же я передать ученикам свою беспомощность. Да и не хочу, чтобы и они
были попрекаемы Советом за неопределенность! Так не лучше ли, -
Конструктор с горечью усмехнулся, - не проще ли поставить новым
Конструктором колониста, заранее лишенного сомнений! Тем более, что в
таковых на Станции недостатка нет. Взять того же Вита или геном моего
предшественника, который создал Вита... Ну, а моделирование... Если не
я обучу, то Машина подскажет: уж она-то начисто лишена сомнений...
Лицо Бара напряглось, резче обозначились складки на щеках, взгляд
стал колючим: он понял, к кому Конструктор обращал свои последние
сказанные слова и по кому они били.
- Конструктор, - стараясь голосом не выдать своего волнения,
вымолвил Бар, - ты говоришь очень красноречиво, но нам неясен смысл в
твоих рассуждениях.
- Непонятен? - притворно удивился Конструктор. - Это кому же:
тебе, Герию, или?.. А я думал, что ты прекрасно меня понял. И особенно
про Машину...
От Конструктора не ускользнула и усмешка на лице Герия, который
наконец-то поднял голову.
- Непонятен нам, - упрямо повторил Бар. Он тоже понял срою ошибку,
произведенную собственной несдержанностью. Вопреки всем клонам -
прошлым и настоящим - Бар считал Машину просто механизмом и не
обожествлял ее, как все. И Конструктор и Герий знали об этом. Знали
они также и об отношении Бара к клонам, и к членам Совета, которых он
привлек на свою сторону. Сейчас же, когда Конструктор исподволь
намекал об этом, тем самым он только дальше уводил на свою сторону
Герия, занимавшего до этого нейтралитет.
За разговором Бар упустил из виду троицу, и теперь уже поздно было
подтягивать их понимание на нужный уровень. Конструктор не давал
передышки: он сыпал такими словами, которые, несомненно, были знакомы
троице, но в новых сочетаниях теряли для них всякий смысл. И никто из
троих уже не знал, где поддакивать, а где отрицать. Это было заметно
по ним: спесь с них слиняла, их лица стали постными.
Вышло так, что Бар остался в одиночестве. В одиночку же ему ни за
что не переубедить Конструктора.
- Но существует же Цель, - попытался примирить спорящих Герий.
Голос его прозвучал жалко и просительно. - Есть Программа... - Он
осекся, наткнувшись на полный сожаления взгляд Конструктора.
Заминкой тут же воспользовался Бар.
- Во имя Цели, во имя Программы, - несколько торопливо заговорил
он, - мы настаиваем на прекращении опытов с новыми моделями. Оранжевый
должен быть нейтрализован. - Вот здесь пришедшая в себя троица не
враз, но кивнула. - И во имя будущего, - сыпал Бар высокопарными
словами, - мы настаиваем на том, чтобы ты. Конструктор, готовил себе
замену. И приступай к этому, немедля. Таково решение Совета!..
Связь резко прервалась. Слишком поторопился Бар, и Конструктору не
удалось видеть реакции остальных членов Совета. Но он, глядя на
опустевший экран и будто продолжая разговор, размышлял вслух:
- Возможно, ты прав. И даже все вы правы в своем осуждении -
будущее для вас. Это вам жить и работать дальше, мое же время
кончилось. Но за мной прошлое. Мои сомнения, мои ошибки и удачи, вся
работа над созданием нового. И от лица этого прошлого я заявляю вам -
мы не вправе принимать решения по Оранжевому. Не можем по очень
простой, но многое усложняющей причине: мы не люди...
Он замолчал. Долго и пристально вглядывался в экран, словно
надеялся, что его слышат близнецы, так похожие друг на друга и на него
самого...
Его могла слышать Машина. Даже наверняка она слышала и записывала
его слова в свою память. Только он не боялся Машины: ей не дано было
понять сказанного. И эти слова осядут где-нибудь на кристаллах памяти
переориентированными диполями, пока их не сотрет время...
Он успел. Высоко вверху вдруг вспыхнул и засиял багряно-красный
шар. Сияние ширилось, разгораясь, заливало пламенем пространство под
сводами Станции. Накалялось...
Тихо зашелестело о берег море. Небольшие пологие волны сладко
потягивались по гальке, будто море расправляло затекшие за ночь
мускулы. И сразу же от него потянуло прохладой.
Солнце раскалилось уже до оранжевого, а море все еще оставалось
темным, не желая расставаться с негой. Но по мере того, как все ярче,
все ослепительней разгоралось светило, море нехотя открывало свою
глубокую синь.
Он знал, что высоко под куполом Станции установлены мощные
светильники, которые и освещают все, что находится под ними, а в море
скрыты наклонные вибраторы, вызывающие рябь на поверхности моря и
прибой. Он знал об этом с детства. И все же приходил сюда. Здесь, со
многим известным ему, было много неизвестного. Почему так медленно
разгораются светильники, зачем нужен городу такой огромный купол над
ним, для чего море и волны? Почему берег в некоторых местах песчаный,
в других - галечный, а далеко в стороне, там, где сходятся с куполом
берег и море, высятся, нелепо громоздясь, скалы? К чему все это, если
вся жизнь Колонии заключена и проходит в городе?..
Много на Станции было неизвестного и непонятного, но никто ничего
не мог объяснить. Так нужно, так есть - и только.
А ему нравилось самому "открывать" солнце, он хотел, чтобы море
просыпалось только при его появлении на берегу, и сам берег, усеянный
мелкими окатанными камешками, был для него одного.
Он недоумевал, почему все это оказалось никому не нужным, и, кроме
него, сюда больше никто не ходит. А он любил все это. И чувствовал во
всех, на первый взгляд, несуразностях и излишествах потаенный смысл и
значение. Неспроста все было так устроено. И он придумывал всему свои
объяснения.
Конструктор запросил у Машины досье Оранжевого.
В который уже раз внимательно просмотрел результаты анализов и
тестов, всю программу работ с моделью. Еще раз прочел заключение
Машины. "Модель 133, дубль 4/2 может причинить вред Колонии, поскольку
нельзя с достаточной степенью достоверности построить логические
обоснования ее поведения. Алгоритм поступков модели незакономерен и не
поддается прогнозированию. Программа мышления модели 133, дубль 4/2
составлена некорректно, имеется целый ряд неконтролируемых параметров.
Как то..." Дальше Конструктор обычно не дочитывал.
"Конечно же, Совет прислушался к мнению Машины, ведь и меня она
уличила в отходе от принятых норм, - думал Конструктор. - Только
Машине не дано понять, что истины, сформулированные в ее памяти, могут
быть и постулативными, построенными на умозрительных заключениях
конструкторов, когда-то работавших с ней. Да и что Машина, она всего
лишь контрольная форма для нас, ее мышление - это мышление первых
поколений Станции. А мы как-никак опередили ее уже на двадцать
поколений. Если я введу в Машину не подкрепленный обоснованием
параметр, то получу всего лишь новый постулат, удобный для меня, и
помеху в поиске истин для следующих поколений. У Машины нет чувств,
стало быть - и сомнений. Она будет все принимать так, как это ей
задано. И ей никогда не понять, почему у модели может быть
непрогнозируемый поведенческий алгоритм, если я не введу в Машину
новую доктрину. Может, так и поступить?.. А имею ли, я на это
право?.."
Он вызвал на связь своего помощника.
В свое время Конструктор выделил Вита из общей массы колонистов,
как возможного своего преемника. Пожалуй, никто в Колонии не обладал
такими обширными познаниями, какими обладал Вит. Только он мог
продолжить выбранную наугад из памяти. Машины мысль, ответить на любой
заданный ею вопрос. Но когда Конструктор понял, что Вит не мог
пользоваться своими знаниями - они были ему просто ни к чему - и
употреблял их только для цитирования чужих мыслей, то глубоко сожалел
о своем выборе и том кропотливом труде, что вложил в своего помощника.
Тогда же Конструктору открылось, что превосходная память не является
первоосновой ума. И к Машине он стал относиться прохладнее, что только
пошло на пользу.
К сожалению, менять Вита не имело смысла: почти все в Колонии были
одинаково умными и однообразно толковыми, однако, в решении лишь
недвусмысленных задач. Близнецы были выше большинства. Только Бару и
Герию было под силу оперировать своими знаниями, выделять единственно
верное из множеств и принимать компромиссные решения.
И напрасно Бар укорял Конструктора в отсутствии у него достойных
учеников. Сам Конструктор знал, что только один из близнецов сможет
стать ему заменой и верным продолжателем Программы, ее главной сути -
создания человека. И, скорее всего, новым Конструктором станет Герий -
предпоследняя модель, потому и передал ему Конструктор как завещание
свои мысли о неопределенности.
Но почему так настойчив Бар в своем желании изолировать Оранжевого
от общества? Что это, действительно отрицание жизнеспособности новой
модели, или опасение за лидерство в Колонии? Однако никто всерьез не
принимает Оранжевого, да и сам он не подает к тому поводов, чего же
тогда бояться?..
Вит не заставил себя долго ждать, похоже, он нарочно отирался
вблизи телекамер, чтобы показать свое рвение к исполнению поручений
Конструктора. Его круглое добродушное лицо во весь экран просияло
простецкой улыбкой: он явно был очень доволен, что Конструктор
вспомнил о нем.
Непонятно отчего, Конструктор почувствовал вдруг острое отвращение
к дежурной улыбке своего помощника, к его подобострастию, к нему
самому. Наверное, потому, что не увидел Конструктор мысли за улыбкой.
Нет забот, вызываемых умом, нет и сомнений...
- Где Оранжевый, Вит?
- На побережье, - с безмятежной улыбкой на лице, благодушно
отозвался помощник. Мол, где же еще быть этому чудику.
- Чем занимается?
- Оранжевый? - переспросил Вит, будто речь шла еще о ком-то. - Мне
его занятие непонятно.
"Непонятно" - и все, будто за этим словом и не должно ничего
следовать. Вит как бы застраховался словом от понимания, воздвиг
непроницаемый барьер перед осмыслением.
- Разыщи Оранжевого и наведи на него камеру, - отвернувшись от
экрана, чтобы не видеть больше слащавого лица помощника, недовольным
голосом проговорил Конструктор.
Он не сразу отыскал на панораме побережья, что давал ему Вит,
маленькую яркую точку на сером фоне.
- Прибавь усиление! - раздраженно приказал он, когда понял, что
Вит не додумается сделать этого сам.
Оранжевый сидел возле самой линии прибоя. Серые ленивые волны
размеренно и методично подкатывались к его ногам, пытались достать до
кучки камней, сложенной им между ступнями. Видимо, и они хотели узреть
что-то такое, что обнаружил Оранжевый в простых камнях, которые море
лизало сотни лет, не находя в них ничего. Но им никогда не дотянуться
до кучки, потому что у вибраторов, создающих волнение, однажды и
навсегда заданы ритм и амплитуда.
Оранжевый играл камешками. Ни один житель Станции никогда не
позволил бы себе такого пустого времяпрепровождения. Ведь игра не
относилась к разряду работы. И если кто играл в детстве, то это лишь
для приобретения необходимых для будущей работы навыков, потому и игры
были взрослыми...
Многие колонисты заняты сбором информации по пути следования
Станции: память Машины пополняется все новыми и новыми данными об
окружающем мире. Другие систематизируют информацию по значимости и
составляют безответные отчеты на далекую Землю. Третьи прокладывают
курс станции-корабля к Цели, еще не близкой, но уже и не столь
далекой. Вычислителями давно просчитано, когда и какому поколению
выпадет достигнуть Цели, - до нее оставалось еще девять поколений.
Остальные колонисты обеспечивают функционирование систем Станции,
отражают метеоритные атаки и поддерживают жизнеспособность Колонии.
Станция была подобной совершенному заводу-автомату с замкнутым на
себя циклом производства: все колонисты в совершенстве владели своими
ремеслами, заученно и точно выполняли условия Программы, ни на шаг в
сторону не отходя от нее, исполняли все рекомендации и приказы Совета
Колонии. Даже возникла и укрепилась семейственность в выполнении
определенных работ, до того четко были отлажены все производственные
системы и отношения. Так, практически без усовершенствований,
тринадцать поколений подряд продолжается клон пищевиков, десять -
энергетиков, по восемь - у двигателистов, астрономов и навигаторов.
Эти последние три клона имели по своему представителю в Совете,
составляли одноликую троицу.
То, что Совет, колонисты и Машина не усмотрели в играх Оранжевого
полезной занятости, так и должно было случиться в этом узко
специализированном обществе: для нормальной работы автомата лишние
детали не нужны, поскольку они приносят только вред. Зачем же тогда
нужен Оранжевый с его чудачествами?.. Ни один клон не принял его в
свою семью...
Конструктор понимал, что отторгнутый всеми Оранжевый все же нашел
себе занятие по душе, и не без смысла проводил свое время. Он не мог
объяснить, почему именно такое занятие, но чувствовал, что и оно
должно нести какую-то пользу. Он понимал также и то, что Оранжевый
просто не мог вести себя иначе.
"Понимаете, Конструктор, - говорил он, - я не могу работать,
сколько ни заставлял себя, так, как работают клоны специалистов -
примитивно и скучно, а работать лучше мне не дают. А ведь знания у
меня и у них одинаковые, потому как все учились у Машины. Значит, я не
могу навредить. Есть работа, есть обязанности у специалистов, но нет
интереса, нет искры..."
Оранжевый прекрасно сознавал свою неестественность в этом мире, и
он уходил от него. Не озлоблялся, не приставал ни к кому с
переустройством, поскольку не было в том толку, просто уходил на берег
и дни напролет просиживал там, играя камешками. Только в трех местах
на Станции он мог вести себя так, как желал: в своем блоке на седьмом
ярусе города, в лаборатории Конструктора, и еще в его распоряжении
было все огромное побережье. Игра же с камнями не мешала ему думать, а
море и уединение лишь способствовали спокойным размышлениям.
Оранжевый комбинезон его - это была штатная форма всех новых
моделей, не утвержденных для клонирования, - привлекал взгляды
колонистов, отдыхающих по регламенту на террасах города. Он отвлекал
их от прослушивания информационного вестника Машины, раздражал своей
яркостью и напоминанием, что работы по совершенствованию еще не
завершены, и что имеющиеся клоны, даже утвержденные конструкторами
многих поколений, все же не являются совершенными. И в жалобах в Совет
говорилось, что Оранжевый мешал клонам жить и работать, а своими
нелепыми поступками принуждал тратить время и энергию на толкование
его некорректного поведения.
Двое колонистов из клона Обеспечителей Программы повредили свои
мозги в тщетных попытках установления прогнозов поведения Оранжевого.
Косвенно в этом повинен был и сам Конструктор - это он посоветовал тем
двоим заблокировать нервные центры мозга, ответственные за перегрузки.
А Оранжевый выходил к морю, усаживался на холодные камни и
принимался за свое занятие. Он поднимал то один, то другой камешек и
подолгу с пристальным вниманием разглядывал каждый. Он то совсем
близко подносил камни к глазам, будто хотел проникнуть взглядом в их
структуру, то отстранял их на вытянутую руку, закрывал ими солнце,
словно надеясь, что оно вдохнет жизнь в холодные камни. А то и просто
сидел, обхватив колени руками, и смотрел куда-то вдаль - за море, в
стену обшивки Станции. Или, повернувшись лицом к городу, разглядывал
его этажи и террасы, наблюдал за размеренной до минут жизнью
колонистов.
"Но почему у меня нет уверенности, что его поведение - вызов? -
подумал Конструктор уже в десятый или сотый раз. - Ведь все внешние
проявления поступков Оранжевого могут говорить только о том, что он
игнорирует общество, его окружающее. Сам же он рад был не выделяться,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг