Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
для меня и лежит. Давай валяй свою историю. Может, я ее и правда использую.
     И  Гена  дал.  И  навалял  историю. Писатель на  удивление  внимательно
слушал,  не  встревая,  и даже делал  пометки  на бумаге серебристой  ручкой
"Кросс", отрываясь от своего бесконечно продлеваемого "Голуаза" и бесконечно
подливаемого кофе. Только иногда восхищенно причмокивал, восклицая: "Вот это
да! Вот это здорово!"
     Когда  Гена дошел до эпизода  с сокровищами,  писатель резко  вскочил и
зашагал по кухне.
     - Где шар? - встревожено спросил он.
     - Какой шар?
     -  Белый  матовый  шар,  -  пояснил  писатель,  судорожно  прикуривая
сигарету. - Шар, который лежал сверху в ящике с жемчугом. Ты должен был его
оставить себе. Где он?  Ты, вероятно, взял его в  руки, а потом? Что  потом?
Только не говори, что положил обратно. Не дай Бог...
     - А  что,  ценная штука?  -  спросил  Гена  с  показным  равнодушием,
удивленный реакцией спокойного обычно писателя, и желая его поддразнить.
     -  Это мой шар! - закричал  писатель.  - Мой, понятно?! Я, наверное,
его  у  тебя тогда  на  пьянке оставил.  И  никак не мог вспомнить - где. Я
поверить не мог, что я  его навсегда потерял!  Все чувствовал, что он где-то
рядом. Где он? Попытайся вспомнить, ну пожалуйста.
     Гене  стало  писателя  жалко,  до  того жалко  желал  писатель  обратно
мифическую драгоценность. Чуть не плакал даже.
     -  Да пожалуйста, только не плачь, - Гена  достал из рюкзака булыжник
шара, оставшийся от Хоттабыча.
     Писатель  взял его в руки, и глаза  его  наполнились радостью и  светом
отражений камня.  А  сам  жемчужно-матовый булыжник  вдруг сделался  мягким,
будто  живым,  от   взаимного  трогательного   чувства,  увлажнившего  глаза
собеседников и изменившего им видения предметов.
     - В  чем прикол-то? -  спросил Гена, смаргивая  непонятную ему  слезу
умиления от встречи писателя с шаром.
     - Сейчас объясню,  -  сказал писатель, - вот  смотри, прямо  в него.
Видишь?
     - Чего?
     - Ничего не видишь?
     - А что видеть?
     - Внутрь смотри, вглубь. Видишь?
     - В какую глубь? Он же не прозрачный!
     - Да это туман просто. Смотри. Правда не видишь?
     - Да чего видеть-то?! - расстроился Гена.
     - Ладно, - сказал писатель, - попробую объяснить.
     Он положил шар  на тарелку с широкой голубой полосой, которая осталась,
наверное,  от  позавчерашнего  ужина,  и  начал  объяснять   -  как  всегда
непонятно.
     - Смотри, ты же  знаешь, -  начал он  с фразы,  которой начинал любой
рассказ о чем-нибудь, чего Гена, как  правило, не знал.  - Любой язык можно
записать как формулу, как уравнение. Скажем, существительное в русском языке
изменяется  по родам,  числам,  падежам.  Эти  возможности  изменения  можно
заматематить   в   переменные   с   ограниченным   числом   значений.   Плюс
словообразование.  Переменные суффиксов,  приставок,  корней, окончаний. Они
составляют уравнение  существительного. Так  же - глагол, прилагательное  и
так далее.  Сами  по  себе  уравнения частей  речи, то  есть  слов, являются
переменными  для уравнения  предложения. Это суперуравнение и будет формулой
языка. Если составить формулы всех  языков,  то  из  них математически можно
вывести формулу праязыка, или постязыка, что одно и то же.
     - Для чего?
     -  А ни для чего. Математика, она вообще ни для чего, у  меня всегда в
школе одни двойки по ней были, в силу ее непрактичности. Просто такой способ
восприятия мира...
     - А при чем тут камни?
     - Ты в школе хорошо учился?
     - Сам знаешь, что плохо.
     - Любое уравнение можно изобразить в  виде графика, в данном случае -
очень  сложного,  многомерного,  дискретного,  то есть  практически  мы  его
построить  не можем,  даже вообразить мозгов  не  хватит, потому что нам все
равно бы пришлось делать трехмерную проекцию. Да и уравнение составить мы не
сможем. Но языки в виде графика существуют - в соприкасаниях миров. Образно
выражаясь, это прозрачные  каменные шары  с  квазимногомерным  пространством
внутри,  где  графики  -  в  виде прожилок,  меняющих  форму  и  окраску  в
зависимости от угла зрения и пропорций наполненности светом и  тьмой. Я даже
думаю, что это и  есть тот  самый  философский  камень, о  котором так долго
говорили алхимики, когда большевиков еще не было. Сокровища были небесные, а
ты знаешь,  что  все то, о чем мы думаем,  но чего не существует реально  на
Земле, воплощается на небе. Значит, там должен был быть  ящик камней языков.
Поскольку я оставил  свой  шар  у тебя. И, кстати, камень  праязыка там тоже
должен был быть. И ты его наверняка видел. Только взять не мог.
     - Почему это  не мог? - обиделся Гена. - Я мог  взять оттуда все что
угодно...
     - Правильно, извини, - улыбнулся  писатель. - Конечно, мог. Я просто
неправильно выразился. Взять - мог. Только оставить - нет.
     - Почему?
     - Фантазии бы не хватило.
     - У меня? - обиделся Гена.
     - У меня, - сказал писатель. - Ну разве не чудо? - и кивнул на шар.
     Гена посмотрел на  тарелку  с шаром. Шар как шар. Красивый, конечно. Но
нисколько не волшебный. Бытовой  даже какой-то. Он покосился  на  писателя и
подумал, что  с таким  воображением, как  у писателя,  жить, наверное, очень
интересно -  и  принимать  ничего  не  надо,  если, конечно,  он ничего  не
принимал.
     - Чудо, - покладисто  согласился Гена. - Так я так к не понял - это
твой, что ли?
     - В некотором смысле...  -  Писатель нежно взял булыжник на раскрытую
ладонь.
     - Сережа, прости, -  сказал Гена очень осторожно,  кивая на булыжник.
- Я так и не понял, это что?
     - Как - что? - по-детски удивился писатель. - Это русский язык.
     - Откуда ты знаешь, что русский?
     - Что я, по-твоему, русский язык не знаю, что ли? Вот, смотри, великий
и могучий у меня в  руках, на ладони! Хочешь подержать? - Писатель протянул
Гене руку с камнем.
     - Нет, спасибо, - отказался Гена.
     Писатель  хотел  что-то  добавить,  но  телефонный  звонок  увел его  в
комнату, где  находился  аппарат,  оставив  булыжник  на столе  -  сухой  и
твердый. Гена, чтобы не слышать разговора,  выбрал из нескольких, валявшихся
на  кухне компакт-дисков  "Птицу" "Аукцыона", тихо поставил тему под номером
два - "Дорога" и уселся пялиться на шар, не понимая, что в нем было такого,
что видел писатель.
     В телефонной трубке голос  звонившего был неприветлив и не был писателю
знаком.
     - Сережу можно?
     - Не знаю, что вы имеете в виду, - ухмыльнулся писатель. - Вы хотите
поговорить с Сережей?
     - Да! - рассердился голос.
     - Слушаю.
     -  Слушай,  ты,  прозаик.  Ты чего,  отморозок, в своей  книжке нашего
пацана завалил?
     - Какого пацана? - удивился от неожиданности писатель.
     -  Сам знаешь  какого.  Ну, побыковал  пацан... Чуть-чуть.  С  кем  не
бывает...
     - Ничего себе - чуть-чуть!
     - Не  гони. Чисто побазарить пришел человек,  а  ты  его сразу валить.
Западло.
     - А вы откуда знаете? Послушайте, что вам от меня нужно?
     - Да  ты сам-то  не быкуй, не  быкуй. Думаешь,  мы  тут  так, погулять
вышли.  А мы тут  тоже  с высшими образованиями, понимаем  кое-что. И паблик
рилейшенз, и  имидж мэйкинг, и создание  направленного общественного мнения.
Короче, в  конце книжки,  в  эпилоге, пришлешь нам лаве за пацана -  двести
тонн  грина,  понял?  Чтоб  неповадно  было! Или  обратно  его  переделай  в
человека, а то он тут забодал уже всех.
     - В человека? В нормального человека?
     - Ты нас за язык  не  притягивай, пис-ссатель. На базаре не лови.  Ты,
короче, все понял.
     -  Я все  понял. Только помочь не смогу.  Даже если бы захотел. А  про
эпилог забудьте, для вас там  просто нет места.  Существуют  свои внутренние
законы.  Зло  обречено и  всегда наказуемо. Не через власть наказуемо  и  не
насилием силы, а неизбежностью законов,  которые проявляются не через силу и
не  властью.  И не только  в  книгах,  но и  в  жизни. Таков  механизм.  Так
заведено. Не нравится - можете предъявлять Господу Богу.
     - Стрелки перевел? Типа, ты под Богом ходишь? Ладно.  С добром и  злом
уж  как-нибудь сами  разберемся - у нас с ними СБОИ отношения,  ты в них не
лезь! И  свои связи в этой области тоже имеем, понял? Ты  наши возможности и
каш  уровень  себе  слабо  представляешь  - и  моли своего  Бога,  чтобы не
довелось представить лучше. Так что если хочешь на таких понятиях и  в таких
сферах разбираться  -  пожалуйста. Но  учти, по мелочам  Он не  впрягается.
Думаешь, Он за тебя говорить будет? Посмотрим. Посмотрим, как ты заговоришь.
Стрелу мы Ему сами забьем,  но если Он  не явится, отвечать  по всем  рамсам
будешь ты. Один. Перед всеми, понял?! Перед всеми!
     И трубку наполнили короткие гудки.
     "В области облачно, - подумал писатель, зацепившись в речи собеседника
за  слово "область", которое вдруг  представилось ему  чем-то  заоблачным, и
слово  "сфера"  -  нечто сфеерически близкое облакам. От беседы  в его душе
возникло  едва уловимое видение  вдохновения, вытеснившее нагнивающий страх,
как  пузырьки аспирина - излишнюю  температуру. -  В  области  облачно.  В
городе град. Поле постыло, осунулась  осень, зреет зима, и земля изменилась,
тра-та-та-та  зазмеившийся  взгляд.  Надо   записать,  а  то  забуду.  Потом
доработать, додумать и наваять".
     Случайно  попавшему  в  душу  писателя  обрывку  не  суждено было стать
законченным,  возможно, никогда. Писатель не знал, что начало стихотворения,
случайно  подсмотренное  им на сгустке противостоящих миров, так  и осталось
лишь началом,  и  тогда, когда впервые появилось на свет, прогремел засов, и
избитого узника вывели репрессировать на расстрел, а обрывок бумаги вместе с
огрызком карандаша изъяли из его хрустнувших пальцев, чтобы в конце трудовой
смены  изнурительных казней положить  на стол следователю НКВД;  тот даже не
стал подшивать листок к закрытому тонкому делу, а просто сжег в пепельнице и
выбросил карандаш.
     Писатель вернулся на кухню.
     - Кто звонил? - спросил Гена.
     -  Даже и не знаю, что тебе ответить,  - ответил писатель. - Надеюсь
только,  что этот звонок  не был  последним звоночком. Можно, я  поменяю? -
кивнул он на музыку.
     - Давай, - согласился Гена. - Что будем слушать?
     -   Тьму   египетскую.  В  голом  виде  -  Starless.  Покатит?  Очень
суггестивная вещь.
     - Что значит суггестивная?
     -  Можно  многое  позаимствовать,  -  пробормотал  писатель  довольно
двусмысленно.
     Некоторое время они молча слушали  неторопливый рассказ Джона Уэттона о
том, как день переходит  в ночь через  него. Когда вербальная часть рассказа
уступила  свое скромное место развернувшейся вовсю  инструментальной,  новый
телефонный  звонок вырвал писателя из контекста  молчания. Писатель выключил
музыку и спокойно вернулся к телефону.
     - Здорово, Серега! - Радиация радости на том конце провода была столь
сильна, что моментально поразила писателя в  самое сердце.  Это был Пылесос.
- Чего делаешь?
     - Книжку пишу.
     - Книиижку? - удивился Пылесос, как будто впервые об этом услышал. -
А про меня напишешь?
     - Напишу. Хочу описать  один момент. Помнишь,  мы с Магнатом  ехали на
его Мерине, и ты мне  вдруг  бутылку пива передал,  которую  пил, чтобы руки
освободить  и  такой  молитвенный жест сделать.  А  потом отобрал сразу. Это
когда мы мечеть проезжали.
     - А другое можешь чего-нибудь?
     - Там  все другое,  даже имя. Твое. А ты сам - настоящий, как  живой.
Чего хотел?
     - В баню тебя пригласить. Я лаве срубил. Поехали?
     - Сейчас?
     - Ну нет, конечно. Через полчаса. Я раньше не доберусь.
     - Отказать, -  сказал писатель,  -  в ближайшее время  -  до свидэ!
Занят плотно.
     -  Как знаешь, -  равнодушно сказал Пылесос  и  горячо  добавил: - А
может, съездим?
     -  До свидэ, - повторил писатель, -  Кстати, тут Гена в Чехию валит.
Есть желание попрощаться?
     - Давай. Конечно! Какой еще Гена? Но Гена уже взял трубку.
     -  Нет,  -  сказал  он в нее. -  У  меня  скоро  самолет. Нет, перед
самолетом не успею. Да  иди ты сам  в  баню! Спасибо.  Нет, работать. Жевку?
Заграничную? Ладно, пришлю.  Слушай, у  меня к  тебе один вопрос. Помнишь, у
меня во дворе  верблюды тусовались?  Ничего я не обкурился! Я вообще курю по
великим праздникам, сам знаешь.  Гашиш помнишь - сказочный? Ну, еще бы тебе
не помнить гашиш. А верблюдов не помнишь? Странная у тебя память. Затерялись
в прочих  глюках? Это  сильно. Только  верблюды были  не глюк.  Все  глюк? И
работа тоже глюк? Вся  жизнь?! Ну,  ты даешь. Хорошо  тебе. Ладно. Не  знаю,
когда вернусь. Что?  Нет. Не знаю. Нет,  обратного билета пока нет. Спасибо.
Сам дурак. Пока.
     -  Теперь я тебе  хочу рассказать  историю, -  сказал  писатель,  как
только Гена закончил разговор и вернулся на кухню. Он патетически вздохнул и
пафосно продолжил: - Пока  ты там с гусеницами тер, я в тюрьме сидел. Чисто
конкретно.
     - За что? - спросил Гена.
     - По  подозрению в квартирной  краже, - ответил  писатель,  - типа я
хату выставил.
     - Не понял...
     -  Чего  тут  непонятного?  -  удивился  писатель. -  Рано  тебе еще
поражаться. Ты же еще не  уехал. В натуре  шестого июня, в день двухсотлетия
великого  русского Пушкина. Это  же почетно для  поэта - то есть для  меня.
Поэт.  в России больше, чем  поэт. Он - постоянный узник своей совести. Все
сидели. Достоевский  вообще  чудом с  вышака съехал. У  него статья  была -
глушняк, без мазы.  Но -  кореша малявы рисовали. Еле отмазали. А отсюда -
опыт.  Сын ошибок. Помнишь, как Порфирий  Петрович одного Родиона Романовича
разводил...
     - Так ты был узником своей совести? Воображал, что ли?
     - Ничего я не воображал. Я и представить себе ничего  такого не мог. Я
переезжал, перевозил  там вещи всякие, телевизор. Вот за телевизор свой чуть
и не сел - у меня на него документов не было. Меня патруль остановил...
     - А что, на телевизор нужны документы?
     - В нашей стране документы нужны на все,  -  отрезал писатель. - Или
деньги. Или ключи. А у меня с собой денег не было.  А им план надо выполнять
-  у них в день несколько квартирных краж. И везде - аудио-видеотехника. А
тут  я  - на  красивой иномарке с  телевизором за сто  долларов. Ну  как не
повязать? Я пытался к здравому смыслу апеллировать, а мне мент конкретно все
объяснил. У меня,  говорит, зарплата в  месяц  -  пятьдесят  долларов, дали
пистолет  - и  крутись как хочешь.  Ну, посмотрел  систему  изнутри. Думал,
сейчас уголовников изучу - ни фига. Сидят точно такие же люди, как по улице
ходят. Надписи в камере на стенах -  вполне  интеллигентные, некоторые даже
на  хорошем  английском  языке.  Пришлось изучать ментов.  Но  это отдельная
тема...
     - И долго ты их изучал?
     - Не очень.  Несколько часов. Предки приехали,  я  у них  взял пятьсот
рублей, подогрел смену  и  меня отпустили. А мог  бы и долго  -  только  не
решился. По закону - месяц, пока дознание. Если бы за месяц денег  не нашел
- была  бы реальная возможность  несколько лет отсидеть, если бы из жалости
не отпустили. Надо  же кому-то  в  тюрьме сидеть. У  нас  вон  какой  разгул
преступности,  а  за  реальные  преступления  сажать в  большинстве  случаев
нельзя: профессионалы сначала лицензию получают - в виде крыши, а потом уже
только на дело идут. Сажают тех, кого легче. Наркоманов, например...
     Снова зазвонил  телефон.  Писатель ушел подходить  к  телефону,  а Гена
остался невольно подслушивать громкий разговор - музыки больше не хотелось.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг