щурился, глядя на Оранжевого.
- Посмотрите же!.. Это искусство природы, ее естество!..
- Неужели ты не знаешь, что на Станции все искусственное,
сделанное людьми? - со снисхождением спросил Вит. - И солнце, и море,
и камни твои, и ты вот тоже - все искусственное.
- Но люди создавали с живого! - Оранжевый в отчаянии зашвырнул
камни далеко в море. - А ты попробуй увидеть красоту в искусственном
мире и тогда поймешь, для чего он был создан, сделан людьми. Это все
для нас! Для того, чтобы и нам стали нужны простор под куполом, камни
и волны. Чтобы мир обрел смысл...
- Теряем время...
В угол экрана неожиданно вклинилось изображение Бара.
- Ну что, Конструктор, убедился, что твоя новая модель не подходит
нашему миру? - Голос Бара был холоден и ироничен. Конструктор понял,
что и он наблюдал за побережьем. - Перестань упорствовать и займись,
пока еще не поздно, учениками. Иначе Вит станет на твое место. Так
будет спокойнее в Колонии. - Он многозначительно поглядел на
Конструктора и добавил: - И тебе с Оранжевым будет только лучше.
Конструктор молчал. С отсутствующим видом он смотрел на Бара и
мимо него. Ему не хотелось сейчас ни о чем думать. Но не думать
невозможно: так устроен человек, и таким же свойством он наградил свои
копии.
Люди послали к далеким звездам своих искусственных детей. Создав
копии более совершенные в физическом отношении и защищенные от
случайностей лучше, нежели они сами, люди не смогли дать им только
одного - человечности. Того, что делало бы их людьми, того, что еще не
до конца было понято людьми в себе. Но, видимо, им очень нужно было,
чтобы понимание себя пришло. Люди никогда не теряли надежду, живя ею.
И они составили Программу.
Они надеялись, когда Станция достигнет Цели, то в неизведанные
миры войдут не просто человекообразные существа или сигомы, а
настоящие люди. В противном случае, в тех мирах сигомам не выжить. У
биокопий было все для совершенствования: знания и опыт человечества,
материалы для исследований и опытов и основное условие для развития -
время. То самое время, которого всегда так недоставало людям. Не было
в Программе и в памяти Машины только одного - определения грани между
искусственным и настоящим, воспроизводимым и неподдельным.
Почему люди не заложили определения? - думал Конструктор. Может,
потому, что они уже считали нас хоть в какой-то степени людьми? Или
потому, что для разума такой грани не существует?..
Но два их самых трудных и самых неотложных вопроса - далекие мир и
искусственный интеллект - люди объединили в один, построив Станцию. И
пусть завтра или через тысячи лет, но встретятся в космосе два народа.
Две цивилизации. Люди Земли и люди, Землей рожденные.
Можно ли осуждать людей за то, что они не хотят быть одинокими во
Вселенной? Судить ли их, если при удачной реализации Программы в
бесконечности родится еще один мир - схожий или отличный от мира
Земли? Нет, Конструктор не мог осуждать людей. Не из-за того, что они
дали ему непонятную жизнь и сковали Программой. Сейчас он со всей
силой понял одиночество, прочувствовал его. И он понимал, что это
значит - целых два мира на бесконечность...
- Что же ты молчишь?..
Конструктор вздрогнул. Ох, как не вовремя окликнул его Бар. Потому
что какая-то очень важная догадка ускользнула от него, вспугнутая.
Очень-очень важная.
Пытаясь сосредоточиться, он пристально вгляделся в экран.
Все то же побережье. Неподвижные, равнодушные специалисты
СБ-при-исполнении. Надменная и пустая улыбка на лице Вита. В этом мире
жил только Оранжевый. Он все еще доказывал что-то свое, прекрасно
сознавая никчемность своей запальчивости и страсти. Он отчаянно
жестикулировал, лицо его ежесекундно меняло выражение - скорбь,
презрение, жалость, гнев, восторг, отчаяние. Даже Конструктор,
создавший эту модель, не мог разобраться в бурной гамме истинных
чувств Оранжевого. Слишком многое хотел сказать Оранжевый сразу, но
все упиралось в бездушную стену холодности, как вода ограничивалась
стенами обшивки Станции, не имея возможности вольно растечься. И все
же он на что-то надеялся и говорил с такой страстностью, будто в
последний раз...
- Да, ему нельзя жить с нами, для нас он слишком странен, -
медленно проговорил Конструктор. Он взглянул в угол экрана: - Но и ты,
Бар, ведь и ты был оранжевым. Тебе ли не знать, чего мне стоило
отстоять тебя перед прежним Советом. Так почему ты жесток сейчас,
когда сам стал членом Совета? Неужели ты не понимаешь, что, изолировав
Оранжевого, мы навсегда погубим его?
- Мне здесь душно, - сквозь зубы процедил Бар. - Понимаешь?! Я
управляю этим миром, но мне он не интересен. Не ин-те-ре-сен, - по
слогам повторил он и неожиданно сорвался на крик: - Душно мне! И я не
хочу, чтобы и этому чудаку, который пришел слишком рано и не туда,
было так же душно и плохо, как мне! - И немного спокойнее: - Ты
заблуждаешься, полагая, что я его собираюсь просто изолировать от
Колонии, заперев в индивидуальном блоке, как это ты проделал с
Женщиной. Не спасет его заточение! Он должен быть полностью разобран,
а его составляющее пусть станет частью других моделей, более
приспособленных для наших условий. Ты только скопируй его память на
матрицы.
- Но в будущем могут забыть о нем, или никогда не вспомнят, -
вставил Конструктор.
- Но он и сейчас никому не нужен! - холодно одернул Бар. - Я отдал
приказ!
"Так вот чем вызвана его решимость?! - с отчаянием подумал
Конструктор. - Вот чего я не смог разглядеть в Баре. Жестокость ради
блага?.. Его не спасло даже властвование над обществом. А я, старый
чудак, додумался до простейшего - борьба члена Совета за лидерство - и
этим успокоил себя. Неужели я обрек свой клон на страшные муки
раскаяния? Раскаяния существованием?.."
- Это убийство, Бар, - тихо сказал он вслух. - Ты не сделаешь
этого...
Он уже обреченно глядел на Оранжевого и прощался с ним. Он
прощался не с моделью, а с чем-то дорогим, без чего жизнь не имеет
продолжения - не имеет смысла продолжаться. Он вычеркивал из своей
памяти события последних пятнадцати лет. Тех роковых лет, что
окончательно состарили Конструктора. Не телесно. В Колонии все
выглядели на один возраст, хотя одних называли мальчиками, других...
впрочем, в других всегда был один Конструктор. Но последние годы,
отданные воспитанию Оранжевого, он вырывал из своей памяти. Страшна не
физическая старость, а старость ума. Сейчас ум Конструктора потерял
вдруг жадность к Жизни и оказался бессильным понять Бара в его
жестокой благотворительности.
С какой-то отстраненностью он наблюдал за колонистами на
побережье. Он видел, как специалисты Службы Безопасности грубо
подхватили под руки упирающегося Оранжевого и чуть не волоком потащили
его к городу.
- ...А вы знаете, почему камни разноцветные?!
- Благодаря разноструктурной композиции... - начал было Вит, уныло
плетущийся следом за охранниками. Он впервые не выполнил приказа, если
не считать конфуза с Женщиной, и был глубоко подавлен этим.
- Вот и нет! - воскликнул Оранжевый. - Они такие потому, что
просто... разные! - Он перестал упираться и гордо вскинул голову.
Оранжевый оглянулся на Вита. Ошарашенный тавтологической
информацией, Вит остановился и застыл с раскрытым ртом, не в состоянии
разобраться в абсурде. Потом он дернулся всем телом, - обычная реакция
при срабатывании защиты мозга от перегрузок, - взгляд его стал более
осмысленным. А Оранжевый усмехнулся и, отвернувшись от беспомощного
Помощника Конструктора, засмеялся. Открыто и счастливо, по-детски
довольный проделкой.
Он шел между охранниками, гордый своим внутренним превосходством
перед ними, перед совсем сникшим Витом. Его превосходство было в том,
что только он один видел то, чего не могли увидеть другие. И он
смотрел на город, словно бросал вызов всем, кто, несомненно, за ним
наблюдает, он бросал вызов уверенностью в своей правоте.
- Бар, - тихо позвал Конструктор, - не убивай Оранжевого, этим ты
убьешь и меня.
- У нас не принято понятие убийства.
- Но я прошу тебя... как сына...
- Мы не люди, - не дал ему продолжить Бар. - Ведь мы только похожи
на них. - Он помолчал, глядя немного в сторону, видимо наблюдая за
Оранжевым на своем экране. - Я признаю, что ты создал меня, -
продолжил он, все еще глядя вбок, - но я не могу считать тебя отцом,
как это принято у людей. Я твой клон, а не сын. Потому повторяю, что
мы не люди, а простое подражание, - он перевел взгляд на Конструктора
и чуть поморщился. - Сознание между нами родства - это самообман. - Я
- это ты, только чуть измененный и в другом времени.
- Ты лжешь! - сказал неожиданно резко Конструктор. Лицо Бара в
удивлении вытянулось, и как-то разом пропала в нем отчужденность. - Ты
не можешь быть мной, хотя бы потому, что ты, а не я решаешь судьбу
Оранжевого. И решаешь ее по-своему. В твоих силах и полномочиях - не
испрашивать у меня совета, потому как ты уже создал себе
превосходство, заручившись поддержкой не только колонистов, но и
членов Совета. Так зачем ты меня убеждаешь, зачем оправдываешься
передо мной? Из-за того, что я создал тебя, или?..
- Затем, чтобы понять тебя, - сказал Бар. - Я не верю, что,
подражая человеку, мы станем когда-либо людьми. Потому что все ошибки
клонов уже заранее включены в каждую клетку организмов следующих
поколений. И из клетки клона Навигатора уже не выйдет клона Пищевиков.
Не получится из Оранжевого человека. Тогда зачем он? У нас попросту не
существует движения вперед - каждое новое поколение есть продолжение
жизни одной синтетической особи. Ты мне возразишь?..
Ни следа не осталось в голосе Бара прежней уверенности и
безапелляционности, что-то надорвалось в нем.
- Это вопрос? - осторожно поинтересовался Конструктор. Бар
промолчал: он исподлобья смотрел на Конструктора, упрямо поджав губы.
- Ты слышал разговор Оранжевого с моим помощником? Про то, что
нужно узнавать новое? - Бар сдержанно кивнул. - Так вот, чтобы узнать
новое, нужно быть к нему готовым. Только при этом условии оно будет
замечено и оценено. Ты готов?..
- Я задал тебе вопрос.
- Хорошо, слушай, - после паузы, с вызовом произнес Конструктор. -
Слушай!.. Я уже сейчас готов назвать тебя, твоего брата... Не
возражай, брата!.. Я могу назвать вас людьми!.. Потому что я вижу в
вас много черт и особенностей, свойственных только людям. - Бар
недоверчиво усмехнулся, но Конструктор продолжал, будто и не заметив
усмешки: - В тебе я вижу философичность, попытку осмысления сложных
абстрактных проблем и ситуаций. Инициатива твоя исходит не из приказов
и команд, а из потребности познавания себя в этом мире. Эта
потребность только твоя, ты выработал ее сам... А в Герии, - голос
Конструктора потеплел, - я вижу мягкость, доброту, тонкое понимание.
Мне кажется, что я смог вложить в него душу. И эти различия в вас
существуют, несмотря на то, что вы из одного клона. А по всем
приведенным тобой доводам, вы должны быть во всем похожими на меня. Не
так ли?.. И, кстати, где Герий, я и ему хочу сказать об этом же.
До Бара, видимо, не сразу дошел смысл вопроса: он смотрел куда-то
вниз, погруженный в свои мысли. Конструктор снова спросил про Герия.
Бар медленно поднял глаза и сказал:
- Герий не поддержал меня. Он сказал, что ты более прав, чем я.
- Но остальные поддержали тебя, - уточнил Конструктор.
- Они только поддержали мою логику, в этом ты прав. Алгоритм же
был несложен...
- И все же Герий не подчинился алгоритму? - Бар неопределенно
пожал плечами. - Значит, он оказался выше той логики, которую
навязывал ему и остальным ты? - Бар поморщился. - Да, навязывал! -
хлестко повторил Конструктор. - Потому что ты много совершеннее Машины
и можешь сам, без особых усилий, управлять ею... как это нужно для
тебя. А вот люди, создавшие Программу, были мудрее. Программа ими была
составлена для машин. Но если ты оказался совершеннее машины, значит,
ты вышел в область надпрограммного. Люди не навязывали нам быть во
всем похожими на них - это просто невыполнимо, но нам оставлено право
называть себя как угодно, лишь бы при этом мы были человечны. А
Программа - это лишь... как тебе сказать?.. учебник. Да, именно
учебник, из которого мы должны почерпнуть основу, чтобы затем выйти на
уровень самоопределения. Даже у Вита такая основа имеется - он мыслит.
Бар снова опустил глаза. Долго о чем-то раздумывал. Может, даже
строил иные, нежели у Конструктора, логические варианты цели
Программы. Как страстно хотелось Конструктору подслушать сейчас мысли
Бара. Как жаждал он понимания. Ведь от понимания зависит не только
судьба Оранжевого, а и будущее Колонии - ее духовный взлет или
логическое падение. И он не торопил Бара и терпеливо ждал.
- Так ты называешь меня человеком? - очнувшись от размышлений,
спросил Бар. И в его глазах Конструктор вдруг увидел тревогу надежды.
- Я сказал, что могу назвать тебя, Герия, Оранжевого людьми, -
тщательно взвешивая каждое слово, боясь неосторожным движением
оборвать тонкую паутинку понимания, сказал Конструктор. - С
уверенностью я смогу сказать это только после того, как ты и твой брат
назовете человеком меня, или просто будете считать. Лишь в этом случае
я буду иметь полные основания на человеческие мерки. И если ты
возьмешь такое решение на себя, то я буду согласен незамедлительно
прекратить свое существование или вплотную займусь учениками, как ты
того хочешь. Я буду спокоен за будущее. Но такого решения я принять не
смог.
Бар растерялся: он явно не был готов к такой постановке вопроса. А
Конструктор почувствовал огромное облегчение. Оттого, что уже не один
он несет бремя неопределенности. Теперь уже и Бару никогда не
избавиться от этого бремени, даже если он захочет. Пусть и он не
примет решения, но потомкам передаст это завещание Конструктора. И
важная догадка, ускользнувшая недавно от Конструктора, снова всплыла в
его памяти, стала отчетливой и лаконичной.
Построив Станцию, населив ее своими биокопиями, люди создали
питательную среду, дали толчок для развития новой жизни, на первое
время обязав ее программой поведения. Но они не заложили в свою
программу определения грани между искусственным и настоящим, не
обозначили пограничной полосы между машиной и человеком потому, что
оставили решать эту задачу тем, кто создаст себя и свою расу.
Конструктор сказал об этом Бару. Пусть он сам решает - человек он
или только подобный.
И еще, боясь, что Бар снова замкнется в себе, Конструктор поведал
ему то, о чем он давно был обязан рассказать, но все не решался. Он
напомнил Бару случай из его детства.
Бар тогда сильно поранил обо что-то руку. Обследовав рану,
Конструктор очень удивился, обнаружив в ней следы коррозированного
металла. Где он мог напороться на старое рваное железо, если Машина с
помощью своих вездесущих паучков-индикаторов следила за состоянием
каждого дюйма металлических конструкций и при малейших проявлениях
коррозии сообщала об этом клону Ремонтников? Бар стоически умалчивал
об этом и всячески уклонялся от ответа. А Конструктор впервые тогда
усомнился во всезнайстве Машины.
Ему пришлось снимать с ладони Бара большой лоскут поврежденной
кожи, вычищать из раны грязную ржавчину, потом еще обрабатывать
антисептиком - на Станции все было стерильным, чего не скажешь о
старом железе. И только после этих мер предосторожности Конструктор
смазал рану регенерирующим составом. А лоскут кожи, как память об этом
неординарном в Колонии событии, он поместил в жидкий гелий по
соседству с образцовыми живыми тканями.
Пока Конструктор рассказывал. Бар несколько раз подавлял на своем
лице плутоватую улыбку: он прекрасно все помнил, и, как ни
сдерживался, улыбка все же трогала его губы. Едва Конструктор передал
то событие в своем изложении, он не выдержал, заулыбался и сказал:
- Та железка и сейчас там, где я ее тогда нашел: она в гальке на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг