веревку на руку.
Над Угличем забилось оханье набата.
Стайка воробьев сорвалась с крыши и улетела в сторону реки.
Ритмичные удары сбивали к кремлю толпу.
Профессор, не поняв вначале смысла происходящего, решил было дообе-
дать, но, поразмыслив, выбежал во двор, вскочил на коня и ринулся к
дворцу. Набат усиливался под цокот копыт.
Петр выглянул в окно, убедился, что батя ускакал, и набросился на
еду. Мать только головой покачала.
На площади собрался почти весь город. Василиса Волохова лежала, прик-
рывая руками голову, от нее по земле растекалась кровь, смешиваясь с
мертвой кровью царевича.
Мария, не догадавшаяся пока бросить окровавленное полено, стояла над
ней и кричала:"Это все выблядок твой, Осип, царевича зарезал!"
"Истеричка, - подумал Семен, - Как же это - я?! Его Кириллыч убивал,
и потом, он же сам, эпилептик, сам, больной сынок-то у тебя, сам он,
сам!!!"
"Ну я же говорил им - сам!" Профессора трясло над рукописью, как в
седле, крупной дрожью. "А у матери просто чердак поехал от потрясения.
Любимый сын-то!"
Битяговский ворвался в кремль, соскочил с коня и заметался по площа-
ди, пытаясь унять холопов.
Пьяный брат Марии Михаил заорал: "Да что там думать-то! Мужики, решай
их!"
"Нет, так не пойдет! Что это они на Осипа? Это же я его! И потом еще
не факт, что не несчастный случай! Ну ничего, дядя поможет. Дядя у меня
дьяк," - Кириллыч взглянул на профессора и, набравшись духу, выпалил в
лицо царице, что негоже людей мутить супротив невинного Осипа, да в час
скорбный. Царица побагровела, зашлась в крике от неслыханной дерзости,
оклики Битяговского не помогли, Качалова ударили по голове, вмяли в зем-
лю ногами, прошлись в азарте по запрокинутому лицу. Кириллыч ахнул,
взмахнул лимонными чешуйчатыми крылышками, и его отбросило на теплую
стену котельной.
"Что вытворяют-то, племяша задавили!" - профессор в ужасе отпрянул от
рукописи. "Дикость какая! Качалов тоже хорош - детей резать, но не нога-
ми же его топтать!" Битяговского толкнули, он чуть не упал.
Михайло пьяно ревел, забывшись в расправе.
"Ты, Михайла, уйни шум и дурна, которого не зделал," - произнес по-
луграмотно, по-старорусски, профессор.
Осип заметил, что Битяговский отвлек на себя внимание толпы, и бро-
сился бежать. "Зарезали - так зарезали. Я тут ни при чем. Маму только
жалко, да не поможешь ей. Расхлебывайте теперь сами."
"Зарезали его - зарезали определенно," - рукопись теснила воображение
профессора, по старой памяти свертываясь в свиток.
Царица, желающая крови за сына, опомнилась, когда Волохов уже улиз-
нул.
Василиса Волохова поднялась с сырой темно-красной земли и сквозь боль
увидела, как толпа рванулась, подчиняясь царицину наказу, на Битяговско-
го.
Битяговский побежал.
Осип вбежал на подворье дьяка и дурным голосом закричал: "Данило, хо-
вайся, Дмитрия зарезали и батьку твоего сейчас затопчут!"
Петр оторвался от кваса, осознал реальность происходящего, по-смотрел
на Семена, кашляющего у ворот, и позвал его в дом. "На Дьячью избу они
свои лапы не подымут - царский чин все-таки."
Профессор, путаясь в словах, задыхаясь от волнения, бежал по строкам.
"По какому праву, по какому закону - меня? Я же дьяк, нет, я историк, я
Батогов, не Битяговский, хотя похоже..." Он ворвался в дом, захлопнув
перед толпой дверь избы.
Петр посмотрел на отца, понял. "Ну, Господи, пронеси!"
Мать рыдала в углу, предчувствуя свое разорванное ухоженное тело.
В дверь бился тюлений бок толпы, страшным рыком скалил зубы неведомый
столапый зверь. Ухнуло, заголосило - на дворе мужичье вскрыло погреб,
пили прямо из бочек, бочки били об намокшую от пролитого землю, и они
лопались с хлюпаньем и треском. Дверь, наконец, выпала, обнажая ткань
дерева, и толпа ворвалась в дом.
"Не при чем я тут! Его, его душите, я не царский человек!"кричал
Осип, указывая на Данилу, но захлебнулся, бурой меховой кучей перелетел
через голову и, растянувшись, провалился на дно берлоги.
Горела лампа дневного света, водочная бутылка сияла отраженной иск-
рой, на ящике сидел Кириллыч.
Зверские бородатые рожи обступили Петра, пьяно обжигая воздух. Мужик
с азиатским прищуром вытащил, путаясь в красной рубахе, из-за пазухи
нож. Петр закрыл глаза.
Профессор почувствовал, что сердце пытается выбраться из груди, сжа-
тое и избиваемое. "Все... Завтра же в отгулы", - выскочил из хранилища.
Московский вечер немного его успокоил.
Обхватив голову фалангами, лапами, руками, скрючившись, Петр перева-
ривал блеск неунявшегося еще под горлом бунта. "Что же они делают-то с
людьми, гады, что они делают, - возмущение кипело в нем смолой, обжигая
глотку. - Сволочи безнаказанные!"
Юность Качалова слиняла с Кириллыча, осела, сморщилась и стерлась,
как переводная картинка, обнажая старческий оскал, небритые щеки и
угольные морщины старого истопника. Очнулся Кириллыч только от неясной
тревоги, исходящей извне.
Семен тихо подавил в себе медвежий стон и жалость к чужой, но вроде
как родной матери, умершей лет четыреста назад, и тоже насторожился.
Оба истопника смотрели на Петра. Привыкшие не оставлять весомых сле-
дов, да, к тому же, не слишком еще соображая, они представили себе ис-
чезновение ненужного свидетеля.
Кириллыч привычно превратил его огнем в пепел, Семен, почувствовав
вновь дурной зуд изобретательства и неожиданно вспомнив Волгу, увидел
тело Петра оплывающим, растекающимся по полу котельной мутными ручейка-
ми.
Петр ощутил удар. Начала воды и огня наполнили его и, равные по мощи,
слились. Ощущая в себе скрытую энергию взрыва, Петр возмущенно поднялся,
посмотрел на пьяных коллег. Они спали, зная за собой силу, не проверяя
результатов последнего выпада. Петр вышел, хлопнув дверью.
На улице был вечер и легкая пурга. Петр поежился, достал из кармана
пачку сигарет, спички. "А спички-то у меня откуда? Спер, наверное, у
этих гадов." Петр закурил. Легкая искорка оторвалась от кончика сигаре-
ты, полетела прямо в лицо. "Допрыгался," - вспомнил утро Петя. Искра
ударила Петра в лоб, нарушила равновесие воды и огня, прожгла сквозь
мозг аккуратный туннель.
Спрятанная сила равновесия закрутилась, как часовая пружина, и Петр
ощутил свое всемогущество. "Ладно. Во-первых, мне пластырь нужен, чтобы
дырку на лбу заклеить. Во-вторых, чтобы эти двое меня не достали.
В-третьих, чтобы пар нормальный был. Всегда. Да, еще чтобы одежда этог
о... Как его зовут?.. Клона - рассыпалась. И еще... Что-нибудь самое же-
ланное...
Ничего, с утра придумаю. Я им еще шороху задам! Такое с людьми вытво-
ряют!"
Нина Ивановна неповоротливо ковыляла домой, когда шедший впереди нее
человек рассыпался. Подойдя ближе, она увидела на льду только брошенную
щедрой дворницкой рукой горсть песка.
"Всего вторую неделю на пенсии, а такое уже от лени мерещится. Завтра
буду проситься назад. В гости я уже ко всем сходила, не киснуть же дом
а..."
Следующее утро Нина Ивановна встречала на трудовом посту.
ПОВЕСТЬ О ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТИИ
Создавая новую Землю, Отец Изначальный,
Главный Первосоздатель, встретился со множеством трудностей.
Его помощники отказались взяться за это дело, обреченное на неудачу.
В конце концов Джакайра согласился создать новую,
несовершенную землю, прекрасно сознавая,
что она "изначально содержала в себе семена раздора и несчастий,
уготованные нашим сыновьям и самым отдаленным потомкам".
Рубен Барейро Сагиер. "Первосоздатель Ньяманду"
Движущийся воздух рванул из руки деревяшку скатанного желтого флажка
и затряс ее железным грохотом проходящего скорого на Ригу. Голые ветки
закачались, увязая в сером киселе пасмурного неба, вскрикнула ворона, и
Павел очнулся, вытащил руку из форточки, запутавшись флажком в недоста-
точном отверстии. Последний раз звякнул зуммер переезда, поднялся шлаг-
баум.
"Вот и вся автоматика. Вот и вся наука будущего, - подумал Павел,
доставая из-под скамьи бутылку водки. - Две тысячи шестой год." Поискал
на столе место, чтобы поставить, места за пустыми консервными банками не
оказалось. Павел водрузил сосуд на книгу, распластанную посреди жестяных
зарослей. Теперь на обложке были видны только кусок фамилии автора
"рнов" и звездолетик, устремленный в Нечто. Первые буквы иска- жались в
призме жидкости и напоминали чудовищного черного таракана.
Серое месиво качалось за окном, переживая свою неприкрытость и мок-
рость. Павел сел, взял со стола бутылку - таракан метнулся и исчез - и
отхлебнул: оказалась уже початой.
В снах его все было по-прежнему:
Весна 7121 года от сотворения мира в Костроме наступала медленно,
март, готовый уже ко всему, утомленный и несолнечный, пьяно грустил над
Россией, в столице выбирали нового царя. Мир, охваченный мрачным безна-
чалием, тоскливо вглядывался в глубины мозга, окружавшие его, и, кропот-
ливо крестясь, молился.
Михаил Федорович, совсем еще мальчишка, слушал свою полубезумную мать
и вспоминал свое будущее и, отчасти, прошлое. Он сидел около окна и ви-
дел, как во двор въехал санный поезд, но встать сразу не смог - от неу-
добной позы у него затекла нога.
В поисках смысла своего бесплодного существования, Павел бродил по
закоулкам снов, открывал и закрывал попадающиеся на дороге двери и забы-
вал путь, по которому пришел. Странным образом течения времен пересека-
лись, зацепляя друг друга, выхватывая из пронзенного потока второстепен-
ную деталь и унося ее в неизвестном направлении. Павел пытался уловить
ускользающие мелочи, вернуть их в движение родного периода, но какое-то
темное препятствие вставало перед ним.
"А надо, надо было в Иерусалим идти, ведь хотел идти в Иерусалим, там
бы и был теперь, но..."
Он отвернулся от окна, за которым хрипел уже набат и разъяренная тол-
па требовала его смерти.
"Я думал - свадьба будет, а оно - вон как..."
"Лжедмитрия давай!" - страшно закричали на улице, и кого-то сбросили
с высокого крыльца.
"Я думал, узнаю, что там, дальше, какое царство здесь будет, сделаю
его, и потом, потом - в Иерусалим, оттуда видней. Ни свадьбы, ни Иеруса-
лима, Марина только, но она останется, будет здесь жить, она еще, может,
родит от меня. Или не от меня, от другого какого-то Дмитрия. Может, я
еще вернусь, потом, через сорок сороков, через темень, Бог меня не оста-
вит."
Странный пожар охватил Отрепьева.
В этом движении, разрываемый лапами огня, он ощущал себя там - через
сорок сороков, - в скучной и вздорной беседе, вспоминающим чудотворную
икону Богоматери.
"Неправильно все, - подумал Павел. - Все неправильно. Грязь и муть, и
все боятся. Здравствуй." Трезвый пока Мефодиев протиснулся в конуру пе-
реезда и затих на привычном месте. "Угощайся, я не хочу больше."
Мефодиев припал к горлышку, стекленея и опасаясь за мимолетность
счастья.
"Неправильно все, - сильней и сильней билась в Павле тревога. - Не
так надо, не так." Павел менял в себе времена, отыскивая первую непра-
вильность, поднимал и опускал на место события, думая, что под ними оты-
щется необходимое звено. Действовал иногда даже небрежно, по-ставил ко-
го-то на крыло храма и, возвратив, случайно показал ему картины будущих
царств.
Но потеря не находилась.
Испуганный, он возвращался, бродил, спрашивая совета, пытался увидеть
лица старых друзей, но, доходя до смутных, неочерченных пределов, он об-
наруживал только пустоту, в которой не оставалось места ничему.
Пытаясь осознать этот парадокс, Павел строил в пустоте дворцы, путал
в них коридоры, плодил потайные лестницы, надеясь обнаружить в этом по-
добие реального хаоса, но его опрокидывало, вытаскивало из-за ширм вооб-
ражения и волочило куда-то, где выход был неотвратим.
Инокиня посмотрела на сына, с трудом поднимавшегося к царскому венцу.
"Он все им тут переменит. Он жить станет счастливо, и я с ним буду."
Посланники собора уже топтались на крыльце, не решаясь войти. Иссу-
шенные дорогой и пропитанные ее грязью, они стояли, не помня о себе ни-
чего, запечатлевая окружающие деревья и слабое солнышко сквозь облака, в
возмещение пустоты.
- Подожди здесь пока, - сказала Марфа и вышла к послам.
Михаил понял, зачем они приехали, и ему показалось, что кто-то затя-
гивает на его шее шелковую тряпицу.
Дмитрий заперся у себя в спальне, открыл потайную дверь - и мимо по-
коев неверной Марины выбежал в каменный зал. Грохот алебард, выстрелы и
треск ломаемых стен не были здесь слышны, даже набат казался слабее.
Вспоминая и пугаясь убийц, поднимавшихся к кому-то по винтовой лестнице,
чувствуя приближающееся удушье, он подбежал к окну, не глядя, прыгнул
вниз. Боль сковала его, и он понял, что Иерусалим недосягаем.
Протягивая руки к открывающимся окнам, судорожно пытаясь зацепиться
хоть за что-то, Павел ошалело ощущал свое падение в настоящее. Проноси-
мый невидимым течением через квадраты восставшей против игрока шахматной
доски, Павел наблюдал гибели и рождения, лежащие на его пути.
Необратимо в спальне душили кого-то шелковым шарфом, стреляли по ка-
ре, окружающему медную статую, взрывали самодельной бомбой карету, и ка-
кой-то полуграмотный мужик в подвале в упор расстреливал малолетнего ге-
мофилика.
"Неправильно это", - почувствовал Павел всем телом, но ущерб-ность
мозга парализовала его, и все, смешавшись, исчезло.
- Просим тебя, Марфа, благослови сына своего на царство.
- Не гоже нам, бояре, в цари-то лезть. Михаил понял, что мать, следуя
верным уже традициям, отказывается только для виду, и ему показалось,
что перед коронацией обязательно будет бунт и мятежников придется
расстрелять на площади из пушек.
- И разве нет достойнее нас и родовитей, - продолжала Марфа, - Почто
вы бередите мне сына, он же малой совсем.
- Марфа, - вступил бас так, что Михаилу показалось, будто воздух вок-
руг него разорвался, разнося на части и крыльцо, и его самого, и облака,
обтягивающие небо. - Благослови сына, благослови, люб он всем, ох как
люб! Посмотри, что мы привезли с собой. И неопрятные дядьки скинули пок-
ров с чудотворной иконы.
Марфа взглянула на благородные цвета, золотистый, коричневый, голубой
смешались у нее в глазах, накладываясь на окружающий мир (солнце уже
светило вовсю, капало на землю с крыш). Она упала на колени, заплакала,
замолилась.
- Молись, сын, молись, ты царь теперь!
Михаил, увлеченный новым и необычным страхом - боязнью порезаться -
почувствовал, как кто-то с грохотом выстрелил в него облаком огня, встал
на колени и увидел перед собой новые лица и плачущую мать.
С Дмитрия сорвали царский костюм, обрядили в грязное тряпье.
- Эй ты, сукин сын, кто ты такой? Кто твой отец? Откуда ты родом? -
издевалась невыносимая харя.
"Кто я? Если бы я знал, кто я, не был бы я здесь. И над телом они бу-
дут глумиться, таскать будут по всему городу, и закопают без гроба, а
потом опять выкопают, и сожгут, но я вернусь, все равно вернусь."
И ответил:
- Всем вам известно, что я - ваш венчанный царь, сын Ивана Васильеви-
ча.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг