убежден, что принципы морали едины во Вселенной, и не может быть речи о
вражде или подчиненности друг другу. Весь вопрос: какое место займем мы?
Ведь, пускаясь в путь по космосу, мы думали лишь об одном: что можем взять
для себя? Но проблема в ином - что может отдать мыслящий мир Лаолы-Лиал
другим? Редкая населенность галактик постепенно укрепила в нас идею своей
исключительности, своего мнимого главенства. Равнодушие к иным проявлениям
жизни стало врожденным. Мы давно уже не любознательны, не любопытны, а
лишь напыщенны. И никто не замечает этого! Я боюсь додумать до конца, но
наша прекрасная цивилизация замкнулась сама в себе, может быть, грозя
выродиться во что-то чудовищное! Подчинение пользе и нормам понемногу
вытеснило отвагу и риск. Не этим ли начался сам собою тот путь к закату,
которого мы так боимся? Нет, если Лаола-Лиал хочет жить, она должна
научиться мыслить иначе. И не мое случайное прозрение, а сам путь по
космосу заставит ее это сделать.
- Это уж пусть решает Лаола-Лиал, - нетерпеливо ответили ему
космолетчики. - Наш светоплан ждут на орбитальном космодроме. И пока наша
главная задача, стартовав с Земли, пройти силовые кольца, чтобы
благополучно погасить разность скоростей во время сцепления. Мы улетаем
через три дня.
- Я ухожу, Лилит, - сказал Безымянный. - Я никогда не увижу больше
тебя, а ты не увидишь меня. Уже тысячелетие, как покинули мы свою землю, и
еще тысячелетие будем к ней возвращаться. Лаола-Лиал встретит тех, кто
уцелел, стойким, дисциплинированным народом. Все одинаково здоровы,
сильны, умны, красивы... Нет, ты не поймешь ничего, бедная моя Лилит,
счастливая тем, что перед человечеством миллион лет поисков. И если б ты
знала, как я люблю тебя и твою Землю! - Он произнес слово "люблю" не на
языке Табунды, где оно имело смысл односторонний и примитивный, и даже не
на своем собственном, как говорила некогда вечно улыбающаяся Лихэ, а на
языке Элиль, где слово это было глубоким, емким, обладало внутренним
свечением. - Да, я тебя люблю, - повторил он просто и свободно, как
выдыхают воздух. - И бесконечно благодарен: ты помогла мне узнать, что мое
сердце не омертвело. А это открытие не меньшее, чем новая звезда. Может
быть, я сумею еще что-нибудь сделать на своем веку? Ведь перестать
действовать - это и значит умереть.
- Как - никогда не увижу? - Лилит широко открыла глаза. - Разве я не
уйду вместе с тобой?
Безымянный покачал головой.
- Вспомни, ты задыхалась в летательном яйце. А у нас воздух только
такой.
- Значит, я останусь одна? Никогда больше мы не спустимся возле Большой
воды? Ты не покажешь мне равнины Белого снега? Не станешь рассказывать о
небе? Ваш светоплан поднимется вверх, и ты будешь уходить все дальше?
Навсегда?
- Да. Мы будем лететь по черному пространству ни долго, ни коротко, а
на самом деле бесконечно! И может быть, у меня пройдет всего два-три
дежурства, а ты, Лилит, уже умрешь. Мне даже не о ком будет мечтать.
Задолго до того, как мы достигнем нашей планеты, на Земле пройдут
бессчетные поколения. А мы будем все жить и жить, все лететь и лететь...
Лицо Лилит сморщилось и задрожало. Она с воплем упала на землю; волосы
рассыпались по траве, словно дерево разом Уронило все листья.
Безымянный грустно смотрел на нее. Как громко горюет юность! Беды
кажутся ей непереносимыми. Но только зрелы" человек познает настоящее
отчаяние. Не смягченное слезами, оно давит, как могильная плита. Будущее
без надежд...
- Нет! - воскликнула вдруг Лилит, решительно вскидывая голову и утирая
глаза. - Я не останусь тут! Если не хочешь взять меня с собой, то отвези в
страну Смарагда, на край того зеленого леса, где ты нашел меня утром,
когда у подножия дерева стояла тыква с водой. Я хочу снова видеть
пятнистых зверей. Смарагд научит меня пускать летящий дротик из согнутой
ветки. Я больше не испугаюсь соленого моря! И сумею жить под солнцем,
которое расплавляет внутренности.
- Хорошо, - согласился Безымянный ласково. - Будет так, как ты хочешь.
Поди попрощайся с Одамом.
Лилит отвернула лицо.
- Я не ночую больше в пещере, - прошептала она. - Одам сам зажигает
свой костер.
Безымянный почувствовал досаду и смущение. Слишком занятый собственными
размышлениями все это время, он, оказывается, пропустил многое в жизни
Лилит. Он знал, как Одам был потрясен их приходом. Не боявшийся самого
сильного зверя, Одам отступил перед неведомым: пытался умилостивить, даже
приносить жертвы. Лаолитяне так и не могли ничего поделать с ним. На их
глазах рождались суеверия, почти религия, а они были бессильны!
Постепенно Одам перенес часть своего боязливого недоумения и на Лилит.
Она стала казаться ему страшной. Он больше не прикасался к ней.
- Ладно, - сказал коротко Безымянный, окидывая прощальным взглядом
холмы, далекую гору, желтеющие деревья: стоял месяц сбора желудей. -
Пойдем, я хочу еще кое-что показать тебе перед отлетом. У нас мало
времени.
И весь этот день он объяснял ей технику рычага, мастерил простейшие
орудия. Вместо упертой в грудь деревяшки, по которой крестообразно водили
палкой, добывая огонь, Безымянный сконструировал снаряд с высверленной
лункой. Немного наморщив лоб, он обломал ветку и, согнув ее, связал
собственным синтетическим шнуром. Обернув палку тетивой и укрепив
вертикально, он дал ей вращательное движение - все это уже не представляло
труда. Еще раньше он показывал Лилит, как можно к плоту нарастить борта и
киль, - прообраз лодки получал добавочную устойчивость на воде.
...А потом плавно поднявшийся светоплан сделал прощальный круг над
Землей. Ненадолго он остановился лишь над африканской саванной, там, где
она выходит побережьем к океану.
Как серебряный паучок на нейлоновой нитке, Лилит бесстрашно спустилась
с высоты и в последний раз приветственно подняла руку - жест, перенятый у
лаолитян. Тотчас рядом с нею, словно из-под земли, вырос Смарагд - гибкое
мускулистое существо, продолжавшее мерить мужество удачным прыжком.
Они пересекли освещенную солнцем поляну.
Безымянный вздохнул, хотя почувствовал и облегчение. Серо-серебряный
комбинезон Лилит исчез среди стволов.
Глаза лаолитянина стянулись пленкой.
А затем Безымянный следил уже, как на экране появляется туманный абрис
налитой чаши, и в ней - блестящая сердцевидная капля, похожая на кошачий
глаз в темноте. Но исполинская рука дежурного космолетчика прошлась по
экрану. Когда он прояснился, капля исчезла, затерявшись среди множества
других.
Корабль лаолитян взмыл в привычные пределы искривленного пространства.
Лилит и Смарагд остались на плоской земле. Целые тысячелетия планета в
представлении людей будет именно такой - твердой, неподвижной, недышащей.
Но одна из человечества уже видела вокруг земного шара голубую оболочку
атмосферы. В своем лоне Лилит несла неистребимое зерно исканий. Праматерь
будущего! Дети ее детей захотят раздвинуть границы мира. И мы лучше всех
знаем, удалось ли им это.
ОДАМ САПИЕНС
...И начал, как дитя,
Ощупывать и взвешивать природу.
Максимилиан Волошин
Племя Табунды долго жило в изобильных предгорьях, пока однажды ночью на
северо-востоке не загремел гром. Раскаты его становились все слышнее, и в
той же стороне горизонт окрасился бледным заревом. Тысячи птиц сорвались в
темноте со своих гнездовий и с клекотом заметались над землей. Ветер,
который сначала лишь мягко прошелся по травам, загудел, принося запах
гари.
Племя снялось со стоянки и бросилось под защиту деревьев. Степной пожар
достигал опушки. Целую неделю небо, затянутое пеленой, едва пропускало
лучи диковинного коричневого цвета. Смерчи гнали пламя, и в пыльном
полусвете, как при затмении солнца, издалека доносился треск. Песок летел
вместе с дымом и горящей травой. Ветер был так силен, что трава сгорала в
воздухе, не успевая поджечь влажные кроны; лишь на стволах остались
отметины, кора обуглилась, словно обожженная кожа.
Люди Табунды пять дней убегали от огня, но он все-таки с ревом настиг
их и, опалив волосы и одежду, умчался дальше, оставив от недавно цветущей
долины странную, причудливо усыпанную золой местность.
Женщины бродили по теплому пеплу, подбирая испекшихся ящериц, мышей и
птиц. Дети лакомились поджаренными кореньями. Но мужчины оставались
мрачны.
Богатые места охоты исчезли. Нужно было искать другое пристанище.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг