планеты: красивые и романтичные, они летают по всему свету и по
заданию правительства убивают и убивают неугодных.
Так не людев же, возразил Коломиец, а террористов убивают!
Да какая разница? Палачи и раньше убивали только преступников.
Во всяком случае, тех, кого в тот момент считали преступниками.
Террористов в том числе. Но морды прятали потому, что... потому что
я уже сказал почему! А сейчас с подачи юсовцев пришла свобода от
моральных норм. Воцарился прагматизм! Но Империя побеждала лишь на
том этапе, когда шла дорогой прагматизма, а все остальные, мы в том
числе, дорогой идеалов. Но теперь и мы точно так же отряхнем
сковывающие нас моральные нормы и...
Что "и"?
...и увидим, что ничто нас не удерживает от запуска всех ракет
с ядерными зарядами в сторону Штатов. Ничто не удерживает от удара
химическим оружием. От подделки долларов в государственном масштабе.
Вообще от любых акций, от которых воздерживались раньше лишь потому,
что так считалось "нехорошо поступать".
Коломиец отшатнулся, всмотрелся круглыми от ужаса глазами,
пролепетал тихо, не уверенный, что я не шучу:
Так почему же все-таки не запускаем?
Только по инерции, объяснил я любезно. Только потому, что так
"нехорошо, негуманно, бесчеловечно". Нет-нет, я не призываю тут же
бабахнуть по Штатам всем ядерным потенциалом! Просто напоминаю, что
не только Штаты, но и мы сейчас свободны... или должны ощущать себя
свободными от моральных норм. Иначе это будет похоже на разоружение
в одностороннем порядке. Я хочу сказать... и подчеркнуть, что мы
вольны действовать, как нам удобнее в данный момент, а не
оглядываться на общественное мнение. Вспомните, Штаты не
оглядывались, когда бомбили Югославию! Или когда смели с лица земли
Дрезден. И мы не будем оглядываться, когда нам надо будет провести
какие-то акции, которые по старой морали показались бы чудовищными.
Коломиец смолчал, я заметил, что и другие перестали топтать
клавиши, поглядывают в нашу сторону. Краснохарев наконец крякнул,
глаза его повернулись к экрану, а Коган, министр финансов,
пробормотал:
Начало обещающее...
Финал будет еще круче, пообещал я.
Глава 5
Над Вашингтоном уже второй месяц стояло ясное безоблачное небо.
Раз в неделю проходили короткие летние дожди с грозами. Как по
заказу ночью. Утром вымытая трава зеленела еще ярче, а воздух бодро
трещал и сыпал искрами, переполненный бодрящим озоном.
В Белом Доме зимой и летом поддерживалась одна и та же
температура и влажность, наряду с тремя десятками других
обязательных параметров искусственного климата, но последние три дня
в здании почти не прибегали к кондишенам.
Сегодня президент прибыл с опозданием на пару часов. Вообще,
мода не изнурять себя работой пошла с Рейгана. Тот являлся поздно,
покидал Овальный кабинет рано, а в рабочее время нередко шел в
личный тренажерный зал, этажом ниже, и качал железо. Его
критиковали, обвиняли в забвении интересов страны, но как раз такое
поведение президента лучше любых речей говорило о благополучии
страны, о ее верном курсе и устойчивости доллара.
Нынешний президент был жаворонком, но по рекомендации
аналитиков общественного мнения всякий раз являлся по тщательно
просчитанному графику опозданий. Что делать уже год, как в моде
совы, черт бы побрал этого кумира тинейджеров Жерара Гейса! Этот
рэп-музыкант просыпается в полдень и репетирует до полуночи.
Приходится походить на него, чтобы не утратить популярность...
Хорошо, хоть волосы пока еще не требуется красить в лиловый цвет!
Сотни телекамер провожали его недремлющими оками, молчаливые
стражи передавали из рук в руки с этажа на этаж, пока он не оказался
перед дверью своего кабинета. Но и тогда сперва вошел Дин Гудс,
глава службы безопасности, все проверил и обнюхал, отступил от
двери.
Мышей нет? спросил президент.
Гудс сдержанно усмехнулся. Президент великой страны не
замечает, что повторяет одну и ту же шутку третью неделю.
Кабинет принял в свои объятия ласково и вместе с тем
по-отечески. Сам по себе кабинет, если все еще можно т а к о е
называть кабинетом, был уникален не только абсолютной защитой от
всех видов прослушивания. В свое время он был создан особым
институтом по интерьеру кабинета Первого Лица. Теперь каждый,
вступая в это святая святых, не случайно проникался священным
трепетом.
А почему нет, подумал президент. Первые лица всегда строили
себе дворцы, брали лучших женщин, а неугодных казнили в подвалах.
Менялся только интерьер. И сумма затраченных средств. Ни один
восточный сатрап не мог ухлопать на свой дворец, сколько ухлопано на
этот кабинет. Что ж, платят не только налогоплательщики его страны,
но и народы тех стран, куда пришли американцы, куда принесли свой
образ жизни.
А это уже две трети населения планеты, сказал он вслух. А
оставшуюся треть осталось чуть-чуть дожать...
Во встроенном в стену зеркале отражалась высокая подтянутая
фигура уже седеющего мужчины с красивым удлиненным лицом. К счастью,
в эту декаду модно иметь интеллигентно вытянутое лицо, в то время
как всего десять лет назад было бы бессмысленно баллотироваться даже
в сенаторы: в моде были широкие квадратные лица с чугунной нижней
челюстью.
На самом же деле он был едва ли не первым интеллектуалом в
кресле президента этой страны. Конечно, как и прежние президенты,
хлопал по плечам работяг на митингах, целовал их детишек, отпускал
грубоватые шуточки в адрес голосовавших за него шоферов, но он в
самом деле читал Китса, мог вспомнить две-три цитаты из Шекспира и
даже без запинки произносил трудные для американца фамилии
Шопенгауэра или Заратуштры.
Более того, он был из числа тех лидеров молодежи, которые в
шестидесятые самозабвенно рушили устои, добивались свободы для
негров, равных прав для женщин, снятия запрета на профессии. Его
поколение вывело американский народ на невиданную ступень
раскрепощения человека. Можно бы подобрать и более точные слова, но
массы его понимали, шли за ним и отдавали ему свои голоса, а что для
политика может быть важнее?
Он и президентом стал на волне нового витка борьбы за свободу
для простого американского человека, костяка нации. За свободу от
пуританской морали, за свободу половых контактов, хоть с особями
одного пола, хоть с животными. Если это не мешает жить моему соседу,
любил повторять он на митингах, если не вредит моей любимой стране,
а моему здоровью только дает хороший толчок, то кому какое дело,
имею я соседку, соседа или их собаку?
Сейчас он прохаживался взад-вперед по кабинету, двигал плечами,
разгоняя застоявшуюся кровь. Упал вытянутыми руками на край
массивного стола, отжался десяток раз, в плечевом поясе приятно
потяжелело от притока крови.
Теперь у него огромный штат аналитиков, но все же основное
направление цивилизации задает по-прежнему он, президент самой
могущественной страны мира!
До прихода государственного секретаря надо успеть
сформулировать необходимость взятия еще одного рубежа. Он вспомнил о
нем, когда вчера вечером смотрел старый фильм о временах войны
Севера и Юга. Рубеж серьезный, хотя о нем в последнее время просто
перестали вспоминать. О нем могли бы просто забыть, но на его взятии
можно поднять волну новой предвыборной кампании на второй срок! А
раз так, то важнее задачи просто быть не может...
Принцип, сказал он себе почти вслух. Этот рубеж принцип. Любые
принципы должны быть объявлены порочными! Совсем недавно такое
странное... странное теперь качество, как бескомпромиссность,
считалось просто необходимым для человека. Бред какой-то! Если о
человеке говорили, что он бескомпромиссный, это было высшей
похвалой. Как в России, так и в Германии, Франции, Америке, Японии
или далекой Бирме.
Сейчас, в эпоху компромиссов, это слово уже употреблять
перестали. Ругательным пока никто не решается объявить, время не
пришло, его просто тихо-тихо изъяли из обихода. Пожалуй, сейчас
самое удобное время так же поступить со словом "принципиальный".
Удивительно хорошо подыграла в период перестройки в СССР некая
партийная активистка, опубликовав статью в центральной прессе под
заголовком "Не могу поступаться принципами!", где она обосновывала,
почему по-прежнему верна Советской власти. В тот момент Советскую
власть ненавидели все люто, как во всем мире, так и внутри страны
даже рядовые члены партии, так что слово "принципиальность" у многих
простых и даже очень простых людей сразу прочно связалось с устоями
ненавистной Советской власти...
Так что надо сперва ударить по слову "принцип". Да-да, именно
ударить, врезать, шарахнуть так, чтобы брызнули осколки этой некогда
несокрушимой твердыни! Развернуть кампанию в прессе, а затем
потихоньку слово "беспринципный" вытащить как синоним свободно
мыслящего человека. Свободного от оков старого мира, старых замшелых
понятий. Молодежь легко ловить на то, что она должна... просто
обязана придерживаться других принципов, чем родители. Родители это
прошлое, и потому их понятия и образ жизни тоже прошлое! Родители
это обязательно ретроградство, это обязательная тупость и
непонимание современных реалий жизни, несмотря на весь хваленый
жизненный опыт и даже их ученые степени и заслуги. Все, что пришло
от родителей, плохо, несовременно, устарело. Эти молодые придурки
никогда не замечают, что ими руководят старые монстры...
Итак, повторил он, посмотрим, с какой стороны атаковать эту
твердыню, этот железобетонный Принцип... Посмотрим, что на этот
вызов сумеют ответить русские!
На столе мелодично звякнул звонок. Сверхплоский экран
засветился, миловидное лицо его секретарши Мэри выступило из
полутьмы.
Господин президент, промурлыкала она, к вам государственный
секретарь...
Зови, разрешил президент.
Массивная дверь, строгая и без излишней роскоши, открылась
рассчитанно медленно, в этом здании ничто не должно двигаться с
недостойной поспешностью.
Государственный секретарь, низкорослый человек с огромными
залысинами, вошел, ступая неслышно, подтянутый и суховатый, с
выражением значительности на желтом, как старый воск, лице. Голос
его был, как и жесты, сдержанным и суховатым.
Серые выпуклые глаза смотрели пристально, но, встретившись
взглядом с президентом, он намеренно опустил глаза. Все в
правительстве знали, что президент, подобно вожаку павианов, не
выносит прямых взглядов, сразу усматривая в этом вызов.
Добрый день, господин президент, сказал секретарь ровным
протокольным голосом. Надеюсь, он у вас, как и у всей страны,
добрый...
Добрый, добрый, благодушно подтвердил президент. Привет, Виль.
Что-то ты весь какой-то серый. В серые кардиналы метишь?
Расхохотался своей шутке, тем более что во всем Вашингтоне он
один знает, что такое серый кардинал и чем он отличается от того
таракана в красном, который присутствовал на инаугурации.
Государственный секретарь на всякий случай улыбнулся осторожно,
положил на стол папку.
Господин президент, здесь рекомендации наших специалистов по
имиджу, а также группы ведущих психоаналитиков...
Президент поморщился:
Что они хотят?
Секретарь развел руками. Он знал, как и президент знает, что
оба лишь крохотные винтики в огромной государственной машине. Каждый
делает то, что надо делать, но аналитики позволяют эти эскапады,
когда наедине перед зеркалом или доверенным лицом можно заявить, что
этого он делать не будет или не хочет...
Предлагается организовать утечку информации, сказал секретарь
деловито, что вы, господин президент, являетесь гомосексуалистом.
Президент поморщился сильнее:
С какой стати?
Нам нужны голоса сексменьшинств, объяснил секретарь. По сути,
они уже являются практически большинством. Не сами гомосексуалисты,
а вообще... Было предложение привнести в вас... то есть в ваш образ
нечто более экзотичное... ну, скотоложество или мазохизм, но после
трех дней совещаний и дискуссий в Институте Имиджа Первого Лица
пришли к выводу, что наименее уязвим гомосексуализм. В этом есть
нечто даже мужественное, в то время как мазохизм или педофилия...
гм... Словом, сегодня предполагается организовать утечку информации.
Надеюсь, спросил президент сварливо, без фото или скрытых
съемок? Просто слушок?
Секретарь ответил с некоторой заминкой:
На первом этапе да.
Что, будет и второй этап?
Только, успокоил секретарь, если возникнет необходимость в
подпитке. Но и тогда вовсе не обязательно будет снимать именно вас.
Достаточно взять похожего на вас человека... Это послужит и
страховкой, всегда можно дать задний ход, опровергнуть.
Президент побарабанил пальцами по столу. Ногти были холеные,
покрытые тремя слоями лака, тщательно обработанные.
А не потеряю ли голоса, поинтересовался он задумчиво,
нормальных людей?
Секретарь, обычно быстрый в подборе нужных слов, снова чуть
задержался, и президент это заметил.
Нормальных людей, ответил секретарь осторожно, все еще в стране
больше, чем представителей сексменьшинств... но они, как бы сказать
точнее, на обочине. Сейчас преимущество отдается сексменьшинствам,
из которых группа гомосексуалистов самая влиятельная. Она имеет в
конгрессе и сенате около трети мест, тиражи журналов
гомосексуалистов растут по экспоненте, у них уже три самых
популярных телеканала, собственные банки и корпорации... Им
выделяются особые пособия, так что нормальный человек чувствует себя
не то что обделенным финансово, что имеет место тоже, а... как
совсем недавно было дурным тоном назвать негра нег-ром обвинят в
расизме! точно так же сейчас открыта дорога гомосексуалистам. Стоит
студенту назваться гомосеком, у него принимают зачет, только бы не
нарваться на обвинение в предвзятости. Гомосексуалистам открыты
высшие должности в государстве, в обход правил и в ущерб более
достойных граждан... Словом, сейчас в стране имеет место быть
настолько мощное дав-ление общественного мнения... что ни один из
так называемых нормальных не рискнет выразить свое не-довольство
президентом-гомосексуалистом. Более того, проголосует именно за
кандидата-гомосексуалиста, только бы не подумали о его
предрасположенности к расизму, не заподозрили в ксенофобии...
Президент фыркнул:
Как будто голосуют не тайно!
Господин президент, вы же знаете, сказал госсекретарь с мягкой
укоризной, девяносто девять процентов американских граждан уверены,
что потайные камеры следят за их бюллетенями. А потом тайные службы
сортируют благонадежных и неблагонадежных. Так что каждый стремится
проголосовать так, "как надо".
Президент развел руками, неожиданно улыбнулся:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг