- При чем тут нифлунги, глупая! - остановила ее старуха. - Негоже
думать тебе про бесовское отродье! Плюнь...
- Нифлунги... Злые нифлунги... - будто в забытье шептала та, запирая
дверь на все засовы, как только мы спустились в подвал.
- Да разве нифлунги боялись бы обыкновенных крыс? - рассердилась
старуха. - Ведь они подземные жители и живут часто в крысиных норах. А эти
бесовские твари боятся пуще огня... - И она, к удивлению моему,
рассказала, как сама была у стен осажденной крепости и видела огненное
кольцо, непрерывную цепь костров, в которых сжигается все живое,
проникающее из замка, - будь то беженец, спасающийся от голода, или крыса,
норовящая прошмыгнуть к реке.
Из слов старухи я понял, что эти дьявольские отродья давно могли бы
взять осажденную крепость - столько у них пушек и загадочных бесовских
машин, но они медлят, как будто сами смертным страхом боятся герцогского
замка, как и всякого, кто придет оттуда...
- Так кто же они, эти твари? - спросил я.
- Бесы! - твердо сказала старуха и широко перекрестилась. - Нифлунгам
нечего делить с нами. У них свой мир и свои тайны. А ежели б им сделалось
тесно в нижнем мире и захотелось вдруг завоевать наш Митгард, они легко бы
это сделали еще тогда, когда Христос по Земле не ходил...
- Лошадь и двух коров... - не унималась между тем хромоножка. - И мою
корову, и старого колдуна...
- Что? - ужаснулась старуха. - Они убили святого старца, царство ему
небесное?!
- Кровь, кровь, - твердила безумная. - Столько крови, как у нашего
кабана... И унесли его на свой корабль, адским шилом пронзивши...
- Душа его с ангелами поет! - сказала, крестясь, старуха и вынула из
котомки свежеиспеченный хлеб. Слова ее, признаться, покоробили меня, но я
счел неразумным вступать сейчас в спор.
В погребе оказался запас вина и сыра. Хозяйка подоила коз. По ее
научению я набрал куриных яиц в сухой осоке, где неслись бездомные куры, и
сварил десяток в своем котелке на еще тлеющих углях пепелища.
При этом я отметил: перерывы в передвижении вражьего флота делались все
короче, плоты тянулись теперь почти нескончаемой вереницей.
Мы утолили голод. Козы жевали сено в дальнем углу. Бедная женщина,
напоенная снадобьем и теплым молоком, спала, постанывая и вздрагивая во
сне. Мы укрыли ее, чем могли, пригодилась и мантия убиенного
чернокнижника. Старуха утверждала, что к ночи дурочка благополучно
разрешится, и просила меня подождать, чтобы вместе переправиться через
реку.
Но я не мог медлить, о чем и сказал, весьма огорчив старуху. Мы глядели
в дверную щель, надеясь, что переправа освободится, но все было напрасно.
Тогда старуха дала совет перебраться на берег поближе к лодке и переждать
на мельнице, где мне будет обеспечена полная безопасность.
Я подивился, как это она считает мельницу безопасным местом, на что она
усмехнулась, обнажив старчески беззубые десны:
- Все бесовское - от беса!.. Это известно. А бесы особо ценят и
охраняют все бесовское, сделанное человеком...
Бесовским же она называла все без исключения изобретения человеческого
ума, начиная от мельницы с колесами и жерновами и кончая орудиями для
обстрела, ядрами которых пробивают небесную твердь, открывая бесам пути в
наш мир.
- Не одни только йотунги живут над нами в верховном мире, - объяснила
старуха. - Есть много иных миров, недоступных нашему разумению. Господь
сотворил все так, чтобы не было смешения между мирами. И только йотунги по
божьему повелению проникают в срединный мир, дабы охранять нас от злобных
бесов... Нифлунги же сторожат человеческий мир от поползновения подземных
тварей. Но когда мы сами палим из пушек, разрывая оболочку Митгарда, бесы
хищно стремятся сюда отовсюду... Йотунги всегда на страже и стремятся
заделывать бреши в невидимой охранительной тверди, однако многие мелкие
дыры, творимые пулями при стрелянии из мушкетов, не в силах они
приметить... Так врывается через эти отверстия саранча. Прежде не было
этого бедствия в нашем мире... А ежели твердь небес пробивают ядра, то с
неба падают твари размером с пушечное ядро...
Старуха рассказывала и продолжала глядеть в щель, но вдруг, тихо
вскрикнув, схватила меня за руку.
Напротив нас причалили к берегу два плота.
На каждом из них были пушки, вдобавок первый нес на себе дымящее яйцо
розового цвета, а на втором возвышалось загадочное образование в виде
кокона, напоминавшего кокосовый орех.
У основания прозрачно-розового яйца суетились три карлика. Второй плот
был завален трупиками уродцев, и к нему были привязаны два бревна, между
которыми в нелепой позе помещался голый, опутанный веревками человек: тело
в воде, а голова и ступни - снаружи.
Затаив дыхание, мы смотрели, как человекоподобные карлики перенесли на
берег трупы своих сородичей и свалили кучей в центре большого кострища.
Затем втроем они опрокинули розовый яйцевидный сосуд и также выкатили
на берег. Полагаю, и десять крепких людей не справились бы с этой
работой... После чего весь плот, где высилось таинственное коричневое
образование, они обильно устлали сорванной на берегу сухой осокой.
Сквозь тучи прорвался свет вечернего солнца. Стал отчетливо виден
человек в окрашенной воде - он был живой и лишь беззвучно, будто сам не
свой, широко разевал рот; заалела запекшаяся кровь на трупах уродцев,
заблестели начищенные до блеска медные дула пушек, даже лес на другом
берегу словно покрылся каким-то зловещим багрянцем.
Тем временем карлики принесли с плота не замеченный мною ранее черный
ящик размером с большой сундук, откинули крышку и начали доставать оттуда
толстые медные трубки длиною в локоть и самых разных форм: одни были
совсем прямые, другие согнуты под прямым углом или изогнуты плавно, как
тело змеи.
Инструментами занимались двое, тогда как третий с обыкновенным сачком
на палке бродил по берегу. Я внимательно наблюдал за ним, пытаясь понять,
кого же он столь старательно вылавливает в сухой осоке.
Меж тем сачок понемногу наполнялся.
- Жаба, - прошамкала мне в ухо старуха, чьи глаза видели вдаль лучше
моих. - В сачке сидит большая жаба, а сверху восемь куриных яиц...
Карлик продолжал поиски, поминутно наклоняясь, и в итоге я насчитал еще
четыре удачные находки. Сачок, наконец, наполнился до краев.
Плеск воды заставил меня посмотреть в сторону плотов. Двое карликов
запросто выволокли из воды голого человека. Они поднесли его к розовому
яйцу и принялись запихивать головой вперед в широкое отверстие. Человек
кричал и сопротивлялся. Третий карлик подтолкнул жертву за ноги, и тело
вошло, как пробка в бутылку.
Тогда дружным толчком они установили яйцо на торец. Сквозь почти
прозрачные розовые стенки было видно, как человек скатился на дно и затих.
Я только сейчас обратил внимание, что весь сосуд, как и черный ящик,
стоявший метрах в двух от сосуда, оплетала медная паутина из ловко
соединенных трубок.
Карлик выложил из сачка в ящик все двенадцать яиц. В это же время двое
его сообщников ловко собрали еще одну, совершенно прямую, трубку и
соединили ею медную сеть ящика и сосуда.
Над яйцом вспыхнуло светло-голубое свечение. Пламя перешло по трубке на
черный ящик. Человек на дне сосуда забился в судорогах. Душераздирающий
крик вскоре затих, свечение тоже сделалось едва заметным.
Три карлика явно ждали чего-то: один вдруг присел на корточки, второй
вскарабкался ему на плечи, а сверху оказался тот, что был с сачком. Все
трое разом выпрямились, и верхний закинул жабу в сосуд. Яркое голубое
пламя снова жадно лизнуло стенки яйца и тотчас перекинулось на медные
трубки ящика.
Двойной сатанинский вопль - жабы и человека - донесся из разверстого
яйца.
Немного выждав, один из карликов приподнял ящик, и соединительная
трубка упала на землю.
Из открытого ящика принялись выпрыгивать мокрые твари, неотличимые друг
от друга и от своих создателей, разве что количество пальцев на лягушачьих
лапах было у каждой свое. Но - та же нечеловеческая безжалостность птичьих
лиц, злоба в глазах и угловатость нескоординированных движений...
Я насчитал двенадцать гомункулусов. Старуха, словно читая мои мысли,
зашептала, шепелявя, пророчество из книги премудростей:
- ...И хлынут враги рода человеческого через границы Митгарда, и станут
выращивать гомункулусов и драконов, чтобы несметной ратью завоевать
человеческий мир, данный нам господом в давние времена...
Орда тварей потащила розовое яйцо к кострищу... Не сказать человеческим
языком, как выволокли они святого мученика, разрывая по частям еще
трепещущее живое тело и бросая окровавленные куски на гору трупов своих
сородичей... Когда яркое пламя, гудевшее в тихих сумерках, предавало
небытию все то, что, сливаясь, вскипая в огне, шипело, вспенивалось и
наполняло мерзким едким зловонием воздух вокруг, я с отчаянием думал: "Вот
судьба, ожидающая наш мир и каждого в этом мире... Всех ожидает одна
судьба, если мир идет не туда, если крах предначертан миру... И грешник, и
праведник сгорят и сгинут, смердя до небес, падут от рук нечеловеков,
творимых низкой нечистью вопреки божественному провидению и мировой
гармонии... И все мы обречены, если мир этот обречен - а он движется к
своему концу, ибо не видно силы, способной противостоять силе
нечеловеческой и всему человеческому бесконечно чуждой..."
Старуха в ужасе крестилась и шептала молитвы. Меня же вдруг охватило
полное безразличие к своей судьбе. Блаженны видящие гибель мира. Что жизнь
человеческая, когда рушатся царства? Нет страха, ибо нет спасения и нет
даже намека на него.
И вот тогда в душе моей внезапно зародилась странная надежда.
Отсутствие страха перед судьбой снимает шоры. Тот, кто ясно видит
впереди бездну, способен сделать самый неожиданный поворот... И этой
легкости никогда не поймет незрячий.
Незрячий, всегда идущий прямым путем, - желанная жертва бездны. Я
поблагодарил судьбу за найденные мной в дупле книги. Нехитрый скарб
чернокнижника - какой подарок судьбы! И да простит меня Господь - другого
выхода не оставалось, я был убежден.
Тем временем почти стемнело. Карлики и сотворенные ими твари - все
вместе - перетащили яйцо и черный ящик на плоты, а сами возвратились к
костру, где принялись палками выгребать из жара и яростно вырывать друг у
друга куски обгоревшего человеческого мяса...
Этой-то минуты я и дожидался. Я сложил оба тома в свой мешок и
простился с бедной старухой. Когда я шагнул к двери, она заплакала. Но,
оставаясь здесь, в подвале, я уже ничем не мог помочь ни ей, ни
хромоножке...
На мельнице уютно, по-домашнему, пахло мукой. Я сел на мешок с зерном и
зажег припасенный огарок свечи. Пламя озарило дощатые стены, разогнав
летучих мышей. Жернов служил мне столом, так что я мог удобно
расположиться с книгами. Не знаю, листала ли их еще когда-либо рука
доброго христианина...
Я старательно изучал запретные премудрости, ибо, как уразумел я, лишь
они могли теперь приблизить меня к цели, благостной по сути, что я сам
перед собой поставил. Неисповедимы божьи промыслы и те пути, которыми во
исполнение их предначертано идти нам, смертным!..
Вскоре, однако, меня постигло глубочайшее разочарование - я не мог
воспользоваться ни единым советом: под рукой всякий раз не оказывалось
нужных вещей. То не хватало сорванных в новолуние цветов вербены, то
высушенной лягушачьей шкуры, то майской росы или магического кристалла, не
говоря уже о деревянной шпаге и черных локонах с головы непорочной девы...
Наконец, я решил поступить так, как не делал, вероятно, никто и
никогда...
Обломив у реки ветку бузины, я очертил ею магический круг, после чего,
высыпав на пол пшеницу, накрыл свою голову чистым мешком из грубого
льняного волокна; затем сжег в котелке пойманного тут же паука и ветку
мяты, случайно найденную у порога... А потом принялся читать все подряд
заклинания с открытой наугад страницы.
Комната тотчас наполнилась стуками, диким ревом и топотом звериных
копыт. Засверкали молнии, яркое пламя вспыхивало за пределами очерченного
мной круга. Потом все исчезло, и загрохотал гром. Ведьмы завыли на все
голоса, пламя снова начало лизать стены, но ни одна из вызванных мной
стихий не проникала за невидимую черту.
Я читал следующие заклинания, и сонмы бесов скалили свои морды,
скрежетали зубами и в изнеможении бились о незримую преграду, словно не в
силах были откликнуться на мои призывы.
Я долго не мог догадаться, в чем дело, но наконец меня осенило. Тогда,
ужасаясь содеянному, однако не видя иного пути, я со стоном сорвал с груди
серебряный крест и вышвырнул вон, за пределы магического круга...
И как только крест мой блеснул в воздухе и, звякнув, упал у порога,
белый небесный свет залил мельницу. Стены и потолок заколебались,
искаженные нездешним пламенем, грянул вселенский колокол и оглушил меня...
Все замелькало... Видения неведомых стран сменяли друг друга, и сонмы
ярких миров помчались перед очами, как в сновиденьях пророков. Я замертво
рухнул на пол, и лишь богу известно, было ль на самом деле или привиделось
мне в бреду все, что случилось дальше...
Я открыл глаза, когда все утихло. Одни лишь летучие мыши шуршали под
потолком, да полная луна в окне светила на раскрытую передо мной страницу.
Я не помню, какого беса вызывало следующее заклинание, но на сей раз
повезло сразу.
Это был самый могущественный из бесов, в чем он сам признался,
приветствуя меня диким хохотом и сильным пожатием старческих пальцев.
То была подагрическая рука знаменитейшего из бессмертных. Рука,
прикосновения которой так страшились все...
- О дьявольщина, черт возьми! Дай мне на тебя посмотреть! - загрохотал
он мне прямо в ухо. - Сам Соломон был скромен со мной, как девственница!
Юлий Цезарь - и тот не решался спрашивать о пустяках, как ни сжигала его
жажда власти!.. О чем же способен просить осмелившийся вызвать меня?
- Понятия скромности или страха неведомы для того, кто брошен судьбой
присутствовать при конце света, но надеется отвратить конец, - ответил я
храбро. - И, кроме того, прости, я вызвал тебя по ошибке, - пришлось мне
добавить. - Я даже не знаю точно, как тебя зовут... Имен упоминают
много...
- Ах, вот как?! - расхохотался он, и я вынужден был объяснить, почему
вызвал его и о чем прошу.
Мне снова ответили смехом, и я почувствовал себя распоследним учеником
подмастерья, который просит подметку у папы римского, думая, что попал к
главному из сапожников.
Он был дьявольским, этот хохот, но в нем не слышалось ни раздражения,
ни желания оскорбить. Мне почудилось, что покровитель мой мне сочувствует.
- Так ты просишь спасти твой мир? - сказал он. - Ну, что ж... Я хотел
бы знать, заслуживает ли он того...
Мы беседовали очень долго. Его интересовало все... И когда появились
первые нечеловеки, и как из богом созданных тварей делали себе подобных,
наделенных столь редкой жестокостью и чуждостью всему людскому.
Иногда он перебивал вопросами и странными замечаниями.
Я рассказал ему о юродивой хромоножке и о несчастной козе; о герцоге и
настоятеле монастыря, отправившем меня с лишним грузом... Он тотчас же
выспросил все подробности об осажденной крепости.
- Так, значит, нечисть боится крыс? - вдруг оживился он чрезвычайно и,
удовлетворенно покачивая головой, выслушал с интересом мой долгий рассказ
о том, как пришельцы окружили замок кольцом из костров и без жалости
сжигают все живое, проникающее из замка: будь то спасающийся от голода
беглец или крыса, стремящаяся к реке...
- Да... - задумался он на миг. - Мерзавец твой настоятель... - И тут же
перескочил на другое, принявшись уточнять перечень средств, применяемых
при антониевом огне... Вновь чрезвычайно порадовался, что твари боятся
крыс... Но иные простейшие вещи его почему-то удивляли.
- Как?! Хромоногость не считается красотой? - например, не поверил он,
вспомнив о хромоногой дурочке. - Но я же хром! А я - первый красавец! Это
всем известно!..
Больше часа длился допрос с пристрастием. Я и не заметил, как пролетело
время: вот уж и вправду, всегда доставляет удовольствие разговор с умным и
любознательным собеседником!..
Да и он, как мне показалось, остался вполне доволен. К концу же,
подобно всем старикам, он неожиданно ударился в воспоминания.
- И в прошлом бывали у вас мудрецы... Да-да-да! Знавал я кое-кого...
Сократ, к примеру. Тоже казался весьма неглупым поначалу...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг