восстановятся подземные пути, дававшие котловине тепло. Но кто мог
сказать, когда это случится? И чем они могли обнадежить Амнундака?
Не получая ответа, последний встал и, подняв руку с угрожающим
жестом, сказал:
- И все это сделали вы! Вы пришли к нам из страны снегов и холодов и
принесли сюда холод и снег, потому что вам они приятны, вы любите жить на
белой земле, белые люди! Холодом и снегом вы хотите погубить онкилонов,
чтобы занять нашу землю. Чукчи вытеснили наших предков сюда! Вы,
могущественные белые колдуны, хотите погубить нас совсем!
Он круто повернулся и вышел из землянки. Путешественники обменялись
встревоженными взглядами, и, когда вождь удалился, Горюнов сказал:
- Теперь, я думаю, медлить уже нечего - нужно уходить завтра пораньше
в путь; дует северный ветер, озера замерзли, тумана не будет, снег еще
неглубок.
- Да, если он еще подвалит, нам без лыж трудно будет идти, - прибавил
Костяков.
- И зимней одежды у нас здесь нет - все на складе, - заявил Ордин.
- Вы как знаете, - решительно сказал Горохов, - а я останусь у
онкилонов. Этот холод скоро пройдет, и мы заживем по-прежнему. А вы во
льдах пропадете, не добравшись до Котельного.
Его стали убеждать, но он упорно твердил, что здесь лучше, чем в
Казачьем: жизнь сытая, спокойная, жена хорошая, землянка теплая, - нечего
на судьбу роптать.
- А если вас, Никита, зарежут, как зарезали вампу, принесут в жертву
богам, чтобы холод кончился? - спросил Горюнов.
- Пустяки говорите! Вампу убежал. Онкилоны людей не режут. Если бы
резали, давно бы нас всех прикончили, не стали бы разговаривать, как вот
Амнундак сейчас приходил. Просить будут нас, а не резать.
Воцарилось тягостное молчание.
Немного погодя Горохов поднялся и вышел, а через минуту вбежала
Аннуир.
- Сейчас Амнундак пришел от вас к себе и сказал нам: "Белым людям
больше женщин не дадим. Пока они не прекратят холод и снег, вы живите у
меня, туда не ходите, а то вам худо будет". А все мужчины и женщины
закричали: "Давно бы так, пусть они поживут без жен, без молока, без
лепешек!" Я только попросила отпустить меня за моим одеялом. Он сказал:
"Иди, но сейчас же возвращайся назад!"
Аннуир взяла свое меховое одеяло и сказала Ордину на ухо:
- Ночью, когда там уснут, я приду к тебе, расскажу, что узнаю, -
дело, кажется, нехорошее.
Она убежала, оставив путешественников в угнетенном настроении
- Да, завтра уходим чуть свет, - сказал Костяков. - Это, очевидно,
первый шаг в цепи репрессий, ожидающих нас, чтобы заставить отменить
раннюю зиму.
- И если мы будем медлить, то дождемся, что к нам поставят в землянку
караул, и тогда уйти будет не так-то легко, - прибавил Горюнов.
- Пока Горохова нет, приготовим все к отходу, - заметил Ордин. - Но
интересно, куда он пошел, - не к Амнундаку ли, выдать наши намерения?
Горохов и женщины в течение всего вечера не возвращались.
Путешественники сами приготовили себе ужин, сварили чай, уложили котомки,
затем еще долго сидели, обсуждая положение, наконец легли спать. Горохов,
очевидно, остался ночевать у Амнундака.
Среди ночи Ордин был разбужен Аннуир.
- Уходить нужно вам скорее, - сказала она шепотом. - Воины говорят:
вот подземным духам принесли в жертву вампу - они вернули воду в священное
озеро; духам неба пожертвовали только оленя - они рассердились и прислали
зиму. Нужно и им жертву получше. Не говорят, а я полагаю - на вас думают.
- А Никита слышал это?
- Нет, это было раньше. При нем не говорили. Он пришел и стал
говорить, что хочет онкилоном сделаться, от вас уйдет, будет с нами жить,
он им не хочет беды делать. Так весь вечер рассказывал, как худо жить в
вашей земле. Теперь онкилоны поняли, почему вы сюда пришли: хорошую землю
для своего племени ищете. А Амнундак и скажи: "Значит, они соглядатаи! Но
мы их отсюда не выпустим, а то они вернутся с большим отрядом воинов,
воевать с нами начнут своими молниями - тут онкилонам конец будет!"
- А Никита не сказал, что мы завтра хотим уйти?
- Нет, не говорил. Он все только про себя рассказывал. И Амнундак
похвалил его и на ночь жену ему вернул. Потом приказал, чтобы завтра
позвали шамана - вечером моление будет насчет вас, должно быть, и снега.
- Ну, Аннуир, завтра мы чуть свет уйдем. А ты как, пойдешь со мной?
- Пойду куда хочешь, если я там, в вашей земле, буду у тебя одной,
первой женой, - ответила Аннуир.
- Да, ты будешь у меня не первой, а только одной, единственной.
Они еще долго проговорили, а потом, увидев по часам, что рассвет
близок, разбудили товарищей и, наскоро позавтракав, едва начало светать,
покинули свою уютную землянку навсегда. Горохову оставили записку с
просьбой сообщить Амнундаку, что они пошли за своей теплой одеждой и
вернутся через день. Если он хочет догнать их, то может это еще сделать:
они будут ждать его двое суток на окраине котловины. Предупреждали его,
что Земле Санникова грозит ужасная зима и что здесь будет не лучше, чем в
Казачьем. Писали, что он может прийти позже с онкилонами и взять запасы
мяса, наготовленного Никифоровым на зиму, так как им всего не увезти.
В землянке был оставлен костер, чтобы выходящий из нее дым до поры до
времени показывал онкилонам, что она жилая, постели свои закрыли так,
чтобы казалось, что в них спят люди; только Аннуир унесла с собой свою
постель и всю одежду, какая у нее была.
Шел небольшой снег, который скоро мог скрыть их следы. Впрочем,
погоню должен был предотвратить Горохов, во всяком случае до вечера. Ему
оставили Пеструху, заперев ее в землянке.
Когда стало светло, они были уже в нескольких километрах от стойбища,
на соседней поляне, которую с трудом узнали. Как изменилось все за четыре
месяца! Тогда была новизна впечатлений, чудесная новооткрытая земля,
полная тайн, ожидавших раскрытия, весенняя природа, молодая зелень. Теперь
- оголенные леса, занесенные снегом поляны; бегство от невежественного
народа; впереди скучный, опасный и долгий путь на материк; отсутствие
одного товарища, до сих пор делившего с ними все труды, а теперь
изменившего; опасения за его судьбу, наконец оставленные женщины, к
которым успели привязаться. Только Ордин был веселее остальных - рядом с
ним бодро шагала по снегу Аннуир, которая ради него бросила своих родных и
привычные условия жизни, покидала родину и шла навстречу чуждому и
страшному для нее новому миру, не оглядываясь с тоской назад.
К вечеру добрались до своей базы и очень обрадовали Никифорова,
который давно не имел от них известий. У него все было в порядке, на зиму
уже заготовлены большие запасы мяса и дров; собаки сыты и здоровы, не
хватало только одной, задавленной на охоте медведем. Казак удивился
решению немедленно уходить из этой благодатной земли.
- Пропали зря все мои труды! - сказал он с укором. - Для чего я
старался, стрелял, возил, сушил, коптил? Для чего извел столько тварей?
Для чего дрова готовил? Все останется одним медведям, будь они прокляты!
- Не горюйте, Капитон, не медведи, а люди съедят ваше мясо. Придет
Горохов с онкилонами и заберет все к ним на стойбище.
- Как, а разве Никита не едет с нами домой? - воскликнул в изумлении
казак.
- Да, он решил остаться. Полюбил тут женщину, говорит, здесь лучше,
чем в Казачьем.
- Так и решил? Ах, он сволочь этакая. В Казачьем ведь у него жена
есть, правда, старая и злющая баба.
- А здесь молодая и добрая. Он тут вроде князя будет.
- А кто же это пришел с вами? Провожает, что ли? - спросил казак,
указывая на Аннуир.
- Нет, это моя жена, идет с нами на материк, - ответил Ордин.
- Вот оно что! - протянул Никифоров, с любопытством оглядывая
смутившуюся женщину, которая недостаточно знала по-русски, чтобы понимать
быстрый разговор, но поняла, что говорят о ней.
- Значит, вместо Никиты с нами пойдет баба здешнего племени! Не знаю,
как мы с собаками управимся, - она Никиту не заменит, небось собачек не
видывала даже, не то что нартой править. Эх, огорчение!
Долго еще Никифоров философствовал на эту тему у костра, вокруг
которого расположились путешественники. Ловкость, с которой Аннуир
справлялась с приготовлением ужина, несколько примирила его с этой
заменой, и он в конце вечера сказал даже:
- А жинка у вас славная, работящая, Семен Петрович! И сильно любит
вас, если решилась от своих в чужие края за море идти... А ваши, видно, не
пожелали? - обратился он к остальным двум.
- Да, не пожелали... - ответил Горюнов и вкратце разъяснил
Никифорову, как сложились обстоятельства, заставившие их спешно уходить из
этой интересной земли. - Весной мы сюда вернемся, - закончил он, - если
все будет благополучно.
Никифоров рассказал за ужином, что немедленно уходить из котловины
нельзя, так как сугроб за лето порядочно понизился и уже не доходит до
гребня обрыва, а только до верхнего уступа, над которым приходилось еще
метров пятнадцать карабкаться по скалам. Для подъема нарт и груза
необходимо было расчистить путь, сделать ступени. Сугроб также требовал
подготовки: он сильно обледенел с поверхности, и нужно было вырубить по
всей длине ступени.
- За день со всем этим, однако, не справимся, - сказал он.
- У нас есть два дня, - сказал Горюнов. - Мы обещали Никите ждать его
двое суток. Авось он раздумает и придет.
Наводнение
Переночевав в палатке казака, все еще стоявшей в ледяном гроте,
значительно увеличившемся за лето вследствие таяния, путешественники с
утра принялись за прорубку ступеней вдоль гребня сугроба.
Все пятеро работали усердно и перед вечером очутились на площадке
уступа. Она имела от четырех до десяти метров ширины и тянулась в обе
стороны от сугроба метров на сто; далее же быстро суживалась, оставляя
место только для прохода каменного барана. Над ней поднималась стена,
имевшая в самом низком месте метров десять вышины; она не везде была
отвесна, а распадалась на отдельные высокие и низкие уступы, по которым
опытный альпинист мог бы взобраться наверх. Но для собак и для подъема
груза уступы были слишком высоки, и нужно было сделать промежуточные, что
при слоистости базальтовой лавы не представляло непреодолимой задачи.
Работы, во всяком случае, хватало на день.
Осмотрев площадку, Горюнов сказал:
- Как вы думаете, не поднять ли нам весь груз и нарты сегодня же
сюда?
- А зачем это? - спросил Костяков. - Внизу ночевать удобнее: здесь
можно спросонок и свалиться с обрыва.
- Ночевать мы можем внизу, но всю тяжесть лучше поднять сегодня, и
вот почему. Сегодня вечером мы должны были вернуться на стойбище, что,
согласно нашей записке, Горохов должен был сказать Амнундаку. Последний,
видя, что нас нет, может послать вечером же погоню, - онкилоны дорогу
знают. Погоня придет сюда завтра рано утром, и, если весь груз будет еще
внизу, нас захватят - стрелять в онкилонов мы, пожалуй, не решимся. Если
же груз будет уже наверху, мы сами быстро поднимемся и можем разрушить
дорогу по сугробу, то есть будем в безопасности. Смотрите, срубить верхнюю
узенькую часть гребня на протяжении десятка метров недолго, и тогда никто
не решится лезть сюда.
- Пожалуй, вы правы! - согласился Костяков.
- Ну, а как же собаки? - спросил Никифоров. - Им на площадке будет
тесно.
- Они тоже могут ночевать внизу в своих гротах. Им недолго взбежать
порожняком наверх.
Приняв это решение, приступили к подъему груза, пользуясь остатком
дня. Это оказалось не так легко. Поднимать сильно груженные нарты по
крутому уклону, несмотря на вырубленные ступени, собаки сразу не могли, и
пришлось сделать это в несколько приемов. Поэтому провозились до темноты,
но в конце концов весь груз, запасы мяса, дров и нарты были сложены на
площадке; внизу остались только спальные мешки и посуда для ужина и чая.
Обилие дров, заготовленных на зиму, позволяло не скупиться ночью на
костры, чтобы отогнать медведей. По словам Никифорова, они посещали его за
лето не раз, и только грот спасал его от объятий косолапых, а мясо,
которое привлекало хищников, - от разграбления.
Благодаря бдительности Белухи он своевременно просыпался и,
притаившись среди льдин входа в грот, стрелял в ночного гостя, пытавшегося
разворотить ледяные глыбы, закрывавшие мясной склад.
За ужином он рассказал также, что во время двух землетрясений ему
было очень страшно: он выбегал из грота, опасаясь, что свод рухнет. С
обрывов по соседству камни сыпались, словно град, и в земле образовались
трещины.
Утомленные работой, путешественники рано легли спать на площадке
между четырьмя кострами и крепко заснули под охраной Крота и Белухи. Но
около полуночи их разбудил сильный подземный удар. Приподнявшись в испуге,
они стали прислушиваться; из-под земли доносился явственный гул, словно
там по неровной мостовой катились тяжелые возы; к нему очень скоро
присоединился доносившийся уже по воздуху грохот, то близкий, то далекий,
от падения глыб, срывавшихся с обрывов окраин; земля под лежавшими
дрожала. Но все эти звуки скоро покрылись неистовым воем собак, запертых в
ледяных гротах.
Так как путешественники лежали под открытым небом и достаточно далеко
от подножия обрыва, то бежать куда-нибудь им не нужно было, и они
продолжали полулежать на спальных мешках в понятной тревоге.
Скоро последовал еще один удар, более сильный; лежавшие
почувствовали, как их слегка подбросило вверх; пламя догоравших костров
подпрыгивало, головешки и угли рассыпались в стороны. Где-то поблизости
что-то грохнуло, и Горюнов, лежавший против входа в грот, в котором стояла
недавно палатка и в котором провели прошлую ночь, увидел, что из свода
вывалилось несколько крупных ледяных глыб.
- Наше счастье, что мы ночуем здесь, а не в гроте! - воскликнул он. -
Сейчас нас бы там придавило!
- А не может ли придавить и собак в их убежищах? - встревожился
Ордин.
- Едва ли. Их гроты небольшие и расположены в самой высокой и толстой
части сугроба.
- Если их выпустить, они разбегутся, - заявил Никифоров. - Привязать
их не к чему - нарты наверху. Пусть сидят.
Но еще несколько сильных ударов, последовавших один за другим,
заставили путешественников переменить свое решение. Собаки подняли такой
отчаянный вой, очевидно предчувствуя опасность, что Никифоров с топором в
руках, пошатываясь, словно на палубе корабля во время качки, побежал к
гротам, выворотил ледяные глыбы, которыми закрывал вход, и выпустил
животных. Последние вырвались на свободу, словно ошалелые, прыгая друг
через друга, но сейчас же перестали выть и, отбежав только несколько
шагов, сбились в кучу и, помахивая хвостами, смотрели на своего каюра.
Никифоров принес потяги, привязал к ним собак и развел все три упряжки в
разные места, недалеко от костров, уложив их на землю. Потом он заглянул
во все три грота и, вернувшись, сказал:
- Пёсики недаром беспокоились - лед треснул над их головами, руку
можно просунуть в щель. Того и гляди, глыба вывалится.
- Ну, в эту ночь все землянки онкилонов, наверно, опять обрушились, -
сказал Горюнов.
- Теперь они припишут это новое бедствие нашему уходу, - заметил
Костяков.
- Или тому, что один из нас остался у них, - прибавил Ордин. - И
Горохову трудно будет уйти, если он теперь захочет.
Аннуир слушала молча, но со слезами на глазах. Новое бедствие
постигло ее род и все ее племя, и хотя она от него ушла, но его несчастия
глубоко огорчали ее.
- Но, может быть, это землетрясение к лучшему, - постарался утешить
ее Ордин. - Если оно восстановит подземные пути горячей воды и паров, то
вернется тепло, и жизнь онкилонов пойдет по-прежнему, а землянки нетрудно
восстановить.
Аннуир уже знала, почему наступили ранние холода, и предположение
Ордина успокоило ее; она благодарно взглянула ему в глаза и потихоньку
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг