схему фильтрации и включил воспроизведение, то был готов ко всему, и все
же вздрогнул - ночная тишина с магнитофонной ленты вдруг перешла в
необычайной глубины звучание: запело нечто, что невозможно было ни с чем
сравнить. Я невольно закрыл глаза и тотчас почувствовал, будто лечу-лечу,
плавно покачиваясь, соскальзывая вроде бы с каких-то горок, но не
проваливаясь, а как бы поднимаясь всякий раз все выше и выше. И было в
этом скольжении что-то роковое - возникало и крепло ощущение, будто
вот-вот, еще за одним взлетом, случится что-то грандиозное и неотвратимое.
Звуки как бы несли меня, причем та сторона, откуда я летел, вызывала во
мне настроение бодрости и восторга, а та, куда я летел, нагнетала чувство
тревоги и опасности.
Перестроив анализатор, я снова включил воспроизведение. При первых же
звуках у меня защемило сердце. До сих пор не могу разобраться в своих
ощущениях: чувство жалости смешивалось с необычайным волнением, которое
все нарастало и усиливалось. Теперь я уже никуда не летел, а как бы
сжимался в крошечный комок. Музыка давила на меня, пронзала миллионами
иголок, сжимала в точку, которую я остро ощущал ноющим и замирающим
сердцем. Передо мной, за мной, внутри меня мелькали какие-то удлиненные
тени, как стрелы, летящие со всех сторон, причем видел я их не глазами, а
всем телом, каждой клеточкой кожи. И вот когда уже стало казаться, что
сейчас я исчезну, превращусь в ничто, магнитофон выключился, и я отчетливо
почувствовал, как возвращаюсь в прежние свои размеры.
То, что я испытал в третий раз, не назовешь не чем иным, как
стремительным засасыванием во вращающуюся воронку. На моих глазах в доли
секунды рушился мир: хаотически перемешанные, причудливо раскрашенные,
проносились через меня какие-то острые изогнутые обломки, какие-то
пляшущие и бесследно исчезающие фигурки, полосы, зигзаги, спирали,
крутящиеся, извивающиеся, дергающиеся. В страхе, какой бывает только в
кошмарных снах, почти теряя сознание, я явственно ощущал, как чудовищный
вихрь скручивает, растягивает меня в тонкую бесконечную нить и я
превращаюсь в линию, извивающуюся и вот-вот готовую прерваться,
раствориться в этом волчке, исчезнуть. Теперь-то я знаю, почему так сильно
потряс меня и Виталия второй и особенно третий слой этой записи: слишком
на большую глубину проникли мы для первого раза.
Потом, при помощи доброй Зои, я более спокойно и осмотрительно
исследовал "пещеру", как я назвал эту запись. Я спускался туда уже не как
отчаянный авантюрист, а как дотошный исследователь, осматривающий и
выстукивающий каждый миллиметр своего пути. И с каждым разом я все более
убеждался в том, что это искусственная музыка, созданная какими-то
могучими существами, обладавшими такими источниками, о каких мы еще и не
мечтали, умевшими слагать звуки так, что они вызвали удивительные
ощущения, при которых сама реальность тускнела и исчезала. И второе: я
отчетливо понял, что запись либо не закончена, либо оборвана впоследствии,
либо конец ее заэкранирован каким-то мешающим устройством типа глушителя,
которое могло быть на самом источнике.
Чем больше я вслушивался в музыку и размышлял о ней, тем сильнее и
сильнее тянуло меня в те места, где она была записана. Я уже был почти
уверен в том, что источник должен представлять собой большую, достаточно
гибкую мембрану, способную колебаться в очень широком частотном диапазоне.
Я долго ломал голову, соображая, что бы могло быть такой мембраной, пока
не вспомнил, что в ту ночь, когда музыка попала на магнитофонную пленку,
мои друзья располагались на берегу горного озера. Да, там было озеро,
небольшое и круглое, - на карте оно выглядело как горошина средней
величины. Я решил всесторонне изучить этот район и за две недели перечитал
методом беглого чтения все, что касалось геологии, археологии,
антропологии, истории этого края, познакомился с работами Черского,
Хангалова, Мельхеева, Солоненко, Окладникова. В Институте земной коры мне
дали последние данные по сейсмичности и результат машинного расчета
вероятности крупного землетрясения в точке расположения озера. Вероятность
эта оказалась весьма высокой, и научные сотрудники института, в порядке
юмора, проинструктировали меня, как себя вести в горах в случае
землетрясения в семь-восемь баллов.
Легенда, которую рассказал Василий Харитонович, внезапно добавила еще
одно существенное звено в цепь моей гипотезы. Теперь стало ясно, что
источник надо искать на дне озера в те дни, когда происходят
землетрясения. Тогда вода приводится в колебание, частота собственных
колебаний массы воды в какой-то момент совпадает с частотой колебаний
источника, и поверхность воды начинает играть роль огромной мембраны этого
своеобразного динамика.
Я уже говорил о том, что у меня сложилось мнение, будто запись то ли
обрывается, то ли не закончена, то ли экранируется каким-то глушителем.
Проверить это можно было только непосредственным изучением источника, то
есть взяв его в руки и разобрав на составные части, как мы это делали в
детстве с отцовскими часами. Короче, все сводилось к тому, что надо было
при первом же появлении звука немедля лезть в воду и доставать источник.
Здесь следует сказать несколько слов о причинах моей поспешности.
Мне было известно, что место расположения озера - высокой сейсмичности.
В Институте земной коры я нашел данные о годичных перемещениях верхних
пластов земли и массу фотографий, показывающих, как резко меняется
ландшафт в результате сейсмической деятельности. Там, где в прошлом была
равнина, теперь зияла глубокая впадина, залитая снеговыми водами. Где
раньше громоздились скалы, теперь белела каменная россыпь. Тут и там
возникали трещины, оползни, вздутия, сбросы, провалы и так далее. Правда,
ученые считали, что район озера наиболее устойчив, так как имеет какую-то
особую геологическую структуру, представляя собой почти полностью
замкнутое кольцо. Но устойчивость эта гарантировалась до пяти-шести баллов
- при более сильных землетрясениях вероятность раскола кольца, или,
точнее, подковы, резко возрастала. По прогнозам института, исходя из
повторяемости землетрясений, это лето должно было быть особенно
сейсмически напряженным: ожидали восьмибалльного толчка.
В первый же день, как только мы расположились, я незаметно от всех
обежал окрестности озера и сделал два любопытных наблюдения: во-первых, я
нашел пещеру, которой не было на карте; во-вторых, обнаружил свежую
трещину, которая начиналась примерно в ста метрах от озера и тянулась по
склону в сторону седловины, разделявшей могучие хребты. Я вставил в
трещину затесанные прутья для контроля ее ширины. Как уже известно, в ту
же ночь произошло землетрясение и мы услышали работу источника. Качество
звука по сравнению с записью прошлого года заметно снизилось: появились
какие-то хрипы, свисты, - я понял, что источник доживает последние дни.
Едва все улеглись, я, захватив фонарик, кинулся проверять трещину и - о
ужас! - все мои затесанные палки провалились в нее. Но еще больше я
поразился, когда обнаружил, что проклятая трещина доползла до озера и ушла
под воду. Если она расколет всю чашу, музыка может прекратиться. Я сидел
на берегу, смотрел на четкий силуэт хребта, вздымавшегося передо мной в
ночном прозрачном небе. И вдруг на меня нашло странное видение, мне
представилась удивительная картина внутреннего строения всего этого района
с различной цветовой окраской различно напряженных участков платформы.
Светло-оранжевые массивы гор опирались на красные, ярко-красные пласты,
изрезанные черными поперечными трещинами, которые тянулись друг к другу
снизу и сверху. В том месте, где располагалось озеро, толщина нижнего слоя
была минимальной, а цвет - самый яркий.
Именно под озером наиболее ярко сиял красный свет, слабея, тускнея,
бледнея в обе стороны от чернильно-черной полосы, видневшейся в центре
алого сияния. Видение продержалось секунду-две и замутилось, исчезло. Я
почувствовал такую жуткую слабость, что задрожали руки, потемнело в
глазах, и я свалился в мокрую от росы траву. Ко мне подошел Хара и стал
лизать руки, лицо. У меня не было сил отогнать его. Видимо, мозг, собрав
по крупицам, систематизировав, сверив, сопоставив все данные и создав
передо мной цветной макет горного района, истратил все мои запасы энергии.
Я лежал вялый, чуть живой, и мне казалось, будто верхняя часть головы
отсутствует.
Я дополз до палатки кое-как, на час или полтора забылся тревожным сном.
Я был убежден, что затягивать поиски недопустимо, потому что, по моим,
правда интуитивным, соображениям, состояние пласта, на котором мы
находились, было критическим.
И еще одно обстоятельство, может быть, более страшное, чем
землетрясение, возникло в первую же ночь после появления звука. Я имею в
виду странное поведение Виталия, да и не только его - всех нас. Скажу о
себе. Постоянный страх, настороженность, недоверие даже к самому себе,
стремление спрятаться в пещеру или в какую-нибудь ямину, под корягу и тому
подобное. Чтобы преодолеть этот странный комплекс, приходилось тратить
уйму сил, стискивать зубы и буквально насильно заставлять себя заниматься
тем делом, ради которого мы проделали столь трудный и дальний путь.
Виталий же, судя по всему, "сломался" от первого прикосновения звукового
поля. Не буду притворяться, будто я понял это сразу, в тот же час, - увы!
Просто сработал инстинкт самосохранения, потом - разум...
7. РАССКАЗЫВАЕТ ВИТАЛИЙ КРУГЛИКОВ
Раньше, до диамата, сказали бы - "нечистая сила", и точка. Теперь так
просто не отделаешься. К сожалению, лично я пока не имею какой-нибудь
удовлетворительной гипотезы относительно совершенно идиотского поведения,
поэтому ничего не остается, как признать у себя еще один "пунктик", кроме
всех тех, которые уже известны; Новый "пунктик" начался в ту ночь, когда
раздался звук. Янис уже хорошо тут говорил о "комплексе", могу добавить от
себя: у меня было все то же самое и плюс внезапное изменение всех моих
прежних принципов. Они словно растаяли и испарились в один миг. Даже этот
вот, классический: не торопись подрывать свой авторитет, за тебя это
сделают твои подчиненные - даже он не устоял, и, как видите, такие
печальные последствия...
Наступала четвертая ночь. После заката, как обычно, с озера поднялся
туман, потом разъяснилось, высыпали звезды. Мы с Ириной пошли к
пеленгатору. Зоя осталась дежурить возле больного Яниса. Старик
нахохлившейся вороной сидел у костра и глушил чай - кружку за кружкой. До
восхода луны оставалось еще около часа, озеро было небольшое, круглое, как
чаша спортивной арены в Лужниках. Мы с Ириной шли не торопясь, уверенные,
что не опоздаем. Я рассказал ей о своих переживаниях. Она равнодушно
сказала, что ей тоже все это кажется странным. Меня неприятно задел ее
безразличный тон, но я промолчал.
Мы пробирались сквозь чащу, когда я услышал слабый всплеск. Так могла
плеснуться рыба, но я знал, что рыбы в озере нет. Предупредив знаком
Ирину, чтобы не двигалась, я осторожно прокрался к берегу и стал
всматриваться в туман, призрачно колыхавшийся над водой. Увы, ничего не
было видно. И мы пошли дальше.
Вскоре появился огонек горящей вполнакала лампочки - это был первый
пеленгатор. Возле него осталась Ирина. Я зашагал ко второму. Ходьбы было
не более четверти часа, но я, специально не включая фонарик, шел медленно,
осторожно, прислушиваясь, напряженно вглядываясь в смутно видимые впереди
контуры деревьев. Уже десять, пятнадцать минут прошло, а огонька горящей
лампочки все не было. Предчувствие чего-то грозного, неумолимо
надвигающегося овладело мною. Я включил фонарик, прибавил шагу и в тот же
момент налетел на треногу второго пеленгатора. Пораженный, я с минуту
смотрел на разграбленный прибор, не веря своим глазам. От сложного
измерительного комплекса остались рожки да ножки: подставка, тренога да
болтающиеся оборванные провода. Сам пеленгатор и батареи бесследно
исчезли. Ясно, что здесь мне нечего было делать, и я немедля, быстрым
шагом пошел обратно к первому пеленгатору. Огонек я заметил издали, но,
когда подошел ближе, обнаружил, к моему величайшему удивлению, что возле
прибора никого не было.
Помню, первым моим чувством была злость: какого черта вздумалось ей
бегать куда-то, когда вот-вот начнется звук! И вечно так: ничего нельзя
доверить этим женщинам! Рассвирепевший, я стал громко звать Ирину, кричал
во все горло, но только горное эхо мрачно вторило в этой жуткой черной
яме. Я стоял в растерянности: кинуться ли на поиски жены или остаться
возле прибора. Вдруг небо засветилось, восточный хребет внезапно возник из
мрака глухой черной громадой. И в тот же момент раздался звук. Он
вырастал, набирая силу. Я приник к прибору ночного видения. На середине
озера, среди клочьев тумана, покачивался плот, на нем странно приплясывал,
размахивая руками, какой-то человек. Я тотчас узнал его. "Янис! Подлец!" -
взревел я. Мне все стало ясно. Я бросился к воде, но тут сильный толчок
сотряс землю. Вслед за первым толчком последовал второй, и началось
светопреставление: все кругом закачалось, завыло, завизжало. Я упал и
покатился по колышущемуся, дергающемуся подо мной склону, - то ли вниз, в
озеро, то ли вверх, на зубья дымящегося хребта. Рядом со мной летели,
грохотали камни, все затянуло пылью, я почувствовал, что погрузился с
головой в воду. Вынырнув, быстро поплыл на середину озера, и с каждым
взмахом, с каждым рывком вперед я ощущал все более сильную жажду сделать с
Янисом что-то такое, после чего он бы не посмел своевольничать.
Рев, грохот и вой продолжались. Озеро как бы дрожало, мелкие волны
беспорядочно плескались, сталкиваясь и гася друг друга. Яркий лунный свет
освещал дымящиеся горы, рябую поверхность озера, качающийся лес. Я подплыл
к плоту. Яниса нигде не было. Вдруг он вынырнул рядом со мной - с двумя
горящими фонарями, в маске, с кислородными баллонами за спиной. От
баллонов к маске тянулись гофрированные трубки. Янис дернулся от меня, но
не тут-то было: я схватился за эти трубки и стиснул их что было сил. Он
завозился в воде и вдруг накинул мне на голову что-то вроде петли. Меня
дернуло, шею сдавило, поволокло куда-то, я задыхался, хотел закричать, но
не было воздуха. Кажется, я потерял сознание. То, что происходило потом, -
это так странно и так не связано с настоящим, что утверждать, будто прямо
из озера я попал в пещеру, не имею оснований...
8. РАССКАЗЫВАЕТ ИРИНА КРУГЛИКОВА
Никогда бы не поверила, что в человеке, будем говорить конкретно, в
данном случае в моем муже, Виталии Кругликове, столько всего запрятано. Я
имею в виду "пунктики". Можно вытерпеть его обжорство, его магнитофонные
записи, его дурацкие принципы, которые выдумывает сам на свою голову, -
все можно вытерпеть, но воровство... Чтобы мой муж скатился до такого -
нет, это уже выше моих сил. Как только исчезли продукты, я тотчас,
взглянув в его бегающие глазки, поняла все, то есть что это его работа.
Позор, да? А что делать? Вообще Виталий теперь для меня загадка. Как можно
за какие-то несколько часов так сильно перемениться? Из доброго,
покладистого, демократичного вдруг превратился в злого, хитрого,
жестокого...
Особенно меня тревожили его взаимоотношения с Янисом. Их первая стычка
произошла в ту ночь, когда появился звук. Как известно, Виталий вернулся к
костру позднее всех, подавленный чем-то и с поцарапанным лицом. Я спросила
его, где он был и что с ним случилось. Он сидел в палатке и, злобно
поглядывая на меня, молча уплетал кашу. Я ждала, что он скажет. Он ел. Тут
в палатку просунулся Янис и тоже поинтересовался, что с Виталием. И вдруг
Виталий, прижимая к себе миску, отполз в дальний угол и стал ругать Яниса
на чем свет стоит - дескать, тот следит за ним, не доверяет, командует,
оскорбляет, жалеет для него кусок хлеба, попрекает едой, и так далее и
тому подобное. Янис слушал, слушал и тоже не выдержал да как закричит:
"Замолчи!" Никогда я не видела его таким. Даже глаза побелели - просто
ужас! Ну, думаю, сейчас начнется истерика. Но нет, Янис пересилил себя и
спокойно так, но холодно говорит: "Виталий, очень прошу, возьми себя в
руки. Понимаешь?"
Второй раз они схватились из-за выбора пути обнаружения источника:
Виталий считал, что прежде чем лезть в воду, необходимо провести более
тщательные замеры. Янис же из каких-то своих соображений настаивал на
немедленном обследовании дна озера по результатам первого замера. Я
сказала, что, наверное, прав Янис, потому что кислородные аппараты у нас
были, примерное место известно - зачем тянуть? И тут Виталий буквально
рассвирепел. Я была поражена. Обычно широкое, добродушное, с круглым вялым
подбородком и большими голубыми глазами, его лицо вдруг заострилось,
вытянулось, главным образом за счет челюсти, которая опустилась и резко
выдвинулась вперед, глаза ушли вглубь, сузились, брови как бы
взлохматились и грозными валиками нависли над мрачно горевшими глазками,
ноздри раздались, и было видно, как они трепетали. Я со страхом смотрела
на него, и внутри у меня буквально выла сирена. С Янисом произошло тоже
нечто странное: он присел, попятился и быстро исчез, словно его и не было.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг