сопляков избивает женщину, здоровенные мужики трусливо проходят
стороной и возмущаются про себя: ну где же милиция? И почему это
никто не вступится? Вон же сколько здоровых мужчин!.. Ну почему я
первый? Пусть кто-нибудь начнет, тогда и я... может быть. Только
чтоб на мне не порвали рубашку. И не наступили на туфли, я их только
что почистил... Филипп, что с тобой? Ты что, вроде бы стыдишься, что
пошел на жертву? Да, с нами больше нет Славки. Да, у меня, кроме
Славки, погибли ребята, которым я доверял жизнь... Но мы победили!..
Другое тревожит, Филипп...
Филипп отпил треть, поморщился, опустил стакан на стол с такой
осторожностью, словно это была граната.
Что?
Это мы сражались, сказал Дмитрий. Мы дрались, рвали жилы,
жертвовали... Но много ли нас? Раньше было много, знаю. Но с каждым
днем нас все меньше. Меня в пот вгоняет мысль, что на нас нападет,
скажем, Турция. Или Шри-Ланка. Если при нападении заявит, что всех
русских надо перебить на месте, то мы еще... может быть!.. окажем
какое-то слабенькое сопротивление. Но если Турция заявит, что она
ввела войска как друг, что настроит у нас магазинов и завалит их
дубленками и куртками из их хреновой, но дешевой турецкой кожи, что
всем оставит огороды и приусадебное хозяйство, а изменит разве что
такие пустячки, как осточертевшее православие на ислам, русские
имена на турецкие один раз уже поменяли, почему не снова? еще
какие-то мелочи, но все останутся живы... ведь жизнь самое ценное?..
Лучше быть живым псом, чем мертвым львом? Лучше жить на коленях, чем
умереть стоя?.. И что же? Если честно: окажут ли русские
сопротивление?
Филипп снова отпил, на этот раз медленно, крохотными глотками.
Дмитрий следил за неестественно розовым лицом друга. Внезапно понял,
что тому просто не хочется отвечать. Но он молчал, терпеливо ждал.
Не знаю, ответил Филипп наконец. И никто не ответит.
Почему?
Это раньше народ был един... Все было понятно. А сейчас... Ну,
предположим, Турция пришла и заявила, что ликвидирует Россию вслед
за Курдистаном. Но населения России, мол, это ничем не заденет! Все
могут все так же жить, работать, смотреть телевизор, ходить по
бабам. Только в паспорте будет записано, что отныне турки. И флаг
поменяют, как и символику. Как ты сказал, первый раз, что ли? Ну а
дошкольники должны будут выучить турецкий язык. А уже правнуки
примут ислам и прочие законы. Конечно, отдельные группки вступят в
драку. Но ты спрашиваешь, начнется ли всеобщее сопротивление? Или
через пару поколений от русских останется то же, что и от половцев?
Дима, спроси у меня чего-нибудь полегче. Но ты знаешь, и я знаю, что
мы двое встанем и будем драться. Неважно, если окажемся только мы
двое.
Они пили молоко, словно это был чистый спирт: морщась, хмелея.
В головах стучали злые мысли.
А наступает не какая-нибудь Шри-Ланка, вздохнул Дмитрий. Прет,
как танк, Империя. У нее в информационных бомбах заряды покруче
атомных... Сдается мне, что на следующей неделе я уже не смогу тебя
проведать.
Филипп насторожился:
Снова исчезнешь?.. В прошлый раз мы уж черт-те что думали!
Похоже.
Филипп повесил голову. Неестественно розовое лицо было
неподвижно, лицевые мышцы слушались еще плохо, но Дмитрий и по
неподвижному лицу уловил, насколько другу сейчас гадко.
Пока я лежал в госпиталях, проговорил Филипп глухо, много
думалось... Сам знаешь, когда заняться нечем, только лежи и пялься в
потолок, даже газету не поднять, то что еще, как не думать? Мы ж
думаем всегда в последнюю очередь, когда уж совсем нечем больше
заняться...
Ну, возразил Дмитрий, не скажи! Вот в нашей палате такие
медсестры были... гм... Когда наклонится над тобой, термометр чтобы,
а ее сиськи вот-вот тебе на морду, то, скажу тебе...
Да что медсестры, тоскливо возразил Филипп.
Не скажи, повторил Дмитрий. Те, кому с постели можно было
только через месяц, уже через три дня на костылях ковыляли! Чтоб,
значит, в ночное дежурство к ним в дежурку... Я уж потом подумал,
что главврач, зараза, нарочито таких понабрал... Чтоб мы долго не
валялись в постелях на даровых харчах.
Да, медсестры были, отмахнулся Филипп. Но не с моей же рожей...
Это ж не нога перебитая! Так что лежал и думал. В прошлой жизни
когда думать? Да и кто думает?.. Все только принимаем решения! От
грузчика до президента. А эти решения уже кем-то заготовлены, лежат
внутри нас... Думал и о том, что мы сделали. Ну, это чисто
по-русски: сперва сделать, потом подумать.
И над чем же ты ломал голову? поинтересовался Дмитрий.
Медсестры у вас там были... я присмотрел парочку. Сам бы ногу
переломал, только бы полежать там.
Филипп ответил без улыбки:
Думал о самой сути террора.
А что о нем думать, сказал Дмитрий легко, друг и без того
невеселый, как сыч в пустом сарае, террор надо делать!.. Наше дело
правое, гадов надо бить.
А не беспокоит, что мы со своим терроризмом вроде бы остались
одни? Ну, мы и страны Востока. Да и те не все, не все... А мир
сейчас помешан на компромиссах!
Филипп... Вчера я смотрел по ящику интервью с одним из
правительства. Не запомнил, кто-то из новых или мелких, но слова
его, как яд дяди Гамлета, запали в мои невинные розовые ухи. Он
говорил, как определять правильно ценность того или другого учения.
Или способа жизни, не помню. Надо, мол, брать не худшее в учении
везде есть дурь, а самое лучшее. Так что берем, сказал он, самое
лучшее в гомосексуализме, садизме, киллерстве, терроризме,
прагматизме и прочих американских сторонах жизни. И рассматриваем
внимательно. Цели, идеи, мечты, способы реализации...
Филипп медленно кивал, потом кивки становились все замедленнее,
а в глазах появилось недоумение. Для него было ясно, что у
противника надо брать как раз худшую сторону и бить по ней,
выставляя напоказ, высмеивая, а себя подогревая видом гада, чтобы уж
врезать так врезать!
Компромисс, сказал Дмитрий, звучит красиво. На самом деле это
эвфемизм...
Что-что?
Запиши, посоветовал Дмитрий. Тоже красиво звучит, да? За такими
словами хорошо прятать, как за высоким забором, кучи смердящего
дерьма... Компромисс это вежливое название трусости. А не признающие
компромиссов люди, увы, чаще всего террористы. Один из наших ребят,
Откин, хороший парень, хоть и больно хитрый, как-то сказал, что на
компромиссы надо идти всегда... кроме тех случаев, когда на
компромиссы идти нельзя. Но к сожалению, абсолютное большинство
людей заранее готово идти на компромиссы во всем. Тем более, что
есть оправдание, есть база "мировое общественное мнение"! И простой
средний человек, говоря о необходимости идти на компромиссы, обычно
прячет за этим собственную трусость, боязнь столкновения, проверки
на прочность крепости идеи, которую исповедует. Но себя надо уважать
или хотя бы делать вид... чтобы дети уважали!.. потому под
оправдание собственной трусости какую только базу не подтаскивают! А
бескомпромиссных или менее компромиссных объявляем тупыми и
негибкими. Вспомним: порицая других, тем самым косвенно хвалим себя!
Филипп кивал, медленно и уже без отвращения цедил молоко.
Проронил скрипучим голосом:
Люди компромиссов хорошая добыча для тех, кто на компромиссы не
идет. Когда сталкиваются двое, один трусливо отступает, второй
занимает его место... но дальше до какой-то поры не наступает, это и
зовется изящным словом "компромисс"... Эх, Дима! Россия что-то
зачастила идти на компромиссы. И все отступала, отступала,
отступала...
Отступала, согласился Дмитрий. Сейчас пробуем остановиться.
Надо попытаться выдержать натиск.
Как?
Иногда, сказал Дмитрий осторожно, чтобы остановить... надо
пользоваться встречными ударами.
Глава 11
Чтобы вывести его на улицу, пришлось едва не взрывать дом.
Филипп побелел, лоб его покрылся испариной, а на щеках проступила
смертельная бледность. Дмитрий всерьез готов был обращаться к
врачам, но Филипп как-то пересилил себя, голос дрожал и трепетал,
как свеча на холодном ветру:
Не надо психиатров... Мне в самом деле нечего делать на улице.
Но если у тебя такой каприз...
Каприз, подтвердил Дмитрий. Филипп, я завтра улетаю! Может
быть, уже не вернусь... жизнь есть жизнь. Так что ты моим капризам
хоть сегодня не перечь.
Улыбка была такой горькой, что Филипп заставил себя выйти с ним
на лестничную площадку, а затем и войти в лифт.
На улице его тряхнуло, Дмитрий с острой жалостью поглядывал на
сгорбившуюся фигуру друга, острые плечи, испуганный взгляд.
Филипп старался держаться ближе к стене зданий, словно боялся
идти близко к кромке тротуара, Дмитрий крепко держал за локоть,
поворачивал в стороны, говорил громко и уверенно.
Хмурые тучи двигались быстро, темные и лохматые. Когда миновали
квартал, солнце выскользнуло в щель, вниз ударил узкий яркий луч,
словно по земле шарили прожектором.
Оба как раз вышли на площадь. Острый, как меч, шпиль на мечети
вспыхнул подобно фейерверку. Дмитрию казалось, что во все стороны
брызжут огненные искры, а сам шпиль не уменьшается, а увеличивается
в объеме, усиливает блеск, как за последний год ислам усилил блеск и
мощь своего учения.
По-восточному светлая и изукрашенная яркими изразцами мечеть
сразу привлекала взоры. Дмитрию стало досадно, что смотрят именно на
мечеть, а не идут любоваться собором Василия Блаженного или Кремлем.
К тому же недавно закончили окончательную отделку нелепого
безобразия храма Христа Спасителя... нет, надо признаться честно,
мечеть в самом деле красивее. Понятно, ее строили не лапотные
строители, что возводили Покровский собор, переназванный народом
храмом Василия Блаженного, а дипломированные специалисты. Им кинули
на лапу огромные бабки, при постройке мечети использовали новейшие
технологии, но это все объяснение, которое на фиг простому народу.
Простой народ просто смотрит на это светлое чудо и говорит в
восторге: лепота...
Лепота, услышал он в сторонке восторженное. Это ж надо, какую
красоту отгрохали...
На мечеть засмотрелся русоволосый мужик, явно из глубинки,
только у них вот такие бесхитростные лица с обязательной лукавинкой
в уголках глаз, обветренная кожа, даже если горожанин, лишь в Москве
автобуса не ждут часами на морозе, независимая и одновременно
настороженная поза.
Нравится? удивился Дмитрий.
Еще бы, ответил мужик.
Дмитрий оглянулся на Филиппа, тот нахмурился, но смолчал.
Дмитрий возразил громко:
Но это ж... это ж мечеть!
Мужик хладнокровно сплюнул на брусчатку, застеснялся и растер
подошвой сапога, выказывая хорошие манеры, сказал довольно:
Так не казино ж!.. Или это, как его... где у вас голые бабы...
Да у нас они везде голые, ответил Дмитрий. Бордель, что ли?
Во-во, сказал мужик. А то ишь, салон по интиму, по услугам...
Моя дура чуть не вляпалась! А это мечеть!.. К богу, значится...
Дмитрий сказал с нажимом:
Так там же молятся не нашему богу! Не нашему, понимаешь?..
Мужик поглядел на обоих настороженно. В глазах мелькнуло
подозрение. Уже суховатым голосом буркнул:
Да, не деньгам там молятся. Ты прав, паря.
Он отступил, Дмитрий в молчании провожал его взглядом. А мужик
в полном восторге и в то же время по-хозяйски пошел вдоль стены
мечети, рассматривал благородное покрытие изразцовых плиток, качал
головой, хватался за шапку и смотрел вверх, на крышу, на сверкающий
шпиль.
Ну как? спросил Дмитрий.
Да пошел ты, ответил Филипп. Ну, погуляли?.. Пойдем домой. Или
я сам пойду.
Не сердись, сказал Дмитрий успокаивающе, а то совсем красивым
станешь... Ты ж этого не хочешь? Давай вон там присядем, пивка по
кружечке...
Филипп попятился, если уж идти пить пиво, то в подвальчик, но
Дмитрий вытащил его чуть ли не к обочине тротуара. Предприимчивый
хозяин крохотного гастронома поставил прямо на улице полдесятка
столиков, вынес стулья, а двое подростков разносили пиво и
охлажденную кока-колу. По большей части гостям столицы: кто же еще
будет терпеливо сидеть возле грохочущей проезжей части улицы и с
благоговением смотреть на центр самой Москвы!
Дмитрий заказал четыре кружки пива, одну осушил сразу, залпом,
перевел дух:
Хорошо... Уверен, что и у Славки там тоже неплохое пивко. Он
смотрит на нас, взбодрись! Еще Россия не сгинэла!
За Славку, тихо ответил Филипп.
За всех нас...
И да сгинут вороги.
Да будет...
Он замер с кружкой пива, уши слегка шелохнулись. Филипп
повернул голову. Со стороны Белорусского вокзала по проезжей части
шла, мешая движению, большая пестрая группа. Две немолодые женщины с
насупленными сердитыми лицами несли транспарант, но так неумело,
раскачивая и дергая под напором встречного свежего ветерка, что
Дмитрий никак не мог прочесть лозунг.
А следом двигалось с дюжину музыкантов, они громко и неумело
исполняли странную музыку. Внезапно защемило сердце, он ощутил
сладкую боль в груди, а в глазах защипало. Еще не поняв, в чем дело,
встал и вслушивался молча.
Рядом загремело кресло, это нехотя поднялся Филипп. Дмитрий
чувствовал взгляды остальных сидящих за соседними столиками,
насмешливые, непонимающие, удивленные, презрительные. А оркестр
приближался, играли с энтузиазмом, лица решительные, готовые к
оскорблениям, мученические, заранее изготовившиеся вытерпеть всё и
вся.
За спиной заскрежетал по асфальту отодвигаемый стул. Послышался
сердитый женский голос:
Ты с ума сошел? Это же националисты...
И неловкий мужской:
А мне плевать, кто идет. Это Гимн Советского Союза!
Дмитрий чувствовал, что в глазах затуманилось. Грудь распирало
странное чувство, лицо само по себе начало дергаться и кривиться. Он
удержал мышцы неподвижными, зато ощутил, как запруда век прорвалась,
по щекам прокатились две горячие слезинки.
Он не знал, можно ли шевелиться, чтобы вытереть мокрые дорожки,
позор для мужчины, не рискнул, так и стоял, пока жалкая кучка
демонстрантов не прошла мимо. Филипп сочувствующе сопел рядом.
Дмитрий наконец торопливо вытерся, сел. Филипп подвинул к нему
кружку с пивом, ухватил дрожащими руками свою. Молча припали разом,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг